Старчество на Руси

«Помните –ближе Бога никого нет», – учит батюшка в одном письме. «А скорби – это своеобразная прививка к лозе-Христу», – убеждает он в другом. И поэтому, призывая в третьем свою духовную дочь к смирению, он заключает его словами: «И вы будете покойны и жизнерадостны и веселы уже о Дусе Святе». Именно эта-то духовная радость (жизнерадостность), духовное веселие и есть последняя заповедь, последний завет нам от благостного опыта жизни одного из последних наших старцев.

Заповедуя, что «для всякой души христианскойхлеб насущныйестьмолитва», что «выше всего благодать Божия, Она – советник наш, собеседник наш», старец схиархимандрит Гавриил как бы приобщил мир верующих во Христа православных христиан благодати, любви и молитве. Не случайно поэтому в последние годы его жизни он принимал до 150-ти человек в день, внушая каждому частицу своего светлого упования, своей живой веры и любви к Богу. И не случайно поэтому жизнь церковных людей расширяется и богатеет под этим мудрым и любовным руководством, вбирает в себя, оберегает и хранит все лучшее, что находит кругом себя, в жизни всех людей, всего общества.

В чем-то неизобразимом словом любовь старца схиархимандрита Гавриила была и прозрением, так ему присущим в его собственной жизни, что-то прозирала в грядущих событиях, к чему-то готовила, от чего-то грозного оберегала, ставя выше всего и прежде всего – заповедь о любви к Богу, о Любви Божией.

О письмах схиархимандрита Игнатия (Лебедева)

За годы, ближайшие к нашему времени и уже ушедшие от нас, мы имеем свидетельства русского старческого слова в письмах, дошедших из лагерей, где пребывали заключенные праведники и где многие из них кончали свое житие. Эти слова по-прежнему живы и действенны, как приведенные выше слова русских старцев, но кроме этого, они писаны перед лицом близкой смерти и любых неожиданностей: пересылки в другой лагерь, ужесточения приговора, чрезмерно усердного начальствования лагерных властей.

В этих строках не только живая правда и живая жизнь, которые открывались в писаниях русских подвижников старчества и ранее – иногда в крайне скорбных обстоятельствах жизни, как это было у святителя Игнатия Брянчанинова, старца схиархимандрита Гавриила и других; это не только слово, это исповедь всего существа человеческого, его сокровеннейшей веры, открывающей глубочайшее прославление путей Господних и одновременно поучающей тех, кому писано это слово, как им продолжать жить в создавшихся крайних условиях.

Прибывши на место ссылки в Саровский лагерь, старец Зосимовой пустыни схиархимандрит Игнатий [233]исповедует и одновременно утешает, поддерживает своих осиротевших духовных чад: «Наконец, после долгого странствования, я на месте, которое указалнамГосподь – я в Сарове, в стенах бывшей обители! – пишет батюшка в своем первом письме, в первых его строках и продолжает: – Слава Богу за все случившееся – это одно можем сказать!». Старец не отделяет своей судьбы от судьбы своих чад, почему и подчеркивает слово «нам», а благодаря Бога за все случившееся, опять говорит от своего лица и лица своих духовных детейможем: «это одно можем сказать». И далее батюшка изрекает то слово, которое постоянно присутствовало в жизни его осиротевшей духовной семьи: «С Ним везде хорошо – и на Фаворе и на Голгофе!». Рассказывая далее о всех перипетиях своей тюремной жизни, отец cхиархимандрит заключает свое повествование словами: «И паки – слава Богу!». Это было живым назиданием для оставшихся на свободе духовных детей старца: как им жить, как благодарить Бога за все, как продолжать свое существование в этой живой благодарности, заповеданной батюшкой.

В последующих письмах, говоря о насущных потребностях своей жизни, батюшка никогда не забывал написать духовное слово подкрепления: «Хотя теперь я и лишен того, к чему стремился <...> всю жизнь, – пишет он, – “еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего” <...> чего не лишены вы <...> но Он близ... и Сего никто и ничто не отнимет, кроме допущеннаго по воле нашей – нерадения». Подобное свидетельство, что Господь близ, снабдевало души духовых детей батюшки твердой верой и упованием посреди их ставшей скорбной и отовсюду утесненной жизни. А батюшка, между прочим, продолжал со всей высотой вдохновения: «Велий еси, Господи, и чУдна дела Твоя и ни едино слово довольно будет к пению чудес Твоих!». Да, воистину для тяжко болящего старца чудом была проповедь чУдных дел Божиих, чудес Его!

