Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Странная религия, не правда ли? Ведь если бы каждый в точности и неукоснительно выполнял все ее предписания, это привело бы к полному развалу общества! Искренне верующий ставит себе недостижимые идеалы, недоступные человеческой природе; и так как, несмотря на все свои усилия, человек не может достичь этих идеалов, он всегда недоволен собой; он считает себя жертвой божьего гнева, он во всем укоряет себя, он испытывает угрызения совести за все радости, которые себе позволил; он трепещет, опасаясь, что каждый шаг может повести его к гибели; он приходит к выводу, что вернее и надежнее избегать общества, которое ежеминутно может отвлечь его от мнимых обязанностей, толкнуть на грех, сделать его свидетелем или сообщником разврата; и, наконец, если этот человек очень благочестив, он не может не избегать или не презирать людей, которые, согласно мрачным религиозным представлениям, только и делают, что раздражают и гневят бога.

С другой стороны, вы знаете, сударыня, что обычно именно печаль и страдания толкают человека к религии; мы, как правило, обращаемся к небу, когда здешний мир нас оставляет или перестает нам нравиться; именно в лоне церкви ищут тщеславные люди утешения в своих неудачах и в крушении честолюбивых планов; изысканные или развращенные женщины становятся святошами, когда видят, что свет перестает ими заниматься; тогда они отдают богу свое потрепанное сердце и увядшую красоту, которая уже не может пленить никого в этом мире; с душой, переполненной горечью, снедаемые печалью, взбешенные против общества, где уже не рассчитывают играть никакой роли, они предаются религиозным безумствам после того как прославились в свете пороками и безумствами; с яростью в душе они простираются перед богом, который, по правде сказать, не слишком-то щедро вознаграждает их за утраченные прелести. Одним словом, люди по большей части обращаются к богу под влиянием дурного настроения, несчастья, потерь; мы обычно отдаемся в руки священников, толкаемые жестокими разочарованиями и крушением каких-либо страстных надежд; в этом-то и проявляется перст божий; бог посылает нам страдания, чтобы спасти нас.

Поэтому нет ничего удивительного, если люди набожные кажутся нам обычно мрачными и суровыми. Эти настроения к тому же непрестанно поддерживаются и питаются религией, которая только и способна все больше и больше ожесточать душу, подпавшую под ее влияние. Однако беседа с духовником - слабое утешение в потере возлюбленного; надежды на будущую жизнь не могут заменить нам реальных радостей здешнего мира; и все никчемные, бессмысленные религиозные обряды вряд ли могут заполнить душу, которая в свое время не насытилась ни интригами, ни наслаждениями светской жизни.

Итак, мы видим, сударыня, что плоды этих потрясающих обращений людей к религии, долженствующие обрадовать всемогущего со всем его синклитом, не имеют никакой ценности для нас, смертных. Если эти перемены, происходящие с человеком по благости божьей, не делают его все-таки более счастливым и радостным, то еще меньше радости и пользы от таких обращений всем их свидетелям и очевидцам. Действительно, какой толк обществу от того, что кто-то обратился к богу? Люди эти, отмеченные перстом божьим, не становятся лучшими; они не делают никакого реального добра своим ближним. Становится ли смиренным и добрым какой-нибудь заносчивый и важный придворный? Исправляет ли жестокий все то зло, которое он причинял? Возвращает ли казнокрад все, что он похитил у общества? Искупает ли изысканная светская женщина своим религиозным рвением все то зло, которое причинили семье ее распущенность и рассеянная жизнь? Нет, конечно нет, эти новообращенные, испытавшие прикосновение божьего перста, ограничиваются по большей части молитвами, постами, благотворительностью и уединением, посещением церкви, преклонением перед священниками, интригами и злословием в пользу той или иной церковной партии, опорочением всех, кто не согласен с их духовником, и демонстрацией смехотворного, преувеличенного усердия к делам, в которых они ничего не смыслят; всем этим исчерпывается их долг по отношению к богу; ни люди, ни общество ничего не выигрывают от их чудесного превращения; напротив, благочестие часто лишь усугубляет и еще больше разжигает дурные свойства, которыми всегда отличались наши неофиты; но теперь эти свойства и страсти получают иное применение, а религия всегда оправдывает крайности, допущенные в ее интересах. Так, честолюбивый человек превратится в тщеславного и беспокойного фанатика и найдет оправдание своей страсти в благочестии; попавший в опалу придворный займется во имя бога интригами против своих врагов; злой и мстительный человек под предлогом отмщения за бога будет изыскивать способы мстить за собственные обиды; женщина, утратившая красоту и обратившаяся к богу, будет считать себя вправе отравлять жизнь мужа; она станет со всем благочестием злословить о других женщинах по поводу их невинных удовольствий; желая показать свою набожность, она обнаружит только дурное настроение, зависть, ревность, коварство; принимая близко к сердцу интересы бога, она проявит все свое невежество, все свое больное воображение и легковерие.

