Сумма Теологии. Том VIII

Ответ на возражение 3. Избыток расточительности связан не с количеством даваемого, а с тем, что это количество превышает должную меру. Поэтому в случае необходимости щедрый может дать больше, чем расточительный. Следовательно, нам надлежит отвечать, что тот, кто раздает свое имение ради того, чтобы следовать за Христом, и не отягощает свой ум заботой о преходящем, не расточителен, а совершенно щедр.

Раздел 3. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ РАСТОЧИТЕЛЬНОСТЬ БОЛЕЕ ТЯЖКИМ ГРЕХОМ, ЧЕМ ЖАДНОСТЬ?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что расточительность является более тяжким грехом, чем жадность. В самом деле, посредством жадности человек причиняет вред своему ближнему, отказывая ему в благах, в то время как посредством расточительности человек причиняет вред самому себе, в связи с чем Философ говорит, что «уничтожать собственное состояние, за счет которого живешь, означает уничтожать собственное бытие»⁸³⁷. Но причинение вреда самому себе является тягчайшим грехом, согласно сказанному [в Писании]: «Кто зол для себя, для кого будет добр?» (Сир. 14:5). Следовательно, расточительность является более тяжким грехом, чем жадность.

Возражение 2. Далее, когда неупорядоченность сопряжена с похвальным обстоятельством, она менее греховна. Но неупорядоченность жадности подчас сопряжена с похвальным обстоятельством, как это бывает в случае тех, которые не желают растрачивать собственность, чтобы потом не пришлось брать у других, тогда как неупорядоченность расточительности сопряжена с осуждаемым обстоятельством, поскольку, как замечает Философ, как правило моты бывают распущенны⁸³⁸. Следовательно, расточительность является более тяжким грехом, чем жадность.

Возражение 3. Далее, главной нравственной добродетелью, как было показано выше (56, 1; 61, 2), является рассудительность. Но расточительность в большей мере противна рассудительности, чем жадность, в связи с чем [Писание] говорит, что «вожделенное сокровище и тук — в доме мудрого, а глупый человек расточает их» (Прит. 21:20); и Философ говорит, что «излишне давать и не брать — это черта глупого»⁸³⁹. Следовательно, расточительность является более тяжким грехом, чем жадность.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «расточительный все-таки гораздо лучше скупого»⁸⁴⁰.

Отвечаю: сама по себе расточительность является менее тяжким грехом, чем жадность, и на то есть три причины. Во-первых, та, что жадность в большей степени отличается от противоположной ей добродетели, поскольку даяние, меру в котором превышает расточительный, присуще щедрости в большей степени, чем сбережение, меру в котором превышает жадный. Во-вторых, та, что, как сказано в четвертой [книге] «Этики», расточительный оказывает помощь многим, а жадный — никому, даже самому себе⁸⁴¹. В-третьих, та, что от расточительности легче исцелиться. В самом деле, расточительность, будучи противна старости, с возрастом убывает, и к тому же она, причиняя бессмысленные траты, быстро приводит расточительного к бедности и нужде, лишая его возможности превышать меру в даянии. Кроме того, расточительность легче обращается в добродетель по причине большего с нею сходства. Жадность же, как было показано выше (118, 5), неисцелима.

Ответ на возражение 1. Различие между расточительным и жадным состоит не в том, что первый грешит против себя, а последний — против другого. В самом деле, расточительный грешит и против себя, тратя то свое, которое может помочь ему выжить, и против других, тратя то, что может помочь другим. Это в полной мере относится к распределяющим церковные блага клирикам, которые обирают бедных, которым приличествуют эти [блага], если позволяют себе расточительные траты. И точно так же жадный грешит и против других, когда он недостаточен в даянии, и против себя, когда недостаточен в расходах, в связи с чем [в Писании] сказано: «Бог дает человеку богатство,... но не дает ему Бог пользоваться этим» (Еккл. 6:2). Однако избыточность расточительного не только причиняет вред ему и другим, но и приносит им некоторую пользу, в то время как от жадного нет пользы ни другим, ни даже ему самому, поскольку он не использует свои собственные блага ради собственной же пользы.

