На сем стою. Жизнь Мартина Лютера (ЛП)

Великий бунт против средневековой Церкви произошел из отчаянной попытки следовать предписанным ей путем, этой попыткой и стал для Лютера уход в монастырь. Подобно тому, как Авраам разрушал практику человеческих жертвоприношений, изъявив готовность поднять жертвенный нож против Исаака, подобно тому, как Павел освободился от еврейского законничества лишь потому, что, будучи евреем до мозга костей, он стремился исполнить все требования закона, бунт Лютера был порожден не будничной верой. В монастырь он ушел по тем же мотивам, что и другие, может быть, и более глубоким - он искал мира с Богом.

Глава вторая

МОНАСТЫРЬ

Позднее Лютер вспоминал, что первый год его монастырской жизни дьявол вел себя очень смирно. У нас есть все основания полагать, что бушевавшие в груди Лютера страсти утихли, и во время своего послушничества он пребывал в относительном покое. Об этом мы можем судить хотя бы потому, что в конце года ему позволили стать полноправным монахом. Испытательный срок назначался для того, чтобы предоставить кандидату возможность проверить себя и быть проверенным. Он получал наставление заглянуть в свое сердце и сообщить обо всех мыслях, несовместимых с монашеским призванием. Если собратья послушника или его руководители полагали, что он не имеет посвященности, они отвергали этого человека. Поскольку Лютер был принят в монахи, мы имеем все основания предположить, что ни он сам, ни братия не имели каких-либо поводов считать его неприспособленным для монастырской жизни.

Дни послушничества были наполнены теми религиозными обязанностями, которые должны были наполнить душу покоем. Семь раз в день следовало становиться на молитву. После восьмичасового сна монахов поднимали в час или в два ночи звоном монастырского колокола. При первом его ударе они вставали, крестились, облачались в белые сутаны и надевали наплечники, без которых братья никогда не покидали своих келий. После второго удара каждый благочестиво входил в церковь, окроплял себя святой водой и с благодарственной молитвой Спасителю мира становился на колени перед высоким алтарем." Затем все занимали свои места в хоре. Каждое моление продолжалось три четверти часа. Каждая из семи ежедневных молитв завершалась тем, что кантор речитативом исполнял Salve Regina: "Спаси нас. Царица. Ты, мать милосердная, наша жизнь, радость и упование. К тебе мы, изгнанные дети Евы, возносим вопли наши. К тебе возносим мы свои воздыхания в этой юдоли слез. Пребудь заступницей нашей, пресвятая дева Мария, и молись за нас. Ты - пресвятая Богородица". После Ave Maria и Pater Noster братья парами молча оставляли церковь.

Подобными занятиями был заполнен весь день. Брат Мартин не сомневался, что идет путем, проторенным святыми. Посвящение в монахи наполнило его радостью - братья сочли его достойным пребывания в обители. Припав к стопам приора, он произнес слова обета и услышал молитву: "Господи Иисусе Христе, Ты снизошел к нам и облекся в нашу смертную плоть. По неизмеримой благости Твоей благослови сии одежды, кои святые отцы избрали знаком невинности и отрицания мира. Да облечется сей раб, Мартин Лютер, принимающий эту сутану, также и в бессмертие Твое. Молим Тебя, владычествующего с Богом Отцом и Святым Духом во веки веков. Аминь".

Торжественный обет произнесен. Отныне он был монахом, невиновным, как только что крещенное дитя. Лютер без колебаний предал себя жизни, которую Церковь считала наивернейшим путем к спасению. Он проводил свои дни в усердной молитве, песнопениях, размышлениях и тихих, благопристойных и сдержанных беседах.

Священный ужас

Так и протекала бы его жизнь, не будь потрясения от другой грозы, на этот раз вызванной духом. А разразилась она, когда Лютер должен был служить свою первую мессу. Он был избран для священничества своим настоятелем и приступал к служению.

Это всегда было волнующим событием, поскольку месса является руслом благодати, изливаемой через Церковь. Здесь, на алтаре, хлеб и вино претворяются в плоть и кровь Божьи, воссоздавая Голгофскую жертву. Священник, совершающий чудо претворения, наделяется властью и полномочиями, которые не даны даже ангелам. Именно в этом различие между клиром и мирянами. Равным же образом на этом основано главенство Церкви над государством, ибо какой король или император когда-либо являл человечеству благодеяние, сопоставимое с тем, которое совершал на алтаре смиреннейший из служителей?

