Недооцененный Петр

3. Слова Иисуса о «человеке-скале», которые представляют собой своего рода перипетию вместе с первым предсказанием о страстях, подчеркнуто резко контрастирующим с ними ^{18}, уникальны для Нового Завета. Нигде больше никто из учеников Иисуса не получает такого отличия, как мы видим это уже в словах «блажен ты», обращенных к нему одному. Ближе всего к этому загадочный любимый ученик Евангелия от Иоанна, который некоторым образом конкурирует с Петром в близости к Иисусу, однако и этому идеальному ученику не выпадает на долю такой уникальной сотериологической функции, какую Христос у Матфея обещает «человеку-скале». Более того, и в Ин 21:15–17 не любимому ученику, а Петру трижды дается поручение «Паси агнцев Моих», то есть и в Ин Воскресший присваивает Петру выдающуюся роль постоянного руководителя церкви, которая останется за ним до его мученической смерти ^{19}. Таким образом, даже в четвертом Евангелии особый авторитет Петра не подвергается сомнению.

Ближайшая параллель к этому особенному обещанию Иисуса Петру в середине первого Евангелия обнаруживается в апокрифическом евангелии II века, «сокрытых словах» Иисуса, которые «записал Дидим (Близнец) Иуда Фома». Там в логии 12 сказано:

Таким образом, Иакову, брату Иисуса, получившему прозвание «Праведный», здесь дается обещание, что он будет руководителем общины учеников. Обоснование, однако, совершенно иное: в отличие от слов, сказанных Петру, обоснование носит не христологический и не эсхатологический, а космологический характер; оно соответствует еврейскому идеалу совершенного праведника. Как сказано в монографии Р. Маха, сохраняющей по сей день основополагающее значение: «Все мироздание (…) подчинено Цадику (Праведному) и служит ему» ^{21}. Здесь очевидна конкуренция с уникальным значением Петра для первоцеркви. Эти конкурентные отношения проявляются также и в том, что в Евангелии Евреев Иакову, а не Петру дается обещание, что Воскресший явится ему первому ^{22}. Позднейшее церковное предание стремится со времени Климента Александрийского найти компромисс с этим притязанием строгого иудеохристианства, делая Иакова епископом Иерусалима, назначенным на эту должность всеми апостолами ^{23}. Тем не менее, Иаков выступает и у Климента главным получателем откровения, который называется первым среди тех, кто воспринял от Иисуса «гнозис» ^{24}. «Монархический епископат» в церкви может в самом деле по сути своей восходить к Иакову, стоящему над «старейшинами» (пресвитерами) в качестве руководителя Иерусалимской общины; на Запад он мог прийти оттуда. Уже на так называемом Апостольском соборе Иаков, согласно Гал 2:9, называется одним из трех столпов, причем раньше Петра и Иоанна, а согласно Деян 15:13–21, именно его предложение разрешает конфликт в Иерусалиме, т. е. он имеет последнее и решающее слово. Ясно, что брат Господень был ведущим авторитетом в Иерусалимской церкви со времени гонения Агриппы (ок. 42–43 г. P. X.)  ^{25} до того, как был побит камнями ок. 62 г. P. X. ^{26}, т. е. в течение целых двадцати лет.

Тем более бросается в глаза то, что Иаков появляется в Евангелиях только по одному разу у Мк и Мф в качестве одного из четырех братьев Иисуса, живущих в Назарете, а в общей сложности он упоминается в Новом Завете только одиннадцать раз, в том числе трижды в Деяниях и четырежды у Павла ^{27}. Это связано, в частности, и с тем, что он (и его братья) при жизни Иисуса находились в сложных отношениях со своим столь необычным братом ^{28}. Напротив, Петр упоминается под разными именами (Петр, Симон и Кифа) 75 раз только у синоптиков и 35 раз в Ин ^{29}. В общей сложности, он назван по имени 181 раз, что превосходит число упоминаний Павла-Савла (177 раз). Имена этих двоих встречаются, таким образом, чаще, нежели коллективные наименования 

