Метаморфозы (СИ)

От недавно убитого ей мужа у неё была дочка. Трудно ей было переносить, что, по законам, часть состояния отца переходит к младенцу, и, позарившись на всё наследство, она решила посягнуть и на жизнь дочери. Будучи осведомлена, что после смерти детей им наследуют и матери, эта родительница устраивает завтрак, на который пригласила жену лекаря, и её вместе с собственной дочкой погубила отравой. С малюткой, у которой и дыхание было слабее, и внутренности нежные и не окрепшие, яд справлился быстро, но жена лекаря, как только почувствовала, что ужасный напиток расходится по лёгким, поднимая в них бурю, догадалась, в чём - дело. Когда же, чуть позже, затруднённое дыхание подтвердило её подозрение, она направилась к дому наместника и с криком, взывая к нему о защите, окружённая толпой, обещала раскрыть преступления и добилась того, что перед ней открылись и двери дома, и слух наместника. Она сначала уже успела рассказать обо всех жестокостях женщины, как в глазах у неё потемнело, губы сомкнулись, издали скрежет зубы, и она рухнула к ногам наместника. Этот муж, человек бывалый, не мог допустить проволочки в наказании столь многочисленных злодеяний этой ехидны. Схватив прислужниц этой женщины, он пытками вырвал у них признание, и её приговорили к растерзанию зверями - не потому, чтобы это представлялось достаточным наказанием, а потому, что другой, более достойной её проступков, кары он не в силах был выдумать.

Будучи обречён публично сочетаться браком с подобной женщиной, я с тревогой ожидал начала празднества, не раз испытывая желание лучше покончить с собой, чем запятнать себя прикосновением к такой преступнице и быть выставленным на позор перед всем народом. Но, лишённый рук, лишённый пальцев, культяпками своих копыт я не мог обнажить меч. В пучине бедствий ещё светила мне надежда, что весна, которая теперь начинается, всё, разукрашивая бутонами цветов, одевает уже луга, и скоро, прорвав свою покрытую шипами кору, источая благовонное дыхание, покажутся розы, которые обратят меня в прежнего Луция.

Вот и наступил день, назначенный для открытия игр. Меня ведут под рукоплескания толпы, следовавшей за нами, до цирка. В ожидании, пока кончится первый номер программы, заключавшийся в хоровой пляске, меня поставили у ограды, и я щипал травку, росшую перед входом, то и дело бросая взоры в открытую дверь и наслаждаясь зрелищем.

Юноши и девушки, блистая первым цветом молодости, прекрасные по внешности, в нарядных костюмах, с красивыми жестами двигались взад и вперёд, исполняя греческий пиррический танец. То хороводами они сплетались в круг, то сходились извилистой лентой, то квадратом соединялись, то группами рассыпались. Но раздался звук трубы и положил конец этим сочетаниям сближений и расхождений. Опустился занавес, были сложены ширмы, и сцена открывается перед глазами зрителей.

На сцене была сооружена деревянная гора. Она была усажена деревьями. Источник, устроенный на вершине руками строителей, ручьями стекал по склонам, несколько козочек щипали травку, и юноша, одетый на фригийский манер в красивую тунику и азиатский плащ, который складками ниспадал по его плечам, с золотой тиарой на голове изображал пастуха, присматривающего за стадом. Вот показался отрок, на котором, кроме хламиды эфебов на левом плече, другой одежды нет, золотистые волосы - всем на загляденье, и сквозь кудри пробивается у него пара золотых крылышек. Кадуцей указывает на то, что это - Меркурий. Он приблизился, танцуя, протянул тому, кто изображает Париса, позолочённое яблоко, которое держал в правой руке, знаками передал волю Юпитера и, повернувшись, исчез. Затем появилась девушка благородной внешности, подобная богине Юноне: её голову окружала светлая диадема, и она держала скипетр. Вошла и другая, которую можно принять за Минерву: на голове - блестящий шлем, обвитый оливковым венком. Она несла щит и потрясала копьём - как та богиня в бою.