Вполне объясним поэтому трепет, охвативший молодого священника перед совершением обряда, посредством которого Бог явится в человеческой плоти. Но многие совершали его, и многовековой опыт позволил предвидеть эту дрожь волнения и преподать надлежащие рекомендации. Тот, кто служит мессу, должен побеспокоиться, хотя и не проявляя излишнего волнения, о соблюдении положенного ритуала. Облачение его должно соответствовать предписаниям; читать молитвы следовало внятно, тихим голосом и без запинок. Душа священника должна быть в надлежащем расположении. Прежде чем приблизиться к алтарю, надо было исповедоваться и получить отпущение всех своих грехов. У священника были все основания беспокоиться о том, все ли эти условия соблюдены. По словам Лютера, единственная небрежность в облачении воспринималась как проступок более тяжкий, чем семь смертных грехов. Но наставления ободряли новичка, внушая ему, что ни одна из его ошибок не является непоправимой, поскольку действенность таинства зависит лишь от надлежащего расположения к его совершению. Даже в том случае, если священник вспомнит во время совершения обряда о смертном грехе, в котором он не покаялся и не получил отпущения, он должен завершить обряд, но не бежать от алтаря - отпущение последует впоследствии. Если же волнение охватит священника до такой степени, что он не в состоянии будет продолжать, рядом с ним окажется более опытный священнослужитель, который завершит обряд. Перед тем, кто служит мессу, не могло быть неодолимых препятствий, и нет никаких оснований полагать, что Лютер приступил к своей первой мессе, испытывая страх, выходящий за рамки обычного. Перенос даты его служения на месяц не был связан с какими-либо серьезными его проступками.

Причина этого была весьма радостной. Лютер желал, чтобы на служении присутствовал его отец, поэтому дату приурочили к его приезду. Сын и отец не виделись с университетских времен, когда Ганс подарил Мартину свод римских законов, сопроводив подарок соответствующей речью. Отец резко возражал против его ухода в монастырь, но сейчас, казалось, его нерасположение миновало, и, подобно другим родителям, он желал, чтобы этот день стал особенно праздничным событием. Ганс Лютер приехал верхом в сопровождении двадцати всадников, он сделал щедрое пожертвование монастырю. День начался перезвоном монастырских колоколов и пением псалма: "Воспоем же новую песнь Господу". Лютер занял свое место у алтаря и читал вступительную часть мессы вплоть до слов: "Тебе, Богу живому, вечному, истинному, приносим мы..." О том, что произошло дальше, он вспоминал так:

"Как только я дошел до этих слов, неизъяснимый ужас обуял меня. Я подумал: "Как могу я обратиться с этими словами ко Всевышнему, видя, что все люди должны трепетать даже в присутствии земного князя? Кто я таков, чтобы возносить очи мои или вздымать руки мои к Всевышнему Богу? Ангелы окружают Его. По мановению Его руки земля трепещет. Могу ли я, жалкий маленький человечишка, сказать: "Я желаю того, я прошу этого"? Ибо я прах и пепел, и исполнен греха, и я обращаюсь к живому, вечному и истинному Богу"".

Священный ужас, трепет перед непостижимостью поразил его подобно еще одному удару молнии. Лишь огромным усилием воли смог он простоять у алтаря до конца.

Людям нашего секуляризованного поколения трудно, наверное, представить себе страхи своего средневекового предка. Действительно, в религиозных взглядах Лютера было немало примитивного, берущего свое начало от детства рода человеческого. Он испытывал ужас дикаря перед злобным сверхъестественным существом, врагом человека, капризным, легко впадающим в раздражительность и гнев в тех случаях, если осквернялись святые места .или неверно произносились магические формулы. Это был страх древнего Израиля перед ковчегом присутствия Господня. То же чувство испытывал Лютер по отношению к священному изображению Спасителя. Когда торжественная процессия вынесла его, Лютера охватило смятение. Его Бог был Богом, обитавшим на грозовых облаках, восседавшим на горе Синайской, в присутствие Которого Моисей не мог войти с открытым лицом и остаться в живых. Лютер, однако, давно преодолел рамки примитивных воззрений. Он не должен казаться столь непонятным современному человеку, который, взирая через созданные им приборы на необозначенные на картах созвездия, вздрагивает от ощущения своей совершенной крохотности.