(ученики),  (апостолы) или  (Двенадцать). Это существенное различие между числом упоминаний Иакова, с одной стороны, и Петра и Павла ― с другой, указывает, в частности, на серьезные внутренние разногласия в первохристианстве. Следствием этих разногласий стало то, что позже, в первые десятилетия после 70 г., Иаков и родня Иисуса оказались на стороне иудеохристиан, а Петр и Павел ― невзирая на существенные богословские и личные несходства между ними ― на другой, преимущественно языкохристианской стороне, которая со временем все больше набирала силу ^{30}. Церковное предание, представленное сохранившимися каноническими писаниями Нового Завета, после разрушения Иерусалима целиком приняло эту последнюю сторону ^{31}. После катастрофы 70 г. палестинское (палестино-сирийское) иудеохристианство, оставшееся верным закону, все больше теряет свое значение. Будучи изгнано еще в I веке из Синагоги, оно на протяжении II века полностью вытесняется за пределы церкви ^{32}.

Из этого ― поверхностного, конечно, ― статистического сопоставления имен ясно видно, какое выдающееся положение занимают два «князя церкви» (по меньшей мере, ретроспективно) в первоначальном христианстве и что брат Господень таким образом почти целиком лишился своего значения. Это относится в особенности к Петру в традиции Евангелий и Деяний апостолов. Его уникальное значение обращает на себя внимание в особенности потому, что от него, в отличие от Павла, но так же, как от самого Иисуса, не дошло никаких подлинных письменных свидетельств. Оба «Послания Петра» суть «псевдоэпиграфы», путем которых имелось в виду устранить этот самый недостаток, отличавший Петра от Павла. Первое послание возникло около 95―100 г. по P. X., возможно, как ответ на опубликование сборника из одиннадцати «Посланий Павла»  ^{33} и одновременно как средство укрепления веры в противовес растущему угнетению церкви в конце правления Домициана и начале правления Траяна ^{34}. Второе послание, написанное приблизительно поколением позже, сетует на злоупотребление посланиями Павла и на сомнения в апокалиптической парусии. Оба текста имеют форму завещания, якобы составленного апостолом перед мученической смертью. В этом они сопоставимы с пастырскими посланиями, которые тоже являются «псевдоэпиграфами». В действительности мы не знаем даже, умел ли Петр, бывший галилейский рыбак, как следует писать. Чтение было важнее, хотя бы потому, что требовалось для знания Священного Писания, и имело более широкое распространение. Согласно Деян 4:13, ведущие первосвященники (4:6) удивляются бесстрашию речей Петра и Иоанна, ведь они «люди некнижные и простые» ^{35}. Очевидно, и знания литературного греческого были не на высшем уровне, поэтому нельзя отмахнуться от сообщения, сохраненного Папием, о том, что Марк был «переводчиком» Петра ^{36}. Греки придавали значение безукоризненному владению грамматикой их языка и хорошей риторике. Но где мог научиться простой рыбак из Вифсаиды или Капернаума  ^{37} грамматически и риторически правильному греческому? Не случайно, что тот же Папий приписывает авторство первого письменного собрания изречений (логиев) Иисуса Матфею, а не Петру: мытарь (сборщик податей), скорее всего, умел писать хорошо ^{38}. Что касается искусства риторико-литературного выражения, бывший фарисейский законоучитель Савл-Павел, родившийся в крупном центре античного мира Тарсе, где образование процветало ^{39}, и учившийся в Иерусалиме, намного превосходил здесь рыбака из галилейской деревни. Но когда Петр выступал устно и говорил по-арамейски ^{40}, он умел владеть душами слушателей. Возможно, что это удавалось ему и на греческом, хотя он был у него, скорее всего, несколько неправильный или «экзотический» (семитизирующий). Только этим можно объяснить его уникальный авторитет, который столь ярко подчеркивает Мф в 16:17–19 ― сначала авторитет главного представителя учеников в Иерусалиме, а позже ― миссионера за пределами Палестины.