Господь — Пастырь мой

В конце концов, по исполнении времен Господь говорит через Сына Своего Единородного — Иисуса Христа, Которого принес в дар, чтобы стало возможно возобновить утерянный диалог.

Как человек может начать восстанавливать общение с Богом?

Не с того, что мы рассмотрим все наши падения, все изъяны и будем в следующий раз осторожнее и осмотрительнее. Это приведет к тому, что мы закончим в духе Экклезиаста — высокой печали, что все суета сует. Печальная нота этого мудрого произведения — в том, что автор утерял детское доверие, детское отношение к миру.

Обновиться диалог может опять только через дух веры, потому что в духе веры есть жизнь, есть возможность обрести новый опыт, новое общение, новое измерение своей жизни.

Когда Иисус Христос говорит: «Станьте как дети!», это означает, что ребенок — райский Адам — есть сама жажда диалога. Он, как Адам, прикасается к чему‑то, хочет говорить с вещами, с солнцем, с людьми, с животными.

Когда мой знакомый спросил своего маленького сына: «Что ты делаешь ночью?» тот ответил: «Ухожу к Богу».

Жизнь ребенка дышит духом доверия. Важно не потерять этот дух, ибо только он рождает истинное общение, истинную молитву.

Если человек любит Господа, то всегда Его помнит, а «память Божия, — по слову преподобного Силуана Афонского, — рождает молитву».

Любящая душа не может не молиться, ибо она влечется к Богу благодатью, которую познала в молитве.

Если человек делает в своей жизни иной акцент — на «взрослой самодостаточности»: я буду жить сам по себе, отгорожусь от мира, научусь им манипулировать, — то ему кажется, что он станет свободным и независимым.

Тем самым он одевается в броню и надевает маску. Он обращен не к Богу, а к своей воле. Она становится для него богом, и человек слушает только себя. Такой человек может даже сказать: «Господи, не мешай мне, я молюсь!» Здесь — настоящая беда: человек мешает Богу любить себя, не вступает с Ним в общение, то есть лишает себя жизни.

Диалог — это жизнь. Жизнь с Богом диалогична. Смерть монологична. Жизнь отдает, смерть забирает. Вступивший в диалог с Богом живет, умножает в себе жизнь. Не вступивший — заходит в тупик. Отказавшийся от диалога может впасть в безумие.

Иисус призывает нас к другому — к пути жертвенной любви, а это значит — к диалогу с этим миром. После падения Адама это общение прервалось, а через Иисуса Христа оно опять возобновляется, становится возможным.

Церковь является Словом Бога в этом мире, ее составляют личности, которые услышали Богом обращенное к себе слово, то есть вступили в личный диалог со Христом, вступили на ту стезю, где диалог стал сущностью человеческой жизни, и поняли, почему Иисус Христос называет Своих учеников друзьями. Иисус Христос все сообщил, все открыл им. Рабы не понимают, чего хочет Господин, а друзья уже живут в духе веры, в духе доверия, в духе взаимопонимания и любви. Смысл церковной молитвы — в единении душ людских. Это единение — не внешнее: можно быть физически вместе, а сердцем отстоять друг от друга, как «востоцы от запад». Церковь — это единая жизнь, жизнь в Духе Святом, и молитва — проявление этой жизни.

Человек и человечество входят в божественную тайну троичности, божественного общения. В этом общении он обретает свое глубинное измерение и становится способным беседовать, понимать Творца и находить личности в этом падшем мире.

Но основа этого — собеседование с Богом, молитва. Одним из ее условий является внимание. Внимать — это значит войти, вобрать что‑то или кого‑то в себя. Внимание — одно из наиболее важных условий того, чтобы наше молитвенное общение с Богом состоялось. Внимание — это как бы кровеносная система молитвы. Если есть внимание, молитва всегда будет жизненной, реальной. Не будет его — молитва станет сухой и рассеянной.

Внимание рождается в нашем сердце, где обитает дух. Дух собирает нас, сосредоточивает и приводит в чувство внимание.

