Загляни в свое сердце. Жизнеописание. Письма Валаамского старца

Духовно-нравственные книги разного содержания большевики не взяли, а взято ими светских книг 1000 экземпляров и еще много разного имущества. Немного перечислю: 24 коровы, 5 лошадей, 130 оленей, трески соленной — 25 бочек (по 25 пудов в каждой бочке), кирпича — 150 тысяч. В гостиной все обобрали — тюфяки, одеяла, посуда, подушки, 5 швейных машинок, сукна серого — 100 аршин, пряжи — 16 пудов, оленьих шкур — 28 штук, тюленьих шкур — 40 шт., керосину — 300 пудов, самоваров — 15 шт., скатерти, полотенца, тулупы, рясы, теплые сапоги. Вообще, что в рухольной было хорошего — все взяли, оставили только худое, да еще уцелело только то, что было спрятано. [9]

При сдаче Печенгской местности Финляндии, большевики хотели окончательно все увезти из монастыря, а монахов — в Мурманск, но не успели этого сделать, так как скоро эту местность заняли финны.

После такого грабежа Печенгская братия недолго жила спокойно: последовало отобрание имущества финнами. Отошло во владение правительства следующее: весь нижний монастырь, большой двухэтажный корпус, гостиная, кладовые, конюшня, кузница, лесопильный завод с электрическим двигателем. В церкви нам разрешено служить только два раза в год, в память избиения братии шведами. И еще много домов и сараев отобрано финнами. Спасибо, урезали хорошо, умеют делить. “А вознаграждения за отобранное имущество у монастыря не будет”, — так сказало нам местное финское начальство.

О Соловецком монастыре сообщаю следующее. В прошлом году были люди в Печенге из г. Архангельска и говорили: “В Соловецком монастыре сделана ссыльная тюрьма, управляется монастырь комиссаром, настоятель и соборные старцы в количестве восьми человек увезены в г. Архангельск на принудительные работы, 80 иноков взяты на войну. В данное время, как там живут иноки — неизвестно: комиссары держат в большом секрете. Когда пароход приходит из монастыря в г. Архангельск, то на пароход никого не пускают, комиссар и еще четверо с ним идут в город, берут, что им нужно, и едут обратно”.

В заключение скажу: ничего, еще жить можно, есть кое-какие средства, только не было бы еще грабежа от иноплеменников. Оказывается, Иакинфу игуменство на пользу: лицо стало покруглее, и руки попухлее, живется не так, как на Предтече.

Земно кланяюсь всем соборным.

Простите, писать не мастер, нелогично выходит. Впредь я намерен вам писать и вас прошу, не откажите нам возвещать о дорогом Валааме.

Пребываю сомолитвенник ваш,

игумен Иакинф с братией.

28 мая 1922 года».

Скорбя о нерадении братии, иг. Иоакинф пытался воспитывать Печенгских монахов различными способами. Бывало, что он произносил в трапезной поучения. Вот одно из них:

«Святые отцы и братия! Слава Богу, покос закончили, то, что пожали, разделали и прочие летние работы справили успешно и благополучно. За все ваши труды спаси вас, Господи, трудились хорошо. Теперь мы только своими трудами и существуем, доходов со стороны нет. С окончанием летних трудов, теперь прошу вас, ходи́те в церковь почаще; очень редко хо́дите, точно миряне: хо́дите только по воскресным дням, надобно ходить и на буднях.

Святые отцы! Скорблю и скорблю о том, что вижу среди братии упадок духовной жизни. Как в доказательство этого, привожу следующие случаи.

Казначей продал малинку, у игумена не благословился и сараюшку стал строить, тоже без благословения. О. эконом стал разделывать пожню, тоже не благословился. Есть и другие, подобные самочиния.

Так поступать нехорошо: вы позабыли, что я игумен и с властью, и всякая власть от Бога: кто противится власти, тот противится Богу. Отчего это так стало и кто же в том виноват? Виноват игумен, ибо я слабо управляю вами.

Св. отцы, я сознаю себя, что я не на своем месте нахожусь и затрудняюсь настоятельствовать».

