Сумма Теологии. Том VIII

Ответ на возражение 1. Ничто не препятствует тому, чтобы один и тот же материальный объект обладал двумя особыми аспектами, которым соответствовали бы две особых добродетели. Так, солдат, защищая крепость своего царя, совершает как акт мужества, рискуя жизнью ради достижения доброй цели, так и акт правосудности, надлежащим образом служа своему господину. И точно так же аспект предписания, с которым связано повиновение, может иметь место в актах всех добродетелей, но не во всех актах добродетели, поскольку, как было показано выше (II-I, 96, 3), не все акты добродетели являются предметом предписания. Кроме того, некоторые вещи подчас могут быть предметами только предписания и не принадлежать никакой другой добродетели, например, те, которые дурны лишь постольку, поскольку запрещены. Поэтому если понимать повиновение в строгом смысле слова, а именно как формальный и связанный с намерением аспект предписания, то оно будет особой добродетелью, а неповиновение — особым грехом. В самом деле, с такой точки зрения повиновение необходимо предполагает, что повинующийся исполняет акт правосудности или какой-то другой добродетели с намерением исполнить предписание, а неповиновение [необходимо предполагает], что неповинующийся относится к предписанию с актуальным пренебрежением. С другой стороны, если понимать повиновение в широком смысле этого слова, а именно как совершение любого действия, которое может быть предметом предписания, а неповиновение — как упущение этого действия по причине какого бы то ни было намерения, то в таком случае повиновение будет общей добродетелью, а неповиновение — общим грехом.

Ответ на возражение 2. Повиновение не является теологической добродетелью, поскольку его непосредственным объектом является не Бог, а предписание любого начальствующего, явное или подразумеваемое, а именно просто указание начальствующего, выявляющее его волю, которому покорный субъект должен немедленно повиноваться, согласно сказанному [в Писании]: «Напоминай им повиноваться и покоряться начальству и властям» (Тит. 3:1).

Однако оно, будучи частью правосудности, является нравственной добродетелью, блюдя середину между избытком и недостатком. Избыток его связан не с количеством, а с другими обстоятельствами, а именно с тем, что человек повинуется или тому кому не должно, или в том, в чем не должно, относительно чего мы уже вели речь выше (92, 2), когда рассматривали религию. А ещё можно сказать, что подобно тому, как, по словам Философа, в случае правосудности избыток есть там, где человек присваивает чужую собственность, а недостаток — там, где он не получает должного⁶⁴², точно так же и повиновение блюдет середину между избытком со стороны того, кто не способен оказывать должного повиновения своему начальнику, поскольку проявляет избыточность в исполнении собственной воли, и недостаток со стороны начальствующего, которому не оказывается повиновение. Таким образом, повиновение является средним между двумя формами порока точно так же, как является средним и правосудность, о чем уже было сказано (58, 10).

Ответ на возражение 3. Как и всякой добродетели, повиновению необходимо наличие воли, устремленной к надлежащему ей объекту, а не к противоположному ему. Но надлежащим объектом повиновения является предписание, а оно проистекает из воли другого. Поэтому повиновение делает человека готовым к тому, чтобы исполнить волю другого, а именно предписывающего. Если то, что ему предписывается, желается им не только как предписанное, но и как желанное само по себе, как это имеет место в случае того, что приятно, то он склоняется к нему по собственной воле, и потому дело представляется так, что он повинуется не по причине предписания, а по причине собственного желания. Но если то, что предписано, никоим образом не может желаться само по себе, но [напротив] само по себе противно воле [исполнителя], как это имеет место в случае того, что неприятно, то тогда вполне очевидно, что оно не может быть исполнено иначе, как только по причине предписания. Поэтому Григорий говорит, что «повиновение гибнет или умаляется, когда оно имеет дело с тем, что приятно», поскольку, так сказать, в таком случае воля повинующегося, похоже, склоняется не столько к исполнению предписания, сколько к исполнению собственного желания, но что «оно возрастает, когда имеет дело с тем, что неприятно и трудно»⁶⁴³, поскольку в таком случае воля не склоняется к чему-либо помимо предписания. Однако все это должно понимать как сказанное о внешней стороне дела, поскольку, с другой стороны, согласно суду Божию, Который прозревает сердца, может случаться так, что даже когда повинуются в том, что приятно, осуществление собственной воли тоже заслуживает похвалы, если воля повинующегося при этом не утрачивает склонности к исполнению предписания.

