Сочинения в двух томах
Сочинения в двух томах читать книгу онлайн
Первый том включает произведения Г. Сковороды, написанные в 1750—1775 гг. Порядок размещения щюизведений позволяет проследить эволюцию философских взглядов Г. С. Сковороды. Том открывается сборником стихов «Сад божественных песен». Из «Сада» выбраны песни, представляющие ценность в философском отношении. «Басни Харьковские» и последующие произведения, среди которых и два недавно найденных— «Беседа 1–я» и «Беседа 2–я», характеризуют мыслителя как философа, поставившего в центре своей системы этико–гуманиотическую концепцию. Том завершает «Разговор, называемый Алфавит, или Букварь мира».
В состав второго тома вошли философские сочинения Г.Сковороды, созданные им в 70-90-х годах XVIII в.: трактаты «Икона Алкивиадская» и «Жена Лотова», диалоги «Брань архистратига Михаила со Сатаною», «Пря беса со Варсавою» и «Потоп змиин» и две притчи - «Благодарный Еродий» и «Убогий Жаворонок». Помимо этого в том включены эпистолярное наследие философа, составляющее более ста двадцати писем, его филологические исследования и переводы. Заключается том биографией Сковороды, написанной его другом и учеником М. Ковалинским, которая представляет собой один из важнейших источников изучения философии и творчества Г.Сковороды.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Яков. Не излился ли на вас, други мои, дух оный от вышнего? «Изолью от духа моего». «Старцы ваши сны узрят…» Кто силен сие разрешить, если не будет бог с ним? Дух веры все испытывает и все открывает. Сему змию в челюсти вместо соли ввергает Даниил гемолку, пилюлю или котишок. Тогда сего аспида малое отороча повести может.
Е р м о л а й. Любезный мой котишок, что значит сей шарик? Или вопрошу тебя по–еврейски: манна — что сие?
Яков. Он слеплен из смирны, из древесной шерсти и из тука. Пошел прямо в брюхо змиино.
Е р м о л а й. Говори, друг мой, поскорее, не мучь меня. «Доколе возьмешь душу нашу?»
Яков. Фу! Разве не знаешь, кто был в чреве кп- товом?
Е р м о л а й. Ах! Ты теперь пуще омрачил меня.
Яков. Веровал, тем же заговорил. Сей шарик есть присносущный центр пресвятой вечности. В храмах бо- жиих изображается так:
В центре треугольника око.
1. Альфа — всякую тварь предваряет.
2. (о — мега, после всей твари остается.
3. Вита есть рождающаяся и исчезающая середина, но по началу и концу вечная. Сия троица есть единица. [305] [306]
«Трисолнечное единство», «недремлющее око…»
Е р м о л а й. Не знаю, что‑то Афанасий все улыбается.
Афанасий. Треугольник твой, Якуша, пахнет Пифагором [307]. Опасно, чтоб ты не накадил и духом Платоновским [308], а мы ищем Христова духа.
JI о н г и н. И мне кажется, будто запахли платоновские идеи.
Яков. Пифагорствую или платонствую — нет нужды, только бы не идолопоклонствовал. И Павел п Аполлос суть ничто с Авраамом. «Ибо никто не благ…»
Григорий. Дайте покой! Пожалуйста, не трогайте его. Он слово благое извлек от верующего сердца. С верою грязь есть у бога дражайшая чистого золота. Не на лица глядя судите. Вспомните вдовин пенязь [309]. Не заключайте боговеденпя в тесноте палестинской. Доходят к богу и волхвы, сиречь философы. Единый бог иудеев и язычников, единая и премудрость. Не весь Израиль мудр. Не все и язычники тьма. Познал господь сущих его. Собирает со всех четырех ветров. Всяк для него есть Авраамом, только бы сердцем обладал дух божией веры: без коей и Авраам не мог оправдаться, и никто иной. Единый дух веры оправдает и племя, и страну, и время, и пол, и чин, и возраст, и разум. Иноплеменник Наеман исцелился в Иордане, где тщетно омывался необрезанный сердцем Израиль. Куда глупое самолюбие! Кланяетесь в храмах треугольнику, изображенному не разумеющим оного живописцем, а сей же образ, у любомудрцев толком божества озаренный, ругаете. Не сие ли есть: «Кланяетесь тому, чего не знаете?» Не разжевав хлеба сего Христова, как можете претворить и пресуществовать в животворящий сок? Не сие ли есть суд себе желать и смерть, дабы исполнилось писание: «Идя, удавился?» Взгляните, слепцы, на божие хлебы, называемые просфора, сиречь приношение. Не видите ли, что на одном из семи, на верху его ложе треугольника, вырезанного копием свя- щенничьим, раздробляемого и влагаемого в уста причастникам? Священник не пророк ли есть? А пророк — не любомудрый ли, и прозорливый муж, ни министр ли и апостол божий из тех числа: «Безвестную и тайную премудрость твою явил мне ты». «Научу беззаконных путям твоим». Не хлеб сей есть, но хлеб преосуществлен- ный, он есть дух божий, тайна троицы, и не вино стихийное, не вино физическое, но вино новое нетления, вино Христовой премудрости, веселящей сердца верных. Сего премудрости духа, в хлеб сей и в вино если не вдунуть, что осталось вкусить? Разве смерть: «Смерть спасет их». «Близко ты, господи, у стен их, далече же от сердец их». Сего же ради пророк Даниил влагает в челюсть зми- иную таинственный хлебец.
