Среди богомольцев

К несчастию для Афона, не все эти деньги доходят до места назначения, потому что не все сборщики смогут сохранить в этом деле полную добросовестность, тем более, что искушения-то слишком велики. Некоторые из них, побывав в мире, почувствуют к нему особенную привязанность, с которой трудно спасаться на Афоне; поэтому, сдав в свой монастырь главные капиталы, они возвращаются в мир, для поступление в какой-нибудь мирской монастырь и на этот случай, конечно, оставляют себе маленький запасец. Иному и на Афоне деньги нужны, не говоря уже про штатные монастыри, где без денег – беда, а даже киновиатские сборщики, по возращении из мира, иногда изменяют свой взгляд на дело спасения. Правда, что подобные случаи слишком редки, но всё же бывают… При мне возвратился на Афон молодой сборщик, из послушников, ездивший за сбором по поручению Руссика. На пути в монастырь этот молодец остановился на ночлег у знакомого ему келиота, не любившего Руссик, а тот и надоумил его повести дело иначе.

– Что тебе пользы будет, говорил он: – если ты отдашь деньги? Ведь тобой же помыкать начнут, оставь-ка их лучше у себя.

– Да зачем мне деньги? – я киновиат.

– А ты оставь киновию и купи себе отдельную

келью, – будешь старцем, а не послушником. Поверь мне, что в уединении скорее спасешься, чем в обществе.

Долго колебался сборщик, но искушение сломило его юную душу. Через несколько дней он дал знать Руссику, что деньги потерял, а сам у того же келиота купил огромную келью с церковью и со всеми домашними принадлежностями и зажил полным хозяином. Одно только смущало новичка, что в церкви его служить некому, но деньги и в этом случае помогли. Местный архиерей, живущий здесь на покое, постриг его в монахи, а через неделю в диаконы, а ещё через неделю в иеромонаха, не смотря на то, что этому иеромонаху только 19 лет от роду, да и грамоте он совсем почти не знает [62]. Затем он пригласил на житье в свою келью нескольких беднейших отшельников и сделался их старцем. Я видел этого старца. Его очень занимает власть над учениками, которых он, по праву иеромонаха, постоянно заставляет кланяться себе в ноги и целовать свою пастырскую руку, хотя между этими учениками есть 50-летние старики. Этим он упражняет их, в смирении… Что делать, в семье не без урода! Против силы демонской, знать, ничего не поделаешь… Впрочем, в последнее время, монастыри афонские приняли свои меры, чтобы подобных вещей по возможности не случалось.

Таким образом доходы с имений, поклонники и доброхотные подаяние в мире тоже доставляют Афону огромные капиталы. Невозможно определить цифру этих капиталов, потому что власти монастырские тщательно скрывают их, как от братии, так в особенности от посторонних лиц; только Афон совсем не так беден, как говорят о нём разные сборщики. На этот счёт можно быть вполне спокойным.

XV . Поклонники Афона.

Афон славен своими чудесами, полнотою благодати божией и чрезмерными подвигами братии. Эту славу его, как мы видели, разносят по всем закоулкам православного мира сборщики и разные выходцы афонские и дивится мир, слушая их чудные речи. Особенно славен Афон на Руси, где он, с каждым годом, более и более приобретает вес в глазах нашего народа. Местные болгары и греки уважают, конечно, Афон, но их уважение холодно и спокойно; они прислушались к его славе и относятся к нему подобно тому, как относится школьник к учебнику: вместе с учителем повторяет он, что науки полезны, хотя на самом деле ещё не видит от них особенной пользы. Но Афон мало привлекает на богомолье местных жителей, вероятно оттого, что содержание монашества слишком дорого им обходится. На Руси не то. Все эти таинственные рассказы о чудесах и подвигах монашеских глубоко западают в душу народа и кстати подходят под склад его религиозных верований. Народ радуется, что затворники и разные подвижники, о которых он с таким благоговением читал в Четьи-минеях, есть и по ныне, и, значит, благодать на земле ещё не оскудела. В этом убеждают его и земляки, побывшие на св. горе, которые своими глазами видели там чудеса, беседовали с подвижниками и слышали от них дивные наставления. И вот у многих зарождается благочестивое желание поглядеть на св. землю… Поэтому-то в последнее время, особенно когда устроились пароходные сообщение с Афоном, русские богомольцы посещают его усерднее, чем местные жители и количеством даже превосходят последних.