«Отцы и братия, такая у нас случилась внезапная буря и ударил гром, что все мы растерялись и пришли в недоумение. Я тоже недоумеваю от такой неожиданности. В чем же дело? Может быть, подумаете, что виноваты в этом казначей или эконом, или о. Алексий? Но нет, виноваты не они, а враг рода человеческого: он вмешался в наше мирное житие и возмутил всех нас. Хотя он и ранее понемногу возмущал: то гнев наведет, то вражду вызовет среди братии. Но это ничего, без этого не обойдешься. В этой временной жизни мы, как в телеге, едем: то на камень колесом наедешь, то на кочку попадешь, а иной раз и в ухаб въедешь так, что камилавка на голове встряхнется.

Но враг очень искусен в духовной брани, и как опытный воин в бою, старается прежде всего поразить начальника, чтобы расстроить его подчиненных. Так случилось и у нас. Враг поразил мое сердце печалью, унынием и тоской о Валааме, моей духовной родине. Там, думал я, есть духовные старцы, с которыми очень хорошо можно поделиться в скорбную минуту; там удобнее проводить иноческую духовную жизнь, ибо в этих отношениях Валаам мне известен хорошо. Вот и стал я подумывать, как бы туда ускользнуть, а к этому еще прибавились некоторые неприятности, и я решил уехать. Но вы оказали мне любовь и расположение и просите меня остаться. Я остаюсь ради вас, мне вас жалко, и свои интересы я не соблюдаю: живу просто и стараюсь по возможности нести ваши немощи. Денег не коплю, да и зачем эту обузу брать себе на душу: монах-сребролюбец не верит в Божий промысел.

Святые отцы и братия! Надо начинать жить получше, в церковь ходить почаще да Богу молиться побольше. Не надо на церковь глядеть, как на что-то ненужное, без церкви и работа впрок не пойдет. Ежели мы Бога забудем, тогда и Бог от нас отступится, и мы все пропадем. Нам надобно иметь больше любви, приспосабливаться один к другому и нести немощи, игумен — ваши, а вы — игуменские. Я иногда и думаю держать вас построже, да жалко: скорби у всех есть. Вот так подумаешь, иногда поплачешь и помолишься, ну и пропустишь по своей слабости все наказания. Теперь, надеюсь, что вы исправитесь и исполните обеты, данные при пострижении по отношению к игумену.

Печенгский монастырь 18 октября 1924 года».

После этого отец Иакинф настоятельствовал в Печенгском монастыре еще восемь лет. 4 октября 1931 года по своему желанию, предписанием архиепископа Германа, освобожден от должности настоятеля и с 11 октября 1931 года состоял духовником Печенгской обители [10].

24 мая 1932 года, по своему прошению, о. Иакинф был освобожден от должности духовника и переведен в число братии Валаамского монастыря. 14 июня 1932 года он выехал в родную Валаамскую обитель. По прибытии, он находился в Предтеченском скиту и состоял его смотрителем.

В Предтеченском скиту

В четырех верстах от Валаамского монастыря, на крутом скалистом острове, находится скит Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.

Братия Ново-Валаамского монастыря. 1950-е гг.

Скит Иоанна Предтечи предназначался для тех, кто избрал для себя более суровый образ подвижничества. Поэтому и пост там соблюдался строже, чем в других скитах монастыря. Такие продукты, как молоко, масло и яйца там никогда не употреблялись в пищу. Также не благословлялась рыба, а добавление растительного масла разрешалось лишь в редкие дни. В скиту также не употребляли чай.

На этом, уже знакомом острове, по которому отец Иоанн так тосковал, он и поселился вскоре после своего возвращения на Валаам. 8 мая 1933 года о. Иакинф был пострижен в наивысшую степень монашества — великую схиму с именем Иоанн. Он стал монахом-пустынником, главное послушание которого — непрестанная молитва о спасении своей души и о душах всех скорбящих.

Отец Иоанн так вспоминает о своей жизни в скиту: «Жил я один в небольшой пустыньке в скиту Иоанна Предтечи. Сам себе готовил и сам выращивал овощи, а за хлебом ходил в монастырь или иногда пек сам. Ночью я любил бодрствовать, ложился спать всегда после двенадцати часов, а в два или в три часа вставал. Но, конечно, днем я спал столько, сколько требовалось естеством» [11].