Стоит ли, сударыня, так долго останавливаться на всем этом? Вы живете в стране, где слишком много святош и слишком мало истинно добродетельных людей. При желании вы без труда убедитесь, что среди этих людей, глубоко верующих в бога, убежденных в высоком назначении и пользе религии, беспрестанно твердящих о даруемых ею утешениях, о насаждаемых ею добродетелях, вы вряд ли найдете действительно счастливого; и еще меньше найдется людей, которых религия сделала лучшими. Если они глубоко прониклись мрачными и зловещими представлениями религии, они покажутся вам желчными, неприятными, нелюдимыми; если же они относятся к спасению своей души легкомысленнее и поверхностнее, они произведут на вас менее отталкивающее впечатление. Религия, исповедуемая при дворе, представляет собой, как вам известно, смесь чередующихся благочестивых обрядов и увеселений: обедня, праздник, несколько минут, посвященных молитве,-и снова развлечения; здесь религия Христа легко совмещается со служением дьяволу. Мы наблюдаем здесь роскошь, тщеславие, честолюбие, интриги, месть, зависть, легкомыслие, легко уживающиеся с аскетическими требованиями религии. Казуисты, поддакивающие великим мира сего, легко оправдывают эту смесь и творят новую религию, применяющуюся к обстоятельствам, страстям и порокам людей; слишком суровые и правоверные богословы не удовлетворили бы и возмутили бы людей, соглашающихся исповедовать религию при условии, чтобы их ничто не стесняло. Вот почему янсенисты, стремящиеся к восстановлению аскетического христианства первых веков, не смогли привиться при дворе. Доведенные до крайности принципы и доктрины христианства по плечу только людям, подобным его основателям; они созданы лишь для существ желчных, суровых, недовольных, обездоленных судьбой, по своему происхождению чуждых роскоши, власти, почестей и неизбежно становящихся врагами всех мирских благ, о которых им не позволено и мечтать. Святоши очень ловко и хитро умеют поставить себе в заслугу отвращение или презрение к вещам, для них недостижимым.

Однако последовательный христианин не должен ни на что претендовать; он не должен ничего желать; он должен бежать света и всей его пышности, подавлять свои страсти. Это настоящий стоик (1), скорбная философия которого порождена религиозным фанатизмом. Недостижимое совершенство, к которому он стремится, порождает непрестанную душевную борьбу, которая в конце концов делает его несчастным; он должен быть постоянно настороже в отношении всего мирского, потому что все мирское может дать повод к искушению и греху. Истинный христианин - враг самого себя и всего человеческого рода; ради собственной безопасности ему следовало бы жить, как сове, и никому не показываться. Религия делает его существом антиобщественным, равно бесполезным и неприятным себе и другим. Что толку обществу от человека, беспрестанно трепещущего, страдающего, погруженного в молитвы и размышления? Какую же жизненную цель может поставить перед собой святоша, который должен сторониться порочного мира, ненавидеть почести и богатства, могущие его погубить, который запрещает себе радости, вызывающие гнев и ревность бога?