Сочинения в двух томах

Сам я буду учить с органом детей, тем временем распорядись несколько подготовить к нотному пению нашего Максимочку [691]. Напиши, когда я должен к тебе прийти.

[Середина сентября 1762 г.]

Здравствуй, самое дорогое мне Coiov [692], Михаил сладчайший!

Когда я в обычное время выходил из школы и стал думать о том, что мне нужно делать, вдруг моим глазам предстал молодой человек, которого, я полагаю, ты знаешь. Как его зовут? Зовут его Михаилом. Ты, говорю, стал вдруг являться моей душе. Когда я встречаюсь со своими музами, то никогда не бывает так, чтобы я тебя мысленно не видел и мне не казалось бы, что мы вместе наслаждаемся очарованием муз и вместе ходим xai tov 'EXtxftva [693]. Я думаю о том, как мы вместе наслаждаемся одними и теми же предметами, одними и теми же прелестями Камен (муз). II подлинно, для совершенной и истинной дружбы, которая одна всего более смягчает тяготы жизни и даже оживляет, требуется не одна только прекрасная добродетель и сходство не одних только душ, но и занятий. Ибо люди различных занятий плохо подходят друг к другу. И по этой именно причине настоящими моими друзьями не могут быть многие, ибо они не изучали наук или же если изучали, то такие науки, которые чужды моим умственным склонностям, хотя во всем прочем и являются со мной схожими. Признаюсь тебе в моей к тебе привязанности; я тебя любил бы, даже если бы ты совсем был греческий [694], любил бы именно за ясность твоей души и за твое стремление ко всему честному, не говоря уже о всем прочем; любил бы тебя, хотя бы ты был совсем необразован и прост. Теперь же, когда я вижу, что ты вместе со мною увлекаешься писаниями греков (в какой степени я их ценю, мне не нужно тебе говорить) и той гуманистической литературой, которая, если оставить в стороне сицилийские войны, как говорится, вдохновляет на все прекрасное и полезное, то в моей душе утверждается такая день ото дня возрастающая любовь к тебе, что для меня нет в жизни ничего приятнее, как болтать с тобою и тебе подобными. Но меня зовут. Будь здоров, Михаил! Сложи для меня три или четыре стишка и перешли их мне. «Какие?» — спросишь ты. Какие угодно, ибо твои всякие нравятся. Ты поступаешь хорошо и благочестиво, моя душа, что Максимушку поставил сторожем к больному братцу. Однако не слушай неосмотрительно случайных людей, рекомендующих то или другое лекарство. Ни по одной отрасли в народе нет такого большого числа знатоков, как по медицине, и ничто, однако, народу не известно так мало, как лечение болезней. За исключением распространенных простых лекарств, отвергай все. Вскрытия вены или слабительных (проносных) избегай, как ядовитой змеи. И если хочешь, зайди ко мне, и мы с тобой об этом сегодня побеседуем.

Весьма любящий тебя Григорий Саввич

[Середина — вторая половина сентября 1762 г.)

Здравствуй, сила занятий моих,

Михаил сладчайший!

Обратно посылаю тебе твои священные стихи, слегка подправленные — не со стороны смысла, а со стороны звучания. Мне все твое так нравится, что неудивительно, если эти стихи я несколько раз целовал.

Спаси меня, господи! Яко

Преподобный оскуде.

Говорит ложная всякой,

И нет истины нигде.

Злость во всех живет сердцах,

Само тож и во устах.

Потреби ты устне льстивы

И язык велеречивый.

Кой так в себе размышляет:

Язык возвеличим свой.

От нас он; так рассуждает:

Кто господь нам и бог кой?

Но для бедствий нищих всех

И воздыхание тех.

Встану от сна, рече спаситель,

Буду ваш скор защититель.

Господне слово правдиво,

Чистое, как светлый глаз,

Или, как сребро, нелживо,

Очищенное семь раз.

Ты нас, боже, сохрани

Во бесконечные дни

И человек нечестивых.

Будь здоров, — napftevta то5 Xpia‑co5^>Bta8o^ [695] и превыше всего наслаждайся священными песнями в честь жениха своего!