Вслед за ними выступила другая, блистая красотой, чудным и божественным обликом своим указуя, что она - Венера, такая, какой Она ещё была девственной, являя совершенную прелесть обнажённого тела, непокрытого, если не считать шёлковой материи, скрывавшей признак женственности. Да и этот лоскуток ветер резвясь, то приподнимал, так что виден был раздвоенный цветок юности, то, дуя сильнее, прижимал, обрисовывая формы. Краски в облике богини были различны: белое тело - спускается с облаков, лазурное покрывало - возвращается в море. За каждой девой, изображающей богиню, идёт своя свита: за Юноной - Кастор и Поллукс, головы которых покрыты яйцевидными шлемами, сверху украшенными звёздами. Под звуки мелодий, исполнявшихся на флейте в ионийском ладу, девушка приблизилась и благородными жестами дала понять пастуху, что, если он присудит ей награду за красоту, она отдаст ему владычество над Азией. С той же, которую воинственный наряд превратил в Минерву, была стража - двое отроков, оруженосцев богини, Страх и Ужас. Они пританцовывали, держа в руках обнажённые мечи. У неё за спиной - флейтист, исполнявший дорийский боевой напев, и, перемежая гудение низких звуков со свистом высоких тонов, своей игрой подражал трубе, возбуждая желание к пляске. Встряхивая головой, она жестами, резкими и стремительными, показала Парису, что если он сделает её победительницей в этом состязании красавиц, то станет героем и завоевателем.

Но вот Венера, сопровождаемая криками толпы, окружённая роем резвящихся малюток, улыбаясь, остановилась посередине сцены. Можно было подумать, что эти мальчуганы только что появились с неба или из моря: и крылышками, и стрелками, и своим видом они напоминали купидонов. У них в руках горели факела, словно они своей госпоже освещали дорогу на свадебный пир. Тут стекаются вереницы девушек, отсюда - Грации, оттуда - Оры, - бросают цветы и гирлянды, в угоду своей Богине сплетают хоровод, чествуя Госпожу услад первинами весны. Уже звучат флейты лидийскими напевами. От них растрогались сердца зрителей, а Венера начинает двигаться, шаг задерживает, спиной поводит и, покачивая головой, звукам флейты начинает вторить жестами и поводить глазами, то полузакрытыми, то открытыми, так что временами только глаза и продолжали танец. Едва лишь очутилась Она перед лицом судьи, движением рук, по-видимому, обещала, что если Парис отдаст Ей преимущество перед остальными богинями, то получит в жёны женщину, похожую на Неё. Тогда фригийский юноша, что держал в руках золотое яблоко, как бы голосуя за Её победу, передал девушке.

Чего же вы дивитесь коршуны в тогах, что теперь судьи торгуют своими решениями, когда в начале мира, в деле, возникшем между людьми и богами, замешано было лицеприятие, и самое первое решение судья, выбранный по совету Юпитера, пастух, прельстившись наслаждениями, продал, обрекая свой род на гибель? Не иначе и впоследствии бывало: возьмите хоть судилище ахейских вождей - тогда ли, когда они по наветам обвинили в измене Паламеда, или когда в вопросе о воинской доблести Аяксу предпочли Улисса. А что вы скажете о том решении, принятом афинянами, людьми тонкими, наставниками в знании? Разве старец, которого дельфийский бог провозгласил мудрейшим из смертных, по наветам шайки не подвергался преследованию как развратитель того юношества, которое он удерживал от излишеств? Разве не был он погублен соком ядовитой травы, оставив несмываемое пятно на своих согражданах? А ведь теперь даже самые выдающиеся философы приняли его учение и клянутся его именем в своём стремлении к Блаженству. Но чтобы кто-нибудь не упрекнул меня за порыв негодования, подумав: вот теперь ещё философствующего осла мы должны выслушать, вернусь к тому месту рассказа, на котором мы остановились.

После того как окончился суд Париса, Юнона с Минервой, печальные и разгневанные, уходят со сцены, выражая жестами негодование за то, что их отвергли. Венера же, в радости и веселье, Своё ликование изображает пляской с хороводом. Тут через потаённую трубку с вершины горы в воздух ударяет струя вина, смешанного с шафраном, и, разлившись, орошает пасущихся коз, пока, окропив их, не превращает белую от природы шерсть в золотисто-жёлтую. Когда театр наполнился сладким ароматом, деревянная гора провалилась сквозь землю.