Еврейский вопрос

Наша нынешняя политкорректность во времена Аксакова звалась либеральной идеей, Ивана Сергеевича она раздражала: «Выражения „идея века“, „либеральная идея“, „гуманная мысль“ – сделались в нашем прогрессивном обществе каким-то пугалом», «Своего рода вывеска, за которой прячется всякая ложь, часто не только либеральная и не гуманная, но насильственно нарушающая и оскорбляющая права жизни и быта безгласных масс». Аксаков пытается определить, что же такое либеральная идея в системе понятий. Разумеется, безуспешно.

В наше грубое время, не различающее идейных оттенков, И. Аксакова вполне могут объявить антисемитом. Что было бы несправедливо. Автор неоднократно оговаривается: «Было бы поистине жестоко обвинять огульно целую еврейскую нацию – не допуская возможности исключений, было бы несправедливо подвергать ответственности каждое отдельное лицо, каждого отдельного еврея – за грехи целого народа». И далее: «Вред, о котором мы говорим выше, не составляет неизбежную личную принадлежность каждого человека еврейской расы, в этом вреде еврей виноват не столько индивидуально, сколько именно как член нации или сын своего народа». Речь, стало быть, идет об идеологии, а не о расе. Другое дело, что прогнозы Ивана Сергеевича – что об историческом анахронизме евреев, что о славянской солидарности – до такой степени не сбылись, что это выглядит как бы и вызывающе. При всем том Аксаков, стремясь к объективности, при всех полемических издержках статей о еврейском вопросе буквально панегирик евреям слагает: «В основе просвещения, в основе всей духовной и нравственной деятельности современного человечества, – пишет он, – лежит то, что выработано Палестиной и Элладой, маленькою Палестиной и маленькою Элладой», «Правда – не внешняя, формальная, а абсолютная, вечная правда нравственная, как высшая истина и сила, как начало начал, как Творец и Зиждитель мира, Добро и Любовь, одним словом, все нравственные идеалы, которыми живет и не может уже не жить человечество, как скоро они ему однажды открылись – от иудеев».

Уживаться вместе и людям, и народам, и религиям всегда было сложно. Но в мракобесные годы царизма хоть говорить о том, что болит, разрешалось. Еврейский вопрос, как мы помним, волновал Достоевского и Чехова, Блока и Розанова, который в конце концов назвал евреев «нацией вечной эрекции». Зациклены были на этом вопросе и наши последние цари. В воспоминаниях графа С.Ю. Витте есть любопытный в этом смысле эпизод: «В первые годы моего министерства при императоре Александре III государь как-то спросил меня: „Правда ли, что вы стоите за евреев?“ Я сказал его величеству, что мне трудно отвечать на этот вопрос, и спросил позволения государя задать ему вопрос в ответ на этот. Получив разрешение, я спросил государя, может ли он потопить всех русских евреев в Черном море. Если может, то я понимаю такое решение вопроса, ежели же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление равноправия с другими подданными государя». Разговор этот состоялся года через четыре после кончины И.С. Аксакова. Сергей Юльевич Витте, разумеется, читал аксаковские статьи, многому, судя по его воспоминаниям, сочувствовал, но вывод сделал, как видим, иной, чем Иван Сергеевич. Для того чтобы человек все вопросы решал сам, собственно, статьи и пишутся.

Татьяна БЛАЖНОВА

Статьи из газеты «День»

Следует ли дать евреям в России законодательные и административные права?

Москва, 16 февраля 1862 г.

