Размышления о Евангелии от Иоанна

Далее, в тексте 31-го стиха, дважды звучит слово «ныне»: «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон». Мы помним, что слово «ныне» – одно из ключевых в Новом Завете, оно напоминает о том, что парадоксальным образом будущее уже наступило. «Ныне спасение дому сему», – говорит Иисус Закхею (Лк., 19:9). «Ныне будешь со Мною в раю», – говорит Он благоразумному разбойнику (Лк., 23:43). Будущее уже совершается ныне, парадоксально становясь настоящим.

В 14-й главе Евангелия от Иоанна Иисус скажет: «Идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего» (ст. 30). Славянский текст довольно точно передает греческий вариант по форме, но смысл второй части этой фразы таков: князь мира против Меня ничего не может сделать, против Меня он бессилен. И наконец, в 16-й главе (ст. 11) будет сказано: «Князь мира сего осужден». Это последнее упоминание о князе мира сего живо напоминает восклицание Иисуса в Евангелии от Луки: «Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (10:18).

… Итак, князь мира сего приближается, но он бессилен и будет «изгнан вон». А далее, в 32-м стихе 12-й главы, читаем фразу: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе». Это очень важный момент, ибо здесь князь мира упоминается в связи с вознесением Иисуса. Итак, Иисус выходит победителем. Но – через смерть. Смерть, разрушение, тление, чисто физическое разложение – это то главное оружие, которым располагает князь мира сего. Его главная характеристика такова: он ничего не созидает, а лишь разрушает. Смерть по сути своей разрушительна. Разложение, смерть – это биологическое разрушение ткани, формы. Смерть разрушает так, как может разрушать только князь мира сего. Но происходит нечто парадоксальное: смерть, которая несет лишь разрушение, становится созидательной силой, в отличие от любой другой смерти. Это смерть Иисуса.

Она переворачивает все представления о смерти, она оказывается созидательной во всех смыслах. На пороге смерти Иисус мучается и страдает, но в тот момент, когда более всего обнажается Его человеческое естество, Он более всего предстает как Сын Божий, в Нем более всего раскрывается Бог.

В конце 12-й главы Евангелия от Иоанна Иисус трижды говорит о том, что Отец послал Его. Это выражение – «пославший Меня Отец» – уже встречалось нам ранее, в 4-й, 5-й и 6-й главах, а затем встретится и в 21-й главе. Присутствует оно и в 10-й главе Евангелия от Матфея. Это тоже одно из ключевых выражений всего Евангелия. Слово «Отец» и в Гефсиманской молитве у синоптиков, и в варианте Евангелия от Иоанна занимает центральное место. Что же касается 27-го и 28-го стихов 12-й главы, то здесь оно повторено дважды.

«Верующий в Меня не в Меня верует, но в Пославшего Меня… Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил… Ибо я говорил не от Себя; но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить» (12:44; 48-49). Здесь страдающий, мучающийся Христос предстает именно как посланный Отцом – шалия. Это слово очень часто звучало в Священном Писании и в еврейской традиции, потому что шалия - это тот посланный, в котором представлена полнота того, кто его послал. Это не просто представитель, но представитель пославшего, тот, кто во всей полноте представляет пославшего. В начале Евангелия от Иоанна это выражено словами «Единородный Сын Божий». Апостол Павел позже скажет: «В Нем обитает вся полнота Божества» (Кол., 2:9).

Итак, Иисус, посланный Отцом, полностью представляет Отца. Именно поэтому Он говорит в 12-й главе: «Видящий Меня видит Пославшего Меня» (ст. 45). Иными словами, чтобы поверить в Пославшего Меня, нужно увидеть Меня. Обратим внимание на то, что Иисус говорит: видящий Его видит (а не слышит) Отца. Так и задача каждого, кто берет в руки Евангелие, заключается в том, чтобы увидеть Иисуса. Мы должны понимать, что, говоря очень важные вещи, Иисус не произносит самого главного, подобно тому как остается непроизнесенным имя Бо-жие. Самое главное можно только найти и увидеть, не понять, но принять как словесную икону. В данном случае это та молитва, о которой рассказывают синоптики и Иоанн в 27-29-м стихах 12-й главы. За этими стихами – картина, икона. И увидеть ее чрезвычайно важно. Тогда наше прикосновение к Богу действительно состоится.

