Творения, том 5, книга 1

"Излило сердце мое слово благое: изрекаю о делах моих Царю: язык мой – трость книжника скорописца". Другой (неизвестный переводчик, см. Ориг. Экз.): извлекло. Третий (Симмах): подвигнулось сердце мое словом благим (ст. 1, 2).

1. Желал бы я, чтобы теперь находились здесь все иудеи и язычники; при них, взяв у иудеев книгу псалмов, я и прочитал бы этот псалом. Вы знаете, что и в судилищах и везде свидетельство о делах тогда особенно бывает свободно от подозрения, когда оно представляется со стороны врагов. Поэтому, дабы тоже самое было и теперь, мы представляем свидетельство из ветхого завета, чтобы устыдились и иудеи и язычники, – иудеи, которые читают и не разумеют, и язычники, которые видят, что эти книги доставляются нам врагами. Тогда они уже не станут говорить, что они сочинены нами, когда не мы, но сами распявшие Христа доставляют нам эти книги, возвещающие о Его силе. Но будут ли они здесь, или не будут, мы сделаем свое и приступим к изъяснению. Этот псалом написан о Христе; потому имеет и надпись: о возлюбленным и: о изменяемых. Христос совершил в нас великую перемену, и во всех делах переворот и изменение. Указывая на эту перемену, и Павел говорил: "кто во Христе, тот новая тварь" (2Кор.5:17). Потому и в начале пророк сказал: "(отрыгнуло[1]) излило сердце мое". Так как изрекаемое им не было чем-нибудь человеческим, но он начинал возвещать небесное и духовное, не от собственного изобретения, а от божественного действия, то он и выражает это словом: "излило". Мы отрыгаем не тогда, когда хотим, а слова произносим, когда хотим, и произносим их и удерживаем; при отрыгании же – не так. Поэтому, желая показать, что изрекаемое им происходит не от человеческого усилия, но от божественного вдохновения, которое возбуждало его, он и назвал пророчество отрыгновением. Как отрыжка зависит от качества кушаний, так и в духовном учении: что вкусил пророк, то и отрыгнул. Так и в другом месте другой пророк представляет тоже действие чувственным образом, съедая книжный свиток, и съедая с удовольствием: "было", говорит он, во "в устах моих сладко, как мед" (Иезек.3:3). Так как они принимали духовную благодать, то и изрыгали соответственное ей. А что здесь говорится не о чувственной отрыжке и не о кушаньях, послушай, что изрыгается и кто отрыгает. Это – не желудок, принимающий кушанье, а сердце: "(отрыгну) излило", говорит, "сердце мое". Что отрыгает? Не пищу, не питие, но сродное такой трапезе: "слово благое", слово о Единородном, потому что Он преимущественно благ. "Не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него" (Ин.12:17). Все в Нем кротко, все далеко от наказания. Пророк отрыгает это потому, что очистил свое сердце. Как желудок, когда бывает наполнен нечистыми соками, отрыгает сродное им, а когда находится в здоровом состоянии, то производит соответственную и отрыжку, так и сердце пророка, будучи очищено от грехов и приняв благодать Духа, отрыгает "слово благое". Отсюда мы познаем и нечто другое, именно то, что пророки не были подобны (языческим) прорицателям. У тех, когда бес овладевал их душою, то ослеплял ум и помрачал мысли, и они произносили все так, что их ум нисколько не понимал произносимого, точно какая-нибудь бездушная флейта издавала звуки. Это подтвердил и один из философов в следующих словах: "прорицатели и гадатели, хотя говорят много, но нисколько не понимают того, что говорят" (Платон в Апологии Сократа и в разговоре: Менон). Но Дух Святый действует не так, а напротив, Он оставляет сердцу разумение изрекаемого. В самом деле, если бы пророк не разумел, то как он сказал бы: "слово благое"? Бес, как враг и неприятель, действует на природу человеческую враждебно; а Дух Святой, как благопопечительный и благодетельный, приемлющим Его оставляет сознание и открывает уму их смысл своих вещаний. "Изрекаю о делах моих Царю". Другой переводчик (Акила и Симмах) говорит: творения (poi°mata) мои. О каких делах говорит он? О пророчестве. Как дело кузнеца – сделать кирку, дело строителя – построить дом, дело корабельщика – соорудить корабль, так и дело пророка – составить пророчество. А что и это есть также дело, послушай Христа, Который говорит об апостолах: "трудящийся достоин награды за труды свои" (Лк.10:7). И Павел говорит: "особенно тем, которые трудятся в слове и учении" (1Тим.5:17). Если бы оно не было делом, то как оно заключало бы в себе труд? И что может быть достопочтеннее этого дела, – что полезнее? Оно выше всех искусств. Какое же именно дело, о котором он "изрекает Царю"? Это самое песнопение, это самое пророчество. Он не сказал, какому именно царю, выражая, что это – Богу всех. Как мы, когда говорим о царе персидском, то называем его не просто царем, но прибавляем персидский, также и о царе армянском, а когда говорим о нашем царе, то не имеем нужды в прибавлении, но довольствуемся одним названием "Царя", – так и пророк, говоря об истинном Царе, довольствуется одним названием: "Царь". Как, говоря о Вседержителе, мы не имеем нужды в каком-нибудь прибавлении, потому что нет другого Вседержителя, так и говоря об этом Царе, мы не имеем нужды в каком-нибудь другом прибавлении, потому что нет другого Царя-Бога. Притом и говорящий сам был царь. Отсюда очевидно, что он говорил не о человеке, но о Боге всех. Поэтому он не сказал: βασιλεί но: τω βασιλεί, прибавлением члена означая господство (божественное).