Выражения «идея века», «либеральная идея», «гуманная мысль» – сделались в нашем прогрессивном обществе, каким-то пугалом, отпугивающим самую смелую критику. Это своего рода вывеска, за которой охотно прячется всякая ложь, часто не только не либеральная и не гуманная, но насильственно нарушающая и оскорбляющая права жизни и быта безгласных масс в пользу мнимо угнетенного, крикливого, голосящего меньшинства. Этот деспотизм некоторых идей, это слепое раболепство некоторым кумирам объясняется историей нашего общественного развития и, бесспорно, имеет свою полезную сторону, если сами идеи нравственны. Оно способно иногда воздержать наклонность – действовать в духе, уже совершенно не гуманном и не либеральном: многие добрые дела делаются если не по убеждению, то из страха, из некоторой душевной подлости пред грозными идеями века. Такое основание, конечно, не нравственно, не прочно, не всегда плодотворно, но тем не менее может быть допущено в области практической как внешняя узда для тех, которые не вразумляются внутренним достоинством господствующей мысли.

Все это так; но критика общественная должна безбоязненно входить в исследование самого содержания всякой новой идеи, не обращая никакого внимания на ее чин и породу, не смущаясь тем, что она состоит в звании идеи века и аристократического, т. е. европейского происхождения, а относясь прямо к ее абсолютной, внутренней ценности. Так и по вопросу об евреях мы большею частью только расшаркиваемся учтиво, и – надобно признаться – не совсем искренне, пред всякою новою для них льготою, не отдавая себе отчета в смысле, значении и пределах таковых льгот. Мы сказали: «Не совсем искренно», и в доказательство можем привести спор нашего малороссийского или южнорусского сборника, «Основы» с еврейским журналом, «Сионом», спор, в котором личное раздражение «Основы» заставило ее приподнять уголок завесы, прикрывающей ее настоящее, сокровенное, если не воззрение, то по крайней мере чувство в отношении к «Иудеям» (как она их называет), и употребить выражения, несколько противоречащие обычному строю речей нашей литературы, когда дело касалось или касается еврейского племени.

Недавно вышел новый закон о евреях, дарующий им новые и весьма важные льготы, именно: евреи, имеющие дипломы на ученые степени доктора, магистра или кандидата, «допускаются на службу по всем ведомствам» и по всей России. Этот закон, которого нельзя не признать вполне милостивым и либеральным, был приветствован во многих наших литературных органах пышными и громкими фразами о нашей «современности и веротерпимости». Но мы смеем думать, что наши защитники и ревнители иудейских интересов не так поняли закон, как бы следовало, и, во всяком случае, не уяснили себе сами тех пределов, до которых может идти его практическое применение. Конечно, выражение «по всем ведомствам» не вполне передает мысль законодательную, и, конечно, его нельзя понимать без ограничения. Так, например, нельзя же предположить, чтобы обер-прокурором Святейшего Синода мог сделаться еврей, еврей не по происхождению, а по вере! Мы думаем даже, что наши литературные прогрессисты не решаются, при всей дерзости своего прогресса, признать подобное явление возможным… Почему же нет? С их стороны это будет только недостаток, или, лучше сказать, робость последовательности. Ведь звание обер-прокурора не есть духовное, а чисто гражданское звание, и область управления, ему подчиненная, называется «ведомством». Однако же, наверное, сами наши прогрессисты согласятся, что еврея во главе этого ведомства даже и предположить невозможно. Они сами найдут, конечно, что здесь противоречие слишком резко. Пойдем дальше. Предположим, что кто-нибудь сказал бы нашим прогрессистам: желаете ли вы и считаете ли сбыточным, чтобы правительствующий Сенат, Государственный совет и вообще законодательные учреждения России наполнились евреями, и не в канцелярских, а в самых высших должностях и званиях? Подадут ли наши прогрессисты свой голос в пользу и даже за возможность такого явления? Сомнительно, и даже есть основание думать, что ими овладеет некоторое, может быть, даже несправедливое опасение, чтобы законодатель – еврей, Моисеева закона, не вздумал в России законодательствовать в духе моисеевом!… Стало быть, является новое ограничение к допущению евреев служить по «всем ведомствам»? В этом-то смысл и полагаем мы, что новый закон о евреях нельзя разуметь без ограничений.