Змей книги бытия

В мои планы входило подчеркнуть язык докторов демонологии.

После стиля Венсана Бербигье я попотчевал публику стилем Г ужено де Муссо…

В каком жалком виде предстаешь ты везде и всегда, старик Сатана! Если ты не отвратителен, то комичен.

«Ил» глупости, в котором ты погряз, забрызгивает даже твоих врагов, и громкий смех, который ты вызываешь, отражается на всех тех, кто верит в тебя — чтобы проклинать тебя или же поклоняться тебе!

Твоя наука— насмешка: Колдовство (эта магия наоборот, которую невежды и завистники слишком часто смешивают, невольно или умышленно, со Святой Каббалой) ежеминутно смешивает в своем нечистом циате [238] низость с фанатизмом, преступление с безрассудством!

Тьмы не существует; есть только свет…

Твое единственное оправдание, о Князь Тьмы, заключается в том, что тебя не существует!.. По крайней мере, как сознательного существа: абстрактное отрицание Абсолютного Существа, ты обладаешь лишь той душевно-волевой реальностью, которой наделяет тебя каждый из тех извращенных людей, в ком ты воплощаешься. — И даже в этих воплощениях тебя повсюду узнают по тем основным признакам, которыми являются Небытие, Ничтожество, Бессилие, Глупость и Зависть… В твои владения, Сатана, мы входим с высоко поднятой головой.

Выявлять всю тщетность инфернальной тьмы — значит подчеркивать божественное сияние; разоблачать нечестивые и кощунственные обряды некроманта— значит прославлять величественные деяния Мага.

Мы вновь, читатель, у порога тайны, но тайны позорной и ошибочной, темной и неправедной.

Не будем останавливаться перед портиком, не достойным нашего внимания; но для того, чтобы проникнуть внутрь этого храма, который является всего лишь вертепом и притоном, вооружимся, как талисманом, наивным и презрительным девизом, которым Генрих Кунрат скрепил свой «Амфитеатр Вечной Мудрости»:

Phy Diabolo, terqve qvaterqve isti phy: atqve itervm phy in aeternvm! [239]

Папесса = Бинер = Способности = Субъект…

Колдун

ГЛАВА II

КОЛДУН

Во все времена встречались суеверные и злые люди, интересовавшиеся тайнами, для того чтобы их осквернить, стремившиеся к Знанию, для того чтобы им злоупотребить, и жаждавшие власти, для того чтобы править в беспорядке и посредством злодеяний.

Магия представлялась этим испорченным людям тройным орудием тирании, наслаждения и устрашения — и эта нечестивая мечта о безудержном и неуправляемом деспотизме, подкрепляемая монополией на знания, запретные для толпы, соблазняла их, обманывала и губила. Ведь Наука относится к божественному праву: тот, кто жаждет ее сокровищ в надежде на безнаказанные злоупотребления, блуждает в подземелье, ведущем в тайную пещеру; он спускается в ее глубины, полагая, что поднимается, и далекий свет, который он принимает за светильник у порога, — лишь предвосхищаемое отражение искупительного костра.

Однако Натура, уважая свободную волю, наделила человека средствами деятельности как в неправедности, так и в добродетели; скрытый агент подчиняется любой воле, святой либо извращенной, и если эгоист не способен завладеть Истиной, то он, по крайней мере, может творить Зло.

В каких обстоятельствах к нему можно применить определение «колдун»? Это очень деликатный вопрос. На самом деле, высшие существа, ставящие науку на службу деяниям тьмы — это не колдуны в собственном смысле слова, хотя они и совершают проклятые ритуалы.

Фокусники тоже не обязательно являются колдунами, несмотря на то, что многие фокусники — колдуны или, если хотите, несмотря на то, что многие колдуны — фокусники.

Поясним нашу мысль. В колдунах обычно принято видеть дерзких шарлатанов: я ни в коем случае не хочу сказать, что люди всегда ошибаются. История свидетельствует о нравственном разложении колдунов; они замешаны в самых гнусных преступлениях и могут быть исключительно лицемерами. Во многих случаях, пытаясь обмануть других, не обманывают ли они, в конечном счете, самих себя? Хорошо, пусть будет так.

Однако не следует излишне обобщать эту гипотезу. Если среди колдунов есть шарлатаны в большей или меньшей степени, несомненно, ни один из них не является абсолютным скептиком. Их интеллектуальное и нравственное падение — заставляя их верить в абсурд, в отличие от вещей, признаваемых рассудком — дает нам ключ к этому отклонению.

Говорим ли мы о классическом колдуне? О мрачном адепте черной магии? Последний исступленно верит в свое могущество. Он не ошибается, поскольку оно реально; но он не подозревает о его опосредованной причине, равно как и не различает посредничающего агента.

Говорим ли мы о медиумах и других современных колдунах? Эта Сила склонна к перебоям, хотя они утверждают, что управляют ею, в то время как она ведет их самих, и освобождают ее по своей воле, в то время как она увлекает их в собственном роковом движении: так что они нисходят до роли фокусников, как только она им отказывает.

Так, например, можно привести факты самого грубого мошенничества подобного медиума, обладающего неоспоримым могуществом, которому накануне удалось — в условиях научного контроля и ошеломляющей очевидности — произвести феномены, в сотни раз более поразительные… Но вчера медиуму помогал посредник; а сегодня он изменил ему: и поскольку над бедным экспериментатором властвуют гордыня и корыстолюбие, он предпочитает скорее сплутовать (пускай даже его поймают на месте преступления!), чем признать себя, на самом деле покорным рабом оккультных сил, верховным и могущественным властелином которых он себя называет.

Пусть этот пример, взятый у колдунов нашего времени — «кавалеров» Оккультизма и «теноров» Тайны [240], канатоходцев невидимой веревки, полишинелей во фраках, бечевка которых не видна, — пусть этот пример не отвлечет нас от легендарного колдуна, нечестивого и страшного парии средних веков и Возрождения: фанатичного и ограниченного, робкого, как все подозрительные люди, и дерзкого, как все загнанные трусы.

Между современными колдунами, этими бахвалами, обязанными проводить публичные сеансы, и былыми виновниками колдовских чар существует один пункт сходства и один пункт различия. Равно бессознательные марионетки Агента, который они якобы покорили, и те, и другие твердо верят в духовные сущности; но если медиум, убежденный в существовании развоплощепностей, упорно отрицает Сатану, то колдун, наоборот, всеми силами своего существа верит в могущество Князя Тьмы и в ужасную реальность его покровительства.

Да о чем я говорю?.. Рассматривая его в привычной для него обстановке (окружающая жизнь XVI–XVII веков), мы видим, как он составляет договор по всей форме.

Этот договор с Духом — вовсе не предмет для мистификации или устрашения зевак; это контракт, составленный колдуном с кропотливой тщательностью и беспримерной убежденностью, а также с риском для собственной жизни: обнаружения одного этого документа было достаточно для того, чтобы обосновать его смерть на костре после самых чудовищных пыток.

Мы еще вернемся к этим договорам, когда будем говорить о процессах колдунов; не станем предвосхищать события. Приберегая, к тому же, для книги II — насколько это в наших силах — всё, что напоминает научное объяснение, мы бросим еще беглый взгляд наличность вульгарного колдуна, этого «вечного Жида» оккультного преступления [241], часто преследуемого от одного логова до другого и убегавшего из одного изгнания в другое; он скользил, словно тень, по пустынным местам, бормоча непонятные слова, и бегающими, блуждающими глазами метал повсюду оцепенелые взгляды, отягченные злобой либо ужасом…