«Чадца, – пишет батюшка в другом письме, – стремитесь к горнему, касаясь дольняго поколику того требует телесная нужда». Эти слова батюшки, как и его изречение о Фаворе и Голгофе, стали для его сирот основным руководством их жизни, теперь сиротливой, не согретой духовной заботой отца, как было раньше.

В других своих письмах схиархимандрит Игнатий твердо излагает свою мысль о духовном руководстве, называя своих чад виноградом Божиим. «Призри с небесе, Боже, и виждь, – пишет он, – и посетивиноград Твойи утверди и управиИ, его же насади десницаТвоя. В сем 1-м и 2-м, – разъясняет батюшка дальше, – все мое успокоение. Прошу и вас так мудрствовать». Изменяя в приведенном месте возглас архиерея на Литургии, благословляющего молящихся (несей, как в тексте Литургии, аТвой), батюшка утверждает те основы старческого руководства, которые были им усвоены в Зосимовой пустыни, и разъясняет, как должно служить этому делу. Виноград – его духовные чада – виноград Божий, а не его; не личное его, а Божие достояние и ради Бога растит старец этот виноград.

Это положение, сформулированное батюшкой с предельной ясностью в условиях его страдальческой лагерной жизни, могло бы послужить, думается нам, выразителем тех лучших заветов, которые выработались в руководстве русских старцев. Духовные дети старца – не личная слава, не личное его достояние. Только ради Бога и во имя Его растит каждый старец данный ему виноград Божий...

В подтверждение изложенной мысли в одном из последующих писем батюшка пишет: «Не сетуйте на меня, что не называю (всех) поименно: в уме всех помню и в сердце ношу пред Сердцеведцем. Все мое желание: быть вам между собою в смирении ивсемсердцем с Богом, да плод принесете и в 100, и в 60, и в 30». Все эти мысли, высказанные батюшкой, имеют тем бОльшую силу, что письма писались им в условиях многолюдного лагерного лазарета, где, по собственному его выражению, «сыплются удары и совне и изнутри, а ты, как распятый на кресте, ни внутренно, ни наружно не можешь проявить своего состояния!».

Жизнь духовной семьи, состояние каждого из ее членов было и в этих условиях главной заботой старца. Когда у него смогла побывать старшая из сестер, батюшка долго вспоминал это свидание и опять писал: «Жалею, что я так мало мог поболеть сердцем о каждом члене твоей семьи <...> Все эти 3 часа не дали и немощь моя».

В день великого праздника Рождества Христова схиархимандрит Игнатий имел возможность приветствовать своих чад особым образом. Письмо сопровождало очертание яйца на отдельной бумажке, а в тексте письма значилось: «Мир вам, и благословение Божие, и приветствие с Малой Пасхой очертанием красного яичка, сделанного в Светлую ночь Великой Пасхи 1935 года, дорогие мои чада!». В конце письма к этому месту была дана сноска, в ней говорилось о посылаемом изображении: «Дело рук р<аба> Б<ожиего> Владимира, лишенного ног (парализованного), для приветствия лишенного рук и ног недостойного отца вашего [234]– шепотом певшего для него всю Светлую Утреню в 15 палате больницы Бутырского изолятора. Делано спичкой». Это праздничное письмо далее состояло из праздничного ирмоса 2-го канона на Рождество Христово, который батюшка очень любил. «Призри(Г<осподи>И<исусе>Х<ристе,>призри на ныи помилуй ны)на пение рабов (д<уховных> ч<ад> м<оих>), Благодетелю (наш – Г<осподи> И<исусе> Х<рис>те), врага (диавола и служителей его) смиряя вознесенную гордыню; носяй же, Всевидче, греха превыше непоколеблемо утвержденныя, Блаже, певцы (д<уховные> м<ои> ч<ада>) основанием веры». Все это было написано дляд. ч. м.– «духовных чад моих», – которым батюшка хотел передать радость Праздника.