Афанаспй. Какой вздор! Там хлебец в устах зми- иных, а у нас треугольник в хлебце. Не лепится что‑то, не могу согласовать.
Григорий. Куда ты, друг мой, остр и шаток в ругательствах! А в разуме пророческих тайн сердце твое коснее черепахи. Разжуй хорошенько, почувствуешь вкус.
Там хлебец в голове змппной, а здесь треугольник в хлебе. «Тот сотрет…»
Афанасий. Воля твоя, не ленится. Там в голове, будто в горшке, хлеб, а здесь, в хлебе, хлебик треугольный. Хлеб и горшок — разница.
Григорий. О косный галат, мой брат! Догадайся, что змиина голова и хлеб есть то же.
Афанасий. Боже мой! Сие невместимо для сердца моего.
Григорий. О любезное мне, простое твое, но неверное сердце!
Афанасий. Разжуй мне, тогда могу поверпть.
Григорий. Библия не змий ли есть? Вход п дверь ее, не главизна ли книжная? Семь дней не семь ли глав? Семь солнц не семь лп хлебов? Не в спп ли хлебы вкидает Даниил хлебец оный? «В солнце положил селение свое». «Тот сотрет твою главу».
Солнце зашло… Прощайте!
ДИАЛОГ, ИЛИ РАЗГЛАГОЛ О ДРЕВНЕМ МИРЕ [310]
Возлюбленный друг Михаил!
Прими от меня маленький сей подарок. Дарую тебе мою забавочку. Она божественная. Разглагол о древнем мире. Что есть наидревнейшее? Бог. Ты родился: любиться с богом. Прими сию мою лепту. Читай. Мудрствуй. Прирасти ее и возрасти ее. От зерна изойдет благо- сеннолпственный дуб мамврийский. Сень его вместит хоть Всевселенную. Многие говорят, что ли делает в жизни Сковорода? Чем забавляется? Я же о господе радуюсь. Веселюсь о боге, спасе моем… Забава, по римски — oblectatio, по–эллпнскп — диатриба, по славянски — глум, или глумление, есть корпфа [311] п верх, и цвет, и зерно человеческой жизни. Она есть центр каждой жизни. Все дела каждой жизни сюда текут, будто стебли, преобразуясь в зерно. Есть некие, без центра живущие, будто без гавани плывущие. А я о растленных не беседую. Своя каждому ведь забава мпла. Я же поглумлюсь в заповедях вечного. Ты знаешь, как люблю его и как он возлюбил меня. Скажешь, как десять заповедей довлеют в долголетнюю забаву? Тьфу! Если бы и сугубый Мафусаилов век [312] и тогда довлеют. Ах, все омерзением и в омерзение исходит, кроме святыни. Ах, не зря Давид: «Дивные‑де откровения твои». Все предваряют, все печат- леют. Всякой кончпне суть концом и остатком без мерзости. Вечная мать святыня кормит мою старость. Я сосцы ее сосу без омерзения и алчу больше и больше. Я вовеки буду с нею, а она со мною. Все бо преходит, любезная же любовь нет. Кратко скажу: се есть диатриба и типик [313]моей жизни! «Блажен муж, который в премудрости умрет и кто в разуме своем поучается святыне, размышляя о путях в сердце своем, п в сокровенных [тайнах] ее уразумптся…» Любезный друже! Есть п пребуду твой Даниил Мейнгард [314].
«Помянул дни древние» (Псалом 142).
«Воззрите на древние роды» (Сирах).
«Погубите ветхое ветхих» (Мойсей).
«Помянул судьбы твои отвека, господи, и утешился».
«Поведали мне законопреступницы глумления, по не как закон твой, господи» (Псалом 118).
Sola Veritas est dulcis, viva, antiquissima, cetera omnia sunt foenum et heri natus fungus [315].
Григорий. Посмотрим же ныне на природных бо- гопроповедников, заглянем в древние лета, если хотите.
Афанасий. О преславное зрелище! Но каким образом можно видеть древние лета? Можно ли на то взирать, что уже протекло? Если же протекло, тогда не видное. Как же взирать?
