Монархическая государственность

Давно преследуемое право отъезда тоже со всех сторон ограничивается и воспрещается иначе, как с согласия великого князя. Все это связывается с старинными правами великих князей, Иоанн III уничтожает Новгородскую самостоятельность, основываясь на своих "извечных" правах. Василий Иоаннович, умирая, говорит боярам:

"Знаете и сами, что государство наше ведется от великого князя Владимира Киевского, мы вам государи прирожденные, а вы наши извечные бояре" [Соловьев, т. V, стр. 1658].

Эта точка зрения и не была неверной. Она выражала преемственность самосознания монархической власти, от Владимира Мономаха, через князей Суздальских, Андрея Боголюбского, Александра Невского и князя Даниила с родом Калиты. Характеристично, что и Андрей Боголюбский, и Александр Невский, и Даниил Московский Церковью и народным сознанием причислены к лику святых.

Церковное благословение вообще, от Владимира святого до царей московских, освящало княжескую власть и внешними обрядами. "Первым знаком признания князя владеющим в известной волости было (издревле) посажение на стол. Этот обряд считался необходимым. Посажение происходило в главной городской церкви. Признание князя сопровождалось присягой, целованием креста [Соловьев, т. III, стр. 672-673]. Иоанн III венчал на царство сына своего Димитрия уже с подобием византийского обряда, Иоанн IV, 17-ти лет захотел "поискать прародительских чинов"; "как наши, говорит он, прародители, цари и великие князья, и сродник наш Владимир Всеволодович Мономах, на царство, на великое княжение садились, и я также этот чин хочу исполнить и на царство и на великое княжение сесть". 16 января 1547 года совершено было царское венчание, подобное венчанию Димитрия при Иоанне III, с миропомазанием [Соловьев, т. V, стр. 40]. Иоанн же IV окончательно принял и утвердил титул царя, как официальное и обычное наименование своего сана.

Так завершилось официальное оформление царской идеи, жившей уже целые века на Руси и строившей ее государственность.

Выросшая в одном процессе с Русской нацией, царская власть представляет две ярко типичные черты:

1) полное единство в идеалах с нацией, как власть верховная,

2) единение своего государственного управления с национальными силами.

Раздел II

ЕДИНЕНИЕ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ И НАЦИИ

Единство идеалов царя и народа.

Учение Иоанна Грозного

С. М. Соловьев замечает по поводу Грозного: "Иоанн IV был первым царем не потому только, что первый принял царский титул, но потому, что первый сознал вполне все значение царской власти, первый составил сам, так сказать, ее теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически" [Соловьев, т. V, стр. 35].

Правильнее было бы сказать, что Иоанн Грозный первый формулировал значение царской власти и в ее формулировке, благодаря личным способностям, был более точен и глубок, чем другие *. Но идеал, им выраженный, - совершенно тот же, который был выражаем церковными людьми и усвоен всем народом.

* Иоанн Грозный характеризуется современниками, как "муж чудного разумения, в науке книжной почитания доволен и многоречив, зело в ополчениях дерзостен и за свое отечество стоятель" (Хронограф Кубасова, см. Буслаева, "Ист. Хр".).

Как же понимает Иоанн IV государственную идею?

Государственное управление, по Грозному [Нижеследующее изложение составлено преимущественно по переписке Иоанна с Курбским: Н. Устрялов "Сказания князя Курбского", изд. 3-е, Спб. 1868], должно представлять собой стройную систему. Представитель аристократического начала, князь Курбский, упирает преимущественно на личные доблести "лучших людей" и "сильных во Израиле". Иоанн относится к этому, как к проявлению политической незрелости, и старается объяснить князю, что личные доблести не помогут, если нет правильного "строения", если в государстве власти и учреждения не будут расположены в надлежащем порядке. "Как дерево не может цвести, если корни засыхают, так и это: аще не прежде строения благая в царстве будут", то и храбрость не проявится на войне. Ты же, говорит царь, не обращая внимания на строение, прославляешь только доблести.

На чем же, на какой общей идее, воздвигается это необходимое "строение", "конституция" христианского царства? Иоанн, в пояснение, вспоминает об ереси манихейской: "Они развратно учили, будто бы Христос обладает лишь небом, а землей самостоятельно управляют люди, а преисподними - дьявол". Я же, говорит царь, верую, что всем обладает Христос: небесным, земным и преисподним и "вся на небеси, на земли и преисподней состоите его хотением, советом Отчим и благоволением Святого Духа". Эта Высшая власть налагает свою волю и на государственное "строение", устанавливает и царскую власть.

Права Верховной власти, в понятиях Грозного, определяются христианской идеей подчинения подданных. Этим дается и широта власти, в этом же и ее пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского. Если царь поступает жестоко или даже несправедливо - это его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения. Если даже Курбский и прав, порицая Иоанна, как человека, то от этого еще не получает права не повиноваться божественному закону ["Не мни, праведно на человека возъярився, Богу приразиться: ино человеческое есть, аще и порфиру носить, ино же божественное" [85]]. Поэтому Курбский своим поступком свою "душу погубил". "Если ты праведен и благочестив, - говорит царь, - то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?" Зачем "не поревновал еси благочестия" раба твоего, Васьки Шибанова, который предпочел погибнуть в муках за господина своего?

С этой точки зрения, порицание поступков Иоанна на основании народного права других стран (указываемых Курбским), не имеет по возражению царя, никакого значения. "О безбожных человецех что и глоголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят подданные ("работные"), так и поступают. А российские самодержцы изначала сами владеют всеми царствами (то есть всеми частями царской власти), а не бояре и вельможи".

Противоположение нашего принципа Верховной власти и европейского вообще неоднократно заметно у Иоанна и помимо полемики с Курбским. Как справедливо говорит Романович Славатинский, "сознание международного значения самодержавия достигает в грозном царе высокой степени". Он ясно понимает, что представляет в себе иной и высший принцип. "Если бы у вас, - говорил он шведскому королю, - было совершенное королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля в товарищах не были бы" [Соловьев, т. II, стр. 279]. Он ядовито замечает, что шведский король, "точно староста в волости", показывая полное понимание, что этот "не совершенный" король представляет, в сущности демократическое начало. Так и у нас, говорит царь, "наместники новгородские - люди великие, но все-таки "холоп государю не брат", а потому шведский король должен бы сноситься не с государем, а с наместниками. Такие же комплименты Грозный делает и Стефану Баторию, замечая послам: "Государю вашему Стефану в равном братстве с нами быть не пригоже". В самую даже крутую для себя минуту Иоанн гордо выставляет Стефану превосходство своего принципа: "Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божиему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению". Как мы видели выше, представители власти европейских соседей для Иоанна суть представители идеи "безбожной", т. е. руководимой не божественными повелениями, а теми человеческими соображениями, которые побуждают крестьян выбирать старосту в волости.

Вся суть царской власти, наоборот, в том, что она не есть избранная, не представляет власти народной, а нечто высшее, признаваемое над собой народом, если он "не безбожен", Иоанн напоминает Курбскому, что "Богом цари царствуют и сильные пишут правду". На упрек Курбского, что он "погубил сильных во Израиле", Иоанн объясняет ему, что сильные во Израиле - совсем не там, где полагает их представитель аристократического начала "лучших людей". "Земля, говорить Иоанн, правится Божиим милосердием, и Пречистая Богородицы милостью и всех святых молитвами и родителей наших благословением, и послединами, государями своими, а не судьями и воеводами и еже ипаты и стратеги".