Ответ на возражение 4. Почтение непосредственно относится к человеку, который превосходит других, и потому оно содержит в себе различные виды, соответствующие различным аспектам превосходства. С другой стороны, повиновение относится к предписанию человека, который превосходит других, и потому с ним связан только один аспект. В самом деле, коль скоро предписанию человека повинуются по причине почтения к нему, из этого следует, что у повиновения человеку есть только один вид, хотя причины, из которых оно проистекает, могут отличаться по виду.

Раздел 3. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ПОВИНОВЕНИЕ ВЕЛИЧАЙШЕЙ ДОБРОДЕТЕЛЬЮ?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что повиновение является величайшей добродетелью. Ведь сказано же [в Писании], что «послушание — лучше жертвы» (1 Цар. 15:22). Но предложение жертв относится к религии, которая, как было показано выше (81, 6), превосходит все остальные нравственные добродетели. Следовательно, повиновение является величайшей добродетелью.

Возражение 2. Далее, Григорий говорит, что «повиновение — это единственная добродетель, которая и вселяет добродетели в душу, и оберегает их, когда они вселены»⁶⁴⁴. Но причина всегда превосходит следствие. Следовательно, повиновение является величайшей добродетелью.

Возражение 3. Далее, Григорий говорит, что «хотя из повиновения нельзя исполнять что-либо дурное, однако подчас из повиновения мы должны отложить исполнение чего-либо доброго»⁶⁴⁵. Но никто не откладывает что-либо иначе, как только ради чего-то лучшего. Следовательно, повиновение, ради которого откладывается что-либо доброе других добродетелей, превосходит все остальные добродетели.

Этому противоречит следующее: повиновение достойно похвалы постольку, поскольку оно проистекает из горней любви, в связи с чем Григорий говорит, что «повиновение зиждется не на рабском страхе, а на чувстве любви, и исполняется не из страха перед наказанием, а из любви к правосудности»⁶⁴⁶. Следовательно, добродетель любви превосходнее добродетели повиновения.

Отвечаю: подобно тому, как грех состоит в том, что человек презирает Бога и почитает преходящее, точно так же заслуга добродетельного акта состоит в том, что человек презирает сотворенные блага и почитает Бога как свою цель. Но цель превосходит то, что определено к цели. Поэтому если человек презирает сотворенные блага ради того, чтобы твердо прилепиться к Богу то его добродетель заслуживает большей похвалы за его почитание Бога, чем за его презрение к земным вещам. И потому эти, то есть теологические добродетели, посредством которых он твердо прилепляется к Богу как таковому, превосходят нравственные добродетели, посредством которых он презирает некоторые земные вещи ради того, чтобы твердо прилепиться к Богу.

Что же касается нравственных добродетелей, то чем больше то, что презирает человек ради того, чтобы твердо прилепиться к Богу, тем больше и сама добродетель. Затем, существует три вида человеческих благ, которые человек может презирать ради Бога. Низшими из них являются внешние блага, телесные блага занимают среднее место, а высшими являются блага души, над которыми, так сказать, главенствует воля, а именно постольку, поскольку человек использует все остальные блага в соответствии со своей волей. Поэтому в строгом смысле слова добродетель повиновения, посредством которой мы ради Бога презираем свою собственную волю, заслуживает большей похвалы, чем любая другая нравственная добродетель, посредством которой мы ради Бога презираем другие блага.