Прежде, когда у всех болгар было греческое духовенство и службы совершались на греческом языке, болгары любили Афон и толпами стекались в здешние славянские монастыри, особенно, в посту великом, для говенья. Им приятно было молиться на своём языке, а не на греческом, приятно было видеть, что славянский элемент здесь сохраняет свою силу и пользуется свободой. Но с тех пор, как в Болгарии стало заводиться славянское духовенство, Афон потерял для неё свою заманчивость. Теперь число болгарских поклонников значительно поуменьшилось. Греки, валахи и сербы показываются на Афоне редко, а жители свободной Эллады совсем почти не заглядывают сюда. День прибытие парохода из России составляет праздник для Руссика [63]. Для братии русской это лучшее, отрадное развлечение, затрагивающее самые больные стороны её подвигов. Чуть только покажется вдали, дымок, отшельники сбегаются на галереи, выходящие к морю, – и при этом не одно сердечко забьется тревожно под монашеской рясой. В первое время, при начале пароходных рейсов, многие, не смотря на выговоры духовников, выбегали даже из церкви, чтобы увидеть скорее эту плывучую частичку далекой родины и узнать: не принесла ли она какой весточки о предметах когда-то милых и, к несчастью, вечно милых грешному сердцу. Пристает пароход при звуках колокольного трезвона и на шлюпках сдаёт на берег партию богомольцев. Монастырь на несколько минуть оживится. Братие приветливо с искренним радушием окружает толпу земляков в знакомых зипунах и шапках, с увесистыми котомками за плечами. А на пристани между тем движение: слышны крики и споры при переноске грузов, матросы громко отдать распоряжение и русская ругань подчас долго раздаётся над целомудренными водами Афона. Через час пароход снимается с якоря; цепи якоря мерно стучат, наматываясь на вал, а монахи наблюдают, как тянут матросы эти исполинские чётки. Уйдёт он опять, скроется на горизонте последняя струйка дыма, а между тем некоторые долго ещё глядят в след ему, да думают тяжелые думы…

Так как русские пароходы останавливаются преимущественно у Руссика, то здесь же впервые знакомятся с Афоном и местные христиане; они пользуются даровым ночлегом в одной из гостиниц монастырских, а на другой день обыкновенно разъезжаются по своим родным монастырям. Русским торопиться некуда: они дома. Если между приезжими есть «господа», то их сейчас же братие сдаёт на руки начальству, которое отводит им более или менее приличные покои и готовит для них особый стол «с рыбкой,» как говорит братия. Остальные поклонники помещаются где придётся и питаются в братской трапезе.

Дня через три после прибытия, наговорившись вдоволь с братиею, поклонники собираются посмотреть на другие монастыри и поклониться прочим святыням афонским. В качестве вожатого и переводчика, им начальство даёт одного из бывалых братий и под его предводительством странники трогаются в путь. Недели две бродят они из монастыря в монастырь, с горы на гору по утомительным дорогам и обойдут в эти две недели боле двух сот верст пешком [64]. Но по всей горе уже нигде не встретят они такого гостеприимного радушия, как в родном Руссике. В киновиях ещё прием бывает сносный, но штатные монастыри, не смотря на свои огромные богатства, не могут похвастать гостеприимством и смотрят на приближающуюся толпу оборванных богомольцев неприветливо, потому что с таких оборвышей пожива очень плоха. Притом штатные монастыри, по каким-то причинам, не любят, когда у них долго остаются посторонние люди. Поэтому поклонники стараются придти в эти монастыри поздно вечером и уйти пораньше утром, а если заходят днем, то не надолго, и поклонившись чему следует, сейчас же идут дальше. Поэтому-то посетители Афона слишком мало знают быт и устройство штатных монастырей.