Тайна святых

Что Петр не питал никакой любви к ближним, доказывает его признание: “я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей”. Эта переделка животных в людей производилась, во-первых, слепым подражанием, и, во-вторых, так называемыми реформами, которые роковым образом, даже без желания Петра, становились страданием для русского народа.

Свои военные реформы Петр превратил в муку для населения, когда для удобства содержания солдат расквартировал свои полки по деревням и по жилищам городских обывателей. Кроме тяжести их содержания, крестьяне и другие классы населения были обложены очень большими податями. И вот Петр усмотрел в войсках, расквартированных по жилищам, удобное орудие управления и взыскание податей. Уже после смерти Петра (так сказать, в виде итогов его дел) сенат и отдельные сановники громко заявляли, что бедным мужикам страшен один въезд и проезд офицеров, солдат, комиссаров, которые брали у крестьян последнее; крестьяне от этих взысканий не только пожитки и скот, но и хлеб еще в земле за бесценок отдают и бегут за “чужие границы”. Едва полки начали размещаться по вечным квартирам, начала обнаруживаться огромная убыль в ревизских душах, от усиления смертности и побегов. И доброжелательный к Петру историк добавляет: создать победоносную полтавскую армию, а потом превратить ее в 126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по десяти губерниям среди запуганного населения, — во всем этом не узнаешь преобразователя.

Народ страдал также от все увеличивающегося налогового бремени: были назначены особые творцы новых обложений — они назывались прибылыциками: ими непрерывно выдумывались новые сборы, были налоги среди многих других шапочный, сапожный (т. е. за ношение сапог и шапок), сбор с наемных углов (т. е. с самых бедных людей), трубной — с печей, с огурцов, орехов, банный. Много скудных людей (солдаты, дьячки, просфирни) не могли уплатить причитающийся с них банный налог даже с правежа под батогами (батоги за баню!). По выражению Ключевского, “прибылыцики устроили генеральную погоню на обывателя, особенно мелкого промышленника, мастерового и рабочего. В погоне за казенной прибылью они доходили до потери здравого смысла: предлагали сборы с рождений и браков (и брачный налог был наложен на мордву, черемисов, татар, и др.)”.

Следует спросить у панегиристов Петра: что, кроме различных мучительных неприятностей, даже более чем неприятностей, — дал Петр простому русскому народу? Нет ничего более антихристианского, как отвечать на это: зато он дал основание могущественному государству. А они именно так и отвечают.

Но на Петре тяготеет еще более тяжкое преступление: развитие крепостного права. С его времени вплоть до Екатерины II крепостное право развивается, как сущий ад для крестьянства (т. е. для истинного кормильца русского народа-церкви). Вот как говорит об этом история (не вполне впавшая в мираж военторга от петровских дел): законодательство Петра загнало в крепостную неволю целые разряды свободных лиц и уравняло все виды неволи, близкой к типу полного холопства, оно привело состояние крепостных к греко-римской норме: “состояние рабов не допускает никаких различении, о рабе нельзя сказать, что он больше или меньше раб”.

Петр положил податную таксу на право рабовладения, обложив всякую мужскую холопью душу государственным тяглом под ответственностью владельца. Петр думал о своей казне и подушная перепись дала ему не одну сотню тысяч новых тяглецов, хотя и с большим ущербом для права и справедливости.

Финансовая ответственность за тяглую душу совершенно отдавала крестьянина в лапы рабовладельца. Отныне слово крестьянина: “я не крепок помещику”, каралось помещиком, как тяжкое преступление: за такое слово крестьянин подвергался беспощадному битью розог.

Во все продолжение своего царствования Петр свирепствовал против беглых крестьян (спасавшихся от жестоких владельцев отдачей себя в руки более милостивого господина), строжайше повелевая возвращать их (конечно, ради правильности взыскания подушной подати).

