Великое былое. Воспоминания об Отечественной войне, по поводу её столетней годовщины. Отголоски стар

Посланный кн. Багратионом генерал Раевский, для поддержки Неверовского, соединился с последним и с пятнадцатитысячным войском занял Смоленск. К ночи показалась под Смоленском неприятельская кавалерия Мюрата, а за нею – пехота Нея. В 9 часов утра 4 августа, подошел к Смоленску Наполеон с корпусом Даву. В то же время и к нашим войскам подходили подкрепления. В этот день действия неприятеля ограничились, лишь только канонадою и слабыми атаками, так как войска неприятельские еще не все подошли к Смоленску.

Вид Смоленска 1812 год. Литография А. Адама.

Наконец, наши армии, после страшных усилий, соединились под Смоленском, – это была первая наша победа, империя для Наполеона роковой исход.

Когда генерал Раевский занял Смоленск, Паскевич защищал древнюю крепость, а Коновницын стоял у Малаховских ворот. По крепостной стене был рассыпан Виленский пехотный полк.

С этими незначительными силами Смоленск отбивал все приступы неприятеля.

Но это было только начало огромного кровопролитного сражения под стенами Смоленска 5 августа.

Вот что рассказывает об этом сражении один из очевидцев.

«Я видел ужаснейшую картину – я был свидетелем гибели Смоленска. Французы в бешеном исступлении лезли на стены, ломились в ворота, бросались на валы, и в бесчисленных рядах теснились около города по ту сторону Днепра. Наконец, утомленный отпором наших войск, Наполеон приказал жечь город, которого никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и чиненых ядер налетели на домы, башни, магазины, церкви. И домы, и церкви, и башни обнялись пламенем – и все, что могло гореть, – запылало! Опламененные окрестности, густой разноцветный дым, багровые зори, треск лопающихся бомб, гром пушек, кипящая ружейная пальба, стук барабанов, вопль старцев, стоны жен и детей, целый народ, упадающий на колени, с воздетыми кверху руками – вот что представлялось нашим глазам, что поражало слух, и что раздирало сердце! Толпы жителей бежали из огня, полки Русские шли в огонь; одни спасали жизнь; другие несли ее на жертву. Длинный ряд подвод тянулся с ранеными».

Унылый звон колоколов, сливаясь с треском распадающихся зданий и громом сражения, сопровождал печальное шествие сие. Блеск пожаров освещал оное. Между тем черно–багровое облако дыма засело над городом, и ночь присоединила темноту ко мраку, и ужас к ужасу. Смятение людей было столь велико, что многие выбегали полунагими, и матери теряли детей своих. Казаки вывозили на седлах младенцев из мест, где свирепствовал ад. Наполеон отдал приказ, чтобы Смоленск взят был непременно 5-го числа; однако ж Русские отстояли его грудью, и 5-го числа город не был взят. Но 6-го рано, о, превратность судьбы! – то, что удерживали с таким усилием, отдали добровольно! Теперь Смоленск есть огромная груда пепла; окрестности его – суть окрестности Везувия после извержения лавы. Наши поспешно отступают к Дорогобужу, но сейчас, т. е. 8 числа к вечеру приостановились недалеко от Бредихи. Третьего дня дрались, сегодня дерутся и завтра будут драться».

Смоленск, 18 августа 1812 года, 6 часов утра. Художник Х. Фабер дю Фор.

«В ночь на 6 августа Барклай велел очистить Смоленск и наша армия стала отступать. Потери наши под Смоленском доходили до 6000 человек, неприятеля же до 12000. Ночью 6 августа перед сдачей, артиллерийская рота полковника Глухова вынесла из Смоленска чудотворную икону Божией Матери, и Наполеон занял город.

17 августа прибыл в Царево–Займище новый главнокомандующий всей русской армии, князь Кутузов. Здороваясь с войсками, Кутузов весело сказал: «Ну, как можно с такими молодцами отступать». Эти слова сразу воодушевили солдат.

Однако, Кутузов, подобно Барклаю, увидел, что ему необходимо отступать вглубь страны, уклоняясь от решительного сражения. Продолжая отступать, все же он подыскивал подходящую позицию, чтобы помериться силами с неприятелем. Наконец, он остановился у села Бородина, в 120 верстах от Москвы.

Наша армия, по прибытии к Бородину, была силою до 120 тысяч человек. В это число входили казаки и ополченцы, – тех и других было до 16 тысяч человек.

Все это войско разделено было на две армии: первая армия была под командою Барклая–де–Толли, а вторая – Багратиона.

Уже 24 августа начался бой за Шевардинский редут. До 30 тысяч пехоты и кавалерии атаковали наших. Но, несмотря на превосходство в силах неприятеля, наши отстояли свое место до ночи и затем вечером отступили на позицию.

Во все время этого боя Наполеон, с Бородинских высот следил за ходом дела.

Наполеон I на Бородинских высотах. Художник В. Верещагин.

По взятии Шевардинского редута [1], Наполеон пожелал видеть пленных. Пленных не нашлось. Бонапарт скорчил недовольную физиономию. Генерал его Коленкур при этом сказал:

– Русских скорее можно в землю втоптать, нежели в плен взять!

– Ну, хорошо, – возразить Наполеон, – так послезавтра (26 августа) мы всех их втопчем в землю».

Настал канун страшной битвы. Кутузов, как первые шаги, при своем отъезде на театр войны, направлял в Казанский собор, испрашивая в своих горячих молитвах Божия благословения, так и теперь, на Бородинских полях, перед страшным побоищем, он, коленопреклоненный, просить перед иконою Божией Матери небесной помощи.

Молебен накануне Бородинского сражения. Художник Н. Самокиш.

Вот что рассказывает об этом очевидец [2].

«Накануне великого дня Бородинского, главнокомандующих велел принести икону Смоленской Божией Матери, взятую из Смоленска, при отступлении от города, и носить ее по всей линии… Духовенство шло в ризах, кадила дымились, свечи теплились, воздух оглашался пением и св. икона шествовала… Сама собой, по влечению сердца, стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить до сытости своею кровью. Везде творилось крестное знамение, по местам слышалось рыдание. Главнокомандующий, окруженный штабом, встретил икону и поклонился ей до земли. Когда кончилось молебствие, нисколько голов поднялись кверху и послышалось: «Орел парит!» Главнокомандующий взглянул вверх, увидел плавающего в воздухе орла, и тотчас обнажил свою седую голову. Ближайшие к нему закричали: «Ура»! И этот крик повторился всем войском.

Орел продолжал плавать. Семидесятилетний вождь, принимая это за доброе предвестие, стоял с обнаженною головою. Это была картина единственная. Михаил Кутузов, главный повелитель всех воинских сил империи, являлся тут во всей красе военачальника. В простреленной голове его был ум, созревший в течение 70 лет; в его уме была опытность, постигшая все тайны политической жизни гражданских обществ и народов. Над ним парил орел, на нем была икона Казанской Божией Матери, сто тысяч русских кричали – «ура»! – а судьба завтрашнего дня укладывала жребий в таинственную урну свою…

«Из всех явлений 1812 года канун Бородина сохранился, конечно, у многих в памяти», – продолжает этот очевидец. Все ожидали боя решительного. Офицеры надели с вечера чистое белье; солдаты, сберегавшие про случай по белой рубашке, сделали тоже. Эти приготовления были не на пир. Бледно и вяло горели огни на нашей лини; темна и сыра была с вечера ночь на 26 августа; но ярко и роскошно чужими дровами освещал себя неприятель».