Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание

Анализ триадологической полемики, содержащейся в сочинениях Симеона, показывает, что, во–первых, он хорошо знаком с догматической литературой Восточной Церкви; он обращается к традиционным истолкованиям и триадологическим сравнениям, восходящим к ранним Отцам. Во–вторых, обсуждая вопросы Божественного бытия, он предпочитает апофатические выражения и отказывается от всякой попытки изложить взаимоотношения между Ипостасями Святой Троицы в рациональной форме: ересь, против которой он выступает, есть ничто иное, как богословский рационализм. В–третьих, отстаивая апофатический подход к трини–тарным темам, Симеон фактически защищает традицию таких авторов, как Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и Дионисий Ареопагит, которые придавали большое значение теме непостижимости Божией  [781], хотя каждый развивал ее по–своему.

Нужно также отметить тот факт, что богословская терминология, которой пользуется Симеон для выражения своих мыслей, весьма сбалансирована и точна, даже в Гимнах, где можно было бы ожидать более свободное словоупотребление из‑за необходимости вплетать богословские термины в определенный поэтический размер. Как нам кажется, 21–й Гимн и три Богословские Слова — прекрасные примеры того, что Симеон способен выражать догматические идеи и вести полемику со своими оппонентами на высоком богословском уровне.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. СВЯТООТЕЧЕСКИЕ ОСНОВЫ БОГОСЛОВИЯ ПРЕПОДОБНОГО СИМЕОНА

В литературном наследии Симеона преобладающее место занимают аскетические и мистические темы; однако он обращается также и ко многим чисто богословским вопросам  [782]. В этой главе нам предстоит выявить наиболее очевидные параллели между богословским учением Симеона и учением Отцов более раннего периода. Это исследование поможет нам определить место Симеона в ряду богословов христианского Востока.

Как уже было отмечено, Симеон цитирует Григория Богослова гораздо чаще, чем какого бы то ни было другого церковного писателя. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что»Григорий был, после Библии, наиболее цитируемым автором во всей византийской церковной литературе»  [783]. Для Симеона, как и для православного Предания в целом, Григорий был»Богословом»в полном смысле слова  [784], воплощением истинного христианского богословия. Присвоив Симеону именование»Нового Богослова», православное Предание как бы указывает на прямую преемственность, которая существует между этими двумя авторами. Симеон многим обязан Григорию: это становится особенно очевидным при рассмотрении учения Симеона о Боге в Самом Себе и в Его откровении человеческому роду. Богословское учение Симеона, при всем его своеобразии, можно рассматривать как построенное на основе богословия Григория, а следовательно — на основе православного Предания.

В настоящем разделе, говоря о связи между Симеоном и предшествующими ему Отцами, мы будем особенно пристальное внимание уделять параллелям между двумя Богословами — Симеоном и Григорием.

1. Истинный богослов

В вопросе о том, каким должен быть истинный христианский богослов, Симеон непосредственно следует за Григорием. К обсуждению этой темы оба автора обращаются в контексте триадологической полемики, частью которой является спор о постижимости или непостижимости Бога. Григорий говорит, что не каждому позволительно»любомудрствовать о Боге», но лишь тем, кто проводит жизнь в созерцании, кто очищает душу и тело и чей ум свободен от всякого дурного помысла  [785]. Богослов, согласно Григорию, должен быть чистым и просветленным,«дабы Свет воспринимался светом»; мы можем рассуждать о Боге лишь когда внутри у нас водворилась тишина и лишь»в такой мере, в какой простирается на это способность и сила слушателя»  [786]. Богослов должен обладать Духом, ибо только с Его помощью можно мыслить, говорить и слышать о Боге; только чистые и уподобившиеся Богу могут прикасаться к Чистому  [787].

Симеон, рассуждая на ту же тему, использует те же идеи и ту же терминологию. Его 1–е Богословское Слово начинается со следующего утверждения:«Говорить или рассуждать о Боге и исследовать то, что относится к Нему, невыразимое делать выразимым и непостижимое для всех объявлять постижимым было бы признаком дерзкой и самоуверенной души»  [788]. Во 2–м Слове Симеон выступает против тех, кто дерзает богословствовать, не увидев Бога и не получив благодати Святого Духа:

…Мне приходится удивляться многим людям, которые, прежде чем родиться от Духа и сделаться чадами Его, не боятся говорить и философствовать о Боге. Вот почему, когда слышу, что некоторые из них философствуют и нечисто богословствуют о Божественных и недостижимых предметах, объясняя — без вразумляющего Духа — то, что к Нему относится и Его касается, трепещет дух мой, и становлюсь я словно вне себя, обдумывая и рассматривая недоступность для всех Божества и то, как, не зная ни того, что у нас под ногами, ни самих себя, мы [по причине] отсутствия [в нас] страха Божия и по дерзости готовы философствовать о недоступных нам предметах. [789]

Кому же тогда позволительно»философствовать о Боге»? Тем, кому, как говорит Симеон в 21–м Гимне,; от Бога Отца через Сына ниспослан Святой Дух, а именно»нищим духом и жизнью, чистым сердцем и телом»  [790],«просвещенным светом»Духа  [791]. Пока душа не очищена и сердце не просвещено, духовное око не открыто и ум не удостоен созерцания Божественного света, пока человек не ощутил сладость Божества и не обрел Христа в себе, ему не следует»философствовать или говорить о Духе», заключает Симеон  [792].

2. Непостижимость Бога

Другим лейтмотивом Симеона, как и Григория, была тема непостижимости Божией — одна из характерных тем восточно–христианского богословия  [793]. Григорий, полемизируя с Платоном, утверждавшим, что»постичь Бога трудно, а изречь невозможно»  [794], говорит:«изречь невозможно, а постичь еще более невозможно»  [795]. Утверждение о непостижимости Божией является, по сути, отправной точкой богословствования Григория, которое потому может быть охарактеризовано как изначально апофатическое  [796]. Бог непостижим по Своей сущности (ουσία), хотя мы знаем о Его существовании из восприятия тварного мира  [797]. Следующий хорошо известный текст Григория суммирует его учение о непостижимости Божией; в богословской мысли Григория эта тема неразрывно связана с учением об обожении человека:

Бог… обладает всецелым бытием и объединяет его в себе, не имеющее ни начала, ни конца. Как некий океан сущности (πέλαγος ουσίας), беспредельный и неограниченный, превосходящий всякую идею времени и природы, одним умом Он может быть очерчен — и то весьма неясно и неполно, и не Он Сам, но то, что вокруг Него — когда собирают воедино те или другие представления о Нем в один какой‑то облик истины, убегающий прежде, чем будет уловлен, и ускользающий прежде, чем будет представлен, с такой же быстротой озаряющий наш ум (ήγεμονικόν), если он очищен, с какой летящая молния озаряет взор. Мне кажется, что это для того, чтобы постигаемым привлекать к Себе, — ибо абсолютно непостижимое является безнадежно недоступным, — а непостижимым приводить в удивление, через удивление же возбуждать большее желание, через желание очищать, а через очищение делать богоподобными; когда же сделаемся такими, тогда уже [чтобы Бог] беседовал [с нами] как со своими… [и чтобы нам] беседовать с Богом, соединившимся с богами и познанным ими, может быть, настолько же, насколько Он знает познанных Им (1 Кор. 13:12) [798].