2. Далее, опять желая показать, что изрекаемое не было произведением человеческого ума, размышления и сочинения, но божественной благодати, а он сам послужил одним только языком, пророк говорит: "Язык мой – трость книжника скорописца". Трость пишет то, что велит рука, которая держит ее. Другой переводчик (Симмах) говорит: язык мой как грифель писца быстрого. Для чего сказано: "скорописца"? Для того, чтобы и этим указать на благодать. Кто говорит от самого себя, тот останавливается и медлит, обдумывая, сочиняя, затрудняясь и незнанием, и неуверенностью, и мнительностью, и во многом встречает остановку быстрота его речи; а когда Дух движет умом, тогда ничто не препятствует, но как водяной поток, изливаясь, течет с великой стремительностью, так и благодать Духа несется с великой скоростью, производя все легко, все удобно. Потом, объясняя тоже самое и показывая, что в изрекаемом нет ничего человеческого, он продолжает: "прекраснейший из сынов человеческих! Излилась благодать из уст Твоих, посему благословил Тебя Бог во век" (ст. 3).

Некоторые утверждают, будто это сказано об языке, что он есть трость "прекраснейшая"; но мне кажется, что пророк говорит уже о Христе. Поэтому другой переводчик (Акила) и говорит: красотою украшен ты от сынов человеческих. По великой, пламенной любви ко Христу, он обращает речь к Нему, подобно как и Иаков говорил: "молодой лев Иуда, с добычи, сын мой, поднимается. Преклонился он, лег, как лев" Быт.49:9). Исполнившись вдохновения, он уже беседует со Христом, и к Нему обращает речь свою. Притом говорит не сравнительно; не сказал: прекраснее, но: "прекраснейший из сынов человеческих". Его красота, говорит, иная, нежели эта. И смотри, как он в самом начале говорит о домостроительстве (Христовом). А что это относится к домостроительству, видно из следующего. Сказав: "прекраснейший из сынов человеческих", пророк присовокупляет: "излилась благодать из уст Твоих". Бог не имеет уст, но здесь говорится о домостроительстве. Другой переводчик (неизвестный переводчик, см. Ориг. Экз), сказав: вылилась благодать устами твоими, выразил тоже еще яснее. Слово: вылилась не то ли значит, как если бы кто-нибудь сказал: находясь внутри, она переполнилась, прорвалась? Как же другой пророк говорит: "Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его" (Ис.53:2,3)?