Ответ на возражение 2. Говоря о пороках в целом, мы судим о них согласно соответствующей им природе; так, в отношении расточительности мы обращаем внимание на то, что она избыточно пользуется богатством, а в отношении жадности — на то, что она избыточно его оберегает. Так, когда кто-либо расточает излишне много по причине своей невоздержанности, он соединяет в себе много пороков, и потому, как сказано в четвертой [книге] «Этики», расточительные такого рода считаются самыми дурными людьми⁸⁴². Когда же скупой, или жадный, воздерживается оттого, чтобы брать у другого, то хотя само по себе это представляется похвальным, тем не менее, с точки зрения побуждения это предосудительно, поскольку он не желает брать у других потому, что не желает им отдавать.

Ответ на возражение 3. Рассудительности, которая направляет все добродетели, противостоят все пороки. Следовательно, если порок противен одной только рассудительности, то в силу этого его можно считать менее тяжким.

Вопрос 120. ОБ «EPIEIKEIA», ИЛИ ПРАВЕ СПРАВЕДЛИВОСТИ

Далее мы рассмотрим «epieikeia», под каковым заглавием наличествует два пункта: 1) является ли «epieikeia» добродетелью; 2) является ли она частью правосудности.

Раздел 1. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ «EPIEIKEIA» ДОБРОДЕТЕЛЬЮ?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что «epieikeia» не является добродетелью. В самом деле, добродетель не может отменять другую добродетель. Но «epieikeia» отменяет другую добродетель, поскольку она отклоняет то, что по закону является правильным, будучи, пожалуй, противоположностью строгости. Следовательно, «epieikeia» не является добродетелью.

Возражение 2. Далее, Августин говорит: «Что касается этих временных законов, то хотя люди и судят о них, когда их устанавливают, но раз законы установлены и введены в действие, судье позволяется судить уже не о них, а сообразно с ними»⁸⁴³. Но похоже на то, что когда «epieikeia» в том или ином частном случае заключает, что закон соблюдать не нужно, она судит о законе. Следовательно, «epieikeia» является скорее пороком, чем добродетелью.

Возражение 3. Далее, как указывает Философ, «epieikeia» свойственно принимать во внимание намерение законодателя⁸⁴⁴. Но толковать намерение законодателя является прерогативой правителя, по каковой причине император в своем своде законов и установлений указывает, что «по закону и праву одни только мы можем сообразовывать справедливость с буквой закона». Таким образом, акт «epieikeia» незаконен и, следовательно, «epieikeia» не является добродетелью.

Этому противоречит следующее: Философ говорит о ней как о добродетели⁸⁴⁵.

Отвечаю: как уже было сказано (II-I, 96, 6) нами при рассмотрении законов, коль скоро человеческие акты, с которыми связаны законы, состоят из набора случайных единичностей и в своем многообразии неисчислимы, то нет никакой возможности установить такие законы, которые могли бы предусмотреть все частные случаи. В самом деле, законодатели при создании законов обращают внимание на то, что происходит наиболее часто, и потому в некоторых особых случаях применение закона может нарушить равенство правосудности и причинить ущерб общему благу, ради которого и принят закон. Так, согласно закону, данное на хранение должно быть возвращено, поскольку в большинстве случаев это справедливо. Однако в некоторых случаях это могло бы причинить вред, как, например, если отдавший на хранение свой меч безумец, находясь в припадке, требует его вернуть, или если человек желает получить данную им на хранение вещь, чтобы использовать её против своей страны. В таких и подобных им случаях следовать [букве] закона оказывается плохо, а отказаться от следования букве закона и действовать в интересах справедливости и общественного блага — хорошо. Но именно это и является объектом «epieikeia», которую мы называем правом справедливости. Из сказанного очевидно, что «epieikeia» является добродетелью.