Riguarda omai ne la faccia che a Cristo piu si somiglia, che la sua chiarezza sola ti puo disporre a veder Cristo, – то есть «Посмотри наконец в лицо, которое более всего похоже на лицо Христа, ибо только его чистота может тебя подготовить к тому, чтобы увидеть Христа». С этими словами в XXXII песни «Рая» к Данте обращается святой Бернард, предлагая поэту взглянуть в глаза Пречистой Девы. Речь, разумеется, идет не о чертах лица Марии, при том, что Иисус и внешне мог походить на Свою Мать, но о том, что поэт называет словом chiarezza, то есть «чистота», «ясность» или «яркость». Мария, являющая «здесь нам» (qui a noi), как ниже говорит Данте, meridiana face di caritate, то есть «полуденный лик любви», более всего близка к Своему Сыну именно тем, что в Ее личности ярче всего воплощается та любовь, уникальным носителем которой стал Ее Божественный Сын. И хотя речь идет о любви, а вернее, о Самой Любви, однако поэт употребляет глаголы riguardare и vedere, которые прямо указывают на чисто зрительное восприятие. Того, что на самом деле нельзя увидеть, – Отца Небесного.

Два евангельских стиха «Бога не видел никто никогда» (Ин., 1:18) и «Блаженны чистые сердцем, ибо они увидят Бога» (Мф., 5:8) одинаково знамениты и известны каждому. И только в том случае, если попытаться осмыслить их один на фоне другого, можно понять, в чем именно заключается парадокс боговедения. Бог – невидим («аоратос»), Его нельзя увидеть не по той причине, что это запрещено, но только потому, что это невозможно. Однако парадокс заключается в том, что Бога нельзя ни представить, ни охватить умом, ни осмыслить – Его можно только увидеть. Тому, что это такое, в сущности, и посвящено Евангелие.

Тот же Данте в своем трактате «Пир» цитирует по-итальянски фрагмент из 16-й главы Евангелия от Марка:

«Вы ищете Спасителя, а я вам говорю, что Его нет здесь, а поэтому не бойтесь, но идите и скажите ученикам Его и Петру, что Он их предварит (precedera) в Галилее, и там Его увидите, как Он и сказал вам».

Приведя этот текст (между прочим, это первая в истории итальянского языка и в действительности блестящая попытка передать Евангелие по-итальянски!), Данте далее обращает внимание читателя на то, что слово precedera (т. е. «предварит») употреблено в Евангелии в форме будущего времени. Это точно сооветствует латинскому praecedet (futurum I), обычному в средневековых рукописях, по которым знал Писание поэт, но древней рукописной традиции, ибо как в греческих, так и в латинских рукописях здесь используется praesens.

Важно, однако, не то, до какой степени прав Данте, который, естественно, не был текстологом, цитируя Евангелие; важен сам ход его мысли. Ангел «говорит, – пишет далее поэт, – «Он вас предварит», а не говорит «Он будет с вами», давая этим понять, что в нашем созерцании (ne la nostra contemplazione) Бог всегда нас предваряет (precede, что буквально означает «идет впереди». – Г. Ч.), ибо мы (сами) не можем никогда здесь Его достичь». Таким образом, Данте говорит о том, что Бога невозможно достичь или коснуться (в оригинале giungere), но Он Сам дает Себя увидеть в созерцании: «Там Его увидите, как Он сказал». Словосочетание lo vedrete («Его увидите») оказывается для Данте ключевым в словах ангела, обращенных к мироносицам. Воскресший Иисус, как наиболее яркое выражение Присутствия Божия в мире, входит в нашу жизнь через то созерцание, к которому подводит нас Он Сам, предваряя или попросту идя впереди, а созерцание – это нечто такое, что «более полно духовного света, чем все иное, пребывающее в дольнем мире». Следовательно, «увидеть» применительно к Богу означает для Данте почувствовать Его свет. Свет, что светит во тьме и ни при каких обстоятельствах не поглощается ею.