Тибетская книга мертвых (сборник)

V: Колофон

Рукопись завершается следующими семью строками, написанными ламой или переписчиком, однако он, верный старой ламаистской заповеди о том, что человеческую личность следует умалять, и лишь Священные Книги возвышать в глазах чувствующих существ, не оставил свое имя:

Пусть совершенно чистые намерения, двигавшие мною

При подготовке сего, и заслуга помогут

Тем чувствующим существам, что не имеют защитника, Матерям

Достичь состояния Будды [392]:

Пусть будет благословен этот мир [393];

Пусть эта Книга принесет благо [394];

Пусть царствуют добродетель и праведность.

Глен Мулин

Смерть и умирание в тибетской традиции

Предисловие к оригинальному изданию

Смерть – это важнейший вопрос нашего времени, как полагает йельский психиатр Роберт Джей Лифтон, в значительной мере потому, что мы отказываемся взглянуть на нее. Социологи уже давно указывают, что она заменила секс в системе наших социальных табу. Тогда как в XIX веке, в Викторианскую эпоху о сексе говорили шепотом, за закрытыми дверьми, а о смерти с навязчивой публичностью, у нас все наоборот: наш айсберг неупоминаемого перевернулся. Мы вынесли секс на афиши и на все экраны, но ограничили смерть рамками частной скорби. Арнольд Тойнби назвал смерть антиамериканской, но дело даже не в этом. Это оскорбление Прометею, самому духу Запада, предел нашей воли к власти. Смерть кладет конец нашему настойчивому стремлению прокладывать свой путь и сохранять над ним контроль.

Эта книга появилась через год после завершения новейшей медицинской программы, которая может отодвинуть этот конец: изобретения механического сердца, заменяющего своего органического предшественника. Подобное совпадение может быть указанием. Азия может сказать нам что-то важное на этом уникальном перекрестке в истории медицины. Возможно, нельзя в одиночку преодолеть мудрость этого последнего рубежа. Уместность этих героических мер, как мы склонны рассматривать подобное сильное растягивание процесса смерти, может серьезно сказаться на нашем подходе к их альтернативе: смерть наступила бы, если бы мы отказались их использовать. Если мы продолжаем думать о смерти в терминах военных как о «враге», перед которым принимают героическую позу, то могут быть два последствия. Жизнь, продленная такими экстраординарными мерами, обретет двусмысленное качество для человека, живущего в страхе перед неумолимым приходом врага. И мы будем страдать от искаженного распределения сил, что всегда происходит на войне. Социальное неравенство будет увеличиваться с ростом цены умирания, и случаи смерти потребуют все возрастающего ухода. А с другой стороны, деньги и энергия, которые следовало бы потратить на продление жизни, будут идти на замедление процесса смерти, которая все равно придет, что бы мы ни делали.

Мораль этого не в моратории на медицинскую технологию. Скорее, это баланс, в котором мы нуждаемся: готовность помогать телу, когда такая помощь необходима, в соединении с равной готовностью «отбросить тело», как говорят индийцы, когда его назначение осуществилось. Трудно достичь подобного баланса, когда мы рассматриваем смерть как пропасть, которой следует избегать как можно дольше, буквально любой ценой, потому что она крайнее личное бедствие. И вот здесь Азия может помочь нам. Избежав механического взгляда на реальность, который постулировала современная наука на заре своего развития, – он больше не существует, но наша мысль еще не уяснила этого факта, – Азия не рассматривает смерть как глухую стену, а продолжает приближаться к ней как к двери, ведущей в другой род бытия. Если мы думаем, что такое бытие – это просто продолжение нашей нынешней жизни, то недооценим тонкости воззрений, что развернет перед нами эта книга. Может быть, только единственная приложимая метафора из нашего нынешнего репертуара – абстрактно пространственная. Нам говорят, что наиболее подходящим определением будет: жизнь после смерти. В конце концов, хотя для большинства людей и не сразу, это будет подобно избавлению от тесного башмака.

Азия в целом сохранила свою веру в жизнь после смерти, но нигде эта вера не осталась столь прочной, как в Тибете, и взгляды эти сохранились в изгнании после китайского вторжения. Едва верится, что в Тибете этот архаический (не путать с наивным!) взгляд на будущее сохранился совершенно нетронутым прямо в середине нашего века. Поскольку племенные общества не имеют письменности, Тибет – это наша последняя живая связь с цивилизациями далекого прошлого. Тайные культы Египта и Месопотамии ушли, а Индия и Китай разъедены волнами вестернизации. Но современность прошла мимо Тибета. Только, чтобы увидеть его народ и его горы, нужно пересечь океаны, проехать через континенты, подняться на крутые перевалы и лишь тогда вступить на просторы черных пропастей и белых вершин. Оставленный в абсолютном холоде поднебесья, Тибет, кажется, не принадлежит нашей земле и забыт ею. Это общество осталось лежать на полке как в янтаре.

К нашей нынешней потенциальной выгоде есть момент, который нас здесь интересует. Поскольку мечта Прометея никогда не коснулась его, Тибет смог бдительно наблюдать за смертью. Видения, подобные тем, что помог нам увидеть Эрнест Бекер в «Отрицании смерти», – «продление жизни через криогенное замораживание», со всеми подпорками психологического самоотречения, никогда не появлялись в Тибете. Это позволило ему сохранить ясный взгляд на смерть. Он не утратил видения ее в космическом контексте.

Некоторые из таких осознаний, какие сохранил Тибет, будут нам хорошо знакомы. Читая о том, что способ четкого осознания личной смерти может привести к ясному восприятию жизни как незаслуженного дара – каким она неоспоримо и является, – мы, может быть, вспомним призыв псалма о том, что учили нас «счесть дни наши, дабы принять мудрость в сердца». Или может всплыть замечание Хайдеггера: «Если бы мы были бессмертны, все можно было бы отложить на завтра». Те же, кто помнит утверждение Томаса Келли, что «вечность в наших сердцах, сжимающая нашу обветшалую жизнь, согревающая нас намеками удивительной судьбы, призывающая нас домой, в ее лоно», не будут удивлены размерами оправы, в которую тибетцы помещают смерть.

Есть и другие мотивы на этих страницах, что покажутся чуждыми. В качестве таковых они принесут шок новизны, но вместе с тем восхищение возможностью истин, незнакомых нам прежде. Только это последнее может объяснить сенсацию, вызванную «Тибетской книгой мертвых», когда она потрясла Запад в переводе Ивэнса-Вентца 60 лет назад. Ничто не может принизить важности той книги, но это был единственный текст, и он нуждался в продолжении. Такие продолжения, конечно же, были, но до появления этой книги ни одна не давала нам тибетского представления о смерти в целом, все, можно сказать, ходили вокруг да около, рассматривая предмет поверхностно. Данная книга дает нам целостное понимание. Обозначу семь важных аспектов этой книги, а именно:

инструкции для тех, кто хочет подготовиться к смерти с помощью медитации;