Внимательная молитва обязательно что‑то меняет в человеке.

Внимание — вовсе не напряженность души. Когда мы слишком напрягаемся, то наше внимание сужается. В молитве с большим напряжением возникают страстные моменты, которые приводят в движение наш психофизический состав, мешают движению духа и разрушают духовную трезвость. Человек уже обращает внимание не на Бога, а на самого себя. В естественном же, свободном состоянии внимание открыто Богу, готово чутко откликнуться на его призыв.

Святитель Феофан Затворник определял внимание как стояние ума. Это точное определение, потому что в обычной ситуации наш ум колеблется как тростник или маятник.

Стояние ума — это не прием, а углубленное состояние души.

Когда ум обретает некий корень, происходит, по словам святых отцов, соединение ума с сердцем. Это означает, что человек вошел в некую внутреннюю цельность.

Есть такой предел в общении, когда человек уже становится другом Бога, когда он преодолевает некую приземленную самость, предает себя воле Божией. Тогда в его уме уже ничего нет, кроме Бога, и душа чистым умом предстоит пред Богом. Диалог сердца такого человека с Богом является уже тайной.

Его можно изложить, описать в каких‑то духовных опытах, например, опыт аскетов, который дан в Добротолюбии, в духовных записях преподобного Силуана Афонского, но мы всегда должны помнить, что все эти произведения — лишь маленькие лучики от того огня, которым жили эти люди. Передать всю глубину этой жизни в общении с Богом — это не в человеческих силах, не в силах языка.

Молитва есть, с одной стороны, как бы шаг навстречу Богу и человеку, но, с другой стороны, она являет факт разъединенности, то есть молитва вербальная необходима там, где нет единения.

В своих высших проявлениях молитва бессловесна: слово всегда связано с неким образом. Изрекая слово, мы создаем образ. Полностью бесстрастная молитва является молитвой бессловесной.

Жизнь внутри Троичности не устраивается посредством словесной молитвы. Это единение — полное безмолвие.

Но почему же в Евангелии мы видим выход из этого безмолвия? В нем имеются словесные диалоги Иисуса с Отцом. Это потому, что мир, в который пришел Сын, был падшим. Иисус молился словесно и нас научил этой молитве, но не нужно думать, что это вершина молитвенного общения.

Когда мы смотрим на этот мир эсхатологически, а эсхатологической перспективы никогда не надо терять, то мы видим, что все устремлено к преодолению розни между тварью и Творцом, к тому состоянию, где слова уже не нужны.

«Однажды, еще в студенческие годы, — вспоминал внук архимандрита Серафима (Тяпочкина), Димитрий, — я собирался уезжать на учебу и зашел к дедушке за наставлением и благословением на дорогу. Он отдыхал. Вслед за мной вошел архиепископ Соликамский Николай, старый друг дедушки. Они были почти ровесники. Дедушка начал подниматься навстречу владыке, но тот попросил его не вставать, и мы сели на стулья. Так мы вдвоем и сидели минут двадцать. Потом дедушка сказал мне:"Ты пока собирайся, а мы с владыкой побеседуем. Потом зайдешь". Я подождал за дверью минут десять, но не слыша никакого разговора, снова вошел. Владыка Николай сидел с закрытыми глазами. Дедушка, казалось, спал. Но только я вошел, владыка встал и говорит:"Вы, Ваше преподобие, пока проводите внука, а то он торопится (я действительно торопился), а потом зайду, мы еще побеседуем".

Я был очень удивлен этой неземной беседой. За тридцать минут они не сказали друг другу пяти слов».

Благодать научила их такому общению — непрерывному молчанию. Они радовались лицезрению друг друга и разговаривали сердцами.

У нас нет ни образов, ни мыслей, ни слов, как будет проходить это общение уже за эсхатологическими пределами: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор 2:9).

Что самое главное в нашем общении с Богом? Некоторые люди полагают, что — ответ Бога на наши вопрошания. Но, как заметил один святой человек, ответ Бога — лишь следствие, и притом не самое важное.