От последних лет царствования Петра дошло иноземное известие, что царю не раз советовали отменить рабство, пробудить и ободрить большинство своих подданных дарованием им умеренной свободы, но царь ввиду “дикой натуры” русских и того, что без принуждения их ни к чему не приведешь, отвергал эти советы, являл ненависть к своим ближним.

Отсюда началось крестьянское уныние. Или, как говорит современник Петра Вебер: “угнетение духа, происшедшее от рабства, до такой степени омрачило всякий смысл крестьянина, что он перестал понимать собственную пользу и помышляет только о своем ежедневном скудном пропитании”.

Великим гнетом для простого народа была постройка новой столицы — Петербурга. Построенный для обогащения русского государства через иноземную торговлю, он нимало не обогатил простой русский народ — русское крестьянство, оставшееся бедным, даже еще более обедневшее в течение последующих двух столетий. Поистине Петербург был жертвой Молоху со стороны простого русского народа. Он строился на чрезвычайные сборы, людьми, которых по наряду из года в год сгоняли из всех областей государства, - даже из Сибири и содержали кое-как. “Едва ли найдется, — говорит историк, — в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте. Петр называл новую столицу своим парадизом (т. е. раем — местом увеселений), но она стала великим кладбищем для народа”.

Говорят, что Петр любил простой народ, посещал их свадьбы, крестины... Петр по вкусу своему был мастеровой, и у него были все ухватки профессионала из мастеровых. Он любил своего брата мастерового, но к прочему населению России относился подозрительно и даже презирал (духовенство, мужиков он называл брезгливо: бородачами).

Наиболее показательным для Петра отношением к подданным было его управление русским народом. Для христианского умозрения главным и единственно важным в этом вопросе — каковы были люди правления, кто такие эти помощники Петра, выбранные им, любимые им, сии птенцы гнезда Петрова, по выражению Пушкина? Самое значительное лицо, которому Петр доверял, был князь Ф. Ю. Ромодановский. Уезжая за границу в 1697 году, Петр приказал всем боярам (т. е. боярской думе) съезжаться к Ромодановскому и “советовать, когда он похочет”. В дальнейшем Ромодановский становится правителем Преображенского указа (тайной канцелярии, т. е. всемогущего учреждения). Ключевский говорит о Ромодановском, цитируя, одного современника: это был злой тиран, пьяный во все дни, скудный в своих рассудках человек, но великомочный в своем правлении”. В другом месте Ключевский говорит: “страшило, заплечный обер-мастер кн. Ф. Ю. Ромодановский”. А вот что читаем у-другого историка: “этот человек соединял в себе насмешливость с мрачной кровожадностью; участник петровых оргий, неизменный член сумасброднейшего собора, принявший по воле государя на себя шутовское звание князя царя-кесаря, он держал у себя выученного медведя, который .подавал; приходившему гостю большую, чарку крепкой, перцовки, а в случае отказа пить 'хватал гостя за платье, срывал с него парик или шапку. Шутник большой был Ф. Ю. Р-ий. Но если кто попадался его серьезному суду, тот заранее должен был считать себя погибшим. Ромодановский подвергал обвиняемых самым безжалостным пыткам и приговаривал преступников к мучительным казням: он вешал их за ребра или сжигал. Его одно имя наводило трепет; сам Петр называл его зверем, за то любил Ромодановского, зная, что никакие сокровища не в силах подкупить его и возбудить малейшее сострадание к попавшейся жертве. Таков был главный и любимый Петром судья русского народа, который имел право судить первого встречного (на основании закона: государево слово и дело); какое-нибудь малейшее неосторожное слово влекло любого русского человека к неумолимому розыску”.

Не насмешка ли после этого говорить о каких-то реформах Великого. Петра. Если превыше всех людей в народе-церкви стоит отвратительный изверг судья, то он в корне разрушает всякое понятие любви о всем правлении царя, его призвавшего и его обожающего. А если нет любви, то вообще и ничего нет, как говорит нам исповедуемая нами Христова истина.