Твой Григорий

[Вторая половпна сентября — начало октября 1762 г.]

'Epaajue Mi^aVjX! [696]

Подобно тому как купцы принимают меры предосторожности, чтобы под видом хороших им не были сбыты дурные, порченые товары, так и нам надо самым тщательным образом следить за тем, чтобы, выбирая в них неоценимое сокровище, по нерадению не попасть на нечто поддельное и мнимое, что зовется льстецом, и не получить по пословице: avxt -у viqaiov 6«oxaXxov [697] — или вместо клада — уголья. Первый отличительный признак льстеца — изменчивость и непостоянство: он не может долго следовать одному и тому же и держаться одного и того же правила, но подобно обезьяне подражает другим до тех пор, пока не получит того, чего он домогается. Но приведем слова самого Плутарха: «С самого начала следует иметь в виду постоянство и последовательность (истинного друга): постоянно ли он тому же радуется, то же одобряет, и направляет ли он жизнь свою по одному образцу, как это свойственно подлинному любителю дружбы и общения, основанного на одинаковых нравах и привычках; ибо таков друг. Льстец же, не имея никакой прочной основы для своего поведения, не имея привязанности к определенному образу жизни, который бы нравился ему, а не другому, подражая другому и к нему приспосабливаясь, не прост и не одинаков, но переменчив и разнообразен, из одного вида вдруг переходя в другой». Так говорит автор.

Мой Михаил, скажи мне искренне и откровенно, сердишься ли ты на меня или нет? Неужели ты потому не прислал мне ни одного письма, что я признал твои стихи несколько неотделанными? Наоборот, тем чаще их присылай. Ибо кто же рождается артистом? Упражнение через ошибки ведет нас к изяществу стиля. Твои стихи, если их сравнить с безукоризненными стихами, действительно могут показаться такими (как я их оцепил), но, если принять во внимание твои возраст и твои успехи в науке, они в достаточной степени заслуживают похвалы. Верь мне, моя душа, когда я был в том возрасте, в каком ты теперь, я не был в состоянии сочинить и самого плохого стихотворения. Итак, прогони мое сомнение с самого начала. Если верно то, что я подозреваю, то смело делай сколько тебе угодно ошибок. Ах, ты не знаешь, насколько ты превосходишь других в стиле. Отметь также, нравятся ли тебе эти цветочки из Плутарха; если нет, то изменим стиль письма и вместо них будем посылать тебе короткие, но мудрые изречения — греческие или латинские, или те и другие. Кроме того, я не знаю, как твое здоровье, особенно душевное. Если есть что‑нибудь отягчающее твое сердце, прпзнайся другу. Если не делом, то советом в крайнем случае страдающим поможем. Об этих трех предметах мне сообщи в самых коротких словах. Я знаю о недостатке у тебя свободного времени. Будь здоров, мой любитель муз! Тем временем с великим нетерпением жду твоего письма.

Твой Григорий Саввич

Ei ХР^Р-*™^ Ifpscps ii^as [698].

[Вторая половина сентября — начало октября 1762 г.]

Мой дражайший Михаил, здравствуй!

Посылаю тебе образец разговора души, молчаливо беседующей с самою собой, как бы игрою забавляющей самое себя и подобно крылатым летающей по высоким и обширным пространствам неба и как бы сражающейся. Невероятно, до какой степени это приятно, когда душа, свободная и отрешенная от всего подобно дельфину <pepsxat [699] в опасном, но не безумном движении. Это есть нечто великое и свойственное единственно величайшим мужам и мудрецам. В этом основание того, что святые люди и пророки не только выносили скуку полнейшего уединения, но и, безусловно, наслаждались ёр^-ш [700], выносить которое до того трудно, что Аристотель сказал: «Одинокий человек — пли дикий зверь, или бог». Это значит, что для посредственных людей уединение — смерть, но наслаждение для тех, которые или крайне глупы, или являются выдающимися мудрецами. Первым ере; ма [701] приятно своей неподвижностью; божественных же ум последних, обретя божественное, им всецело занимается и давно наслаждается тем, что для обыкновенных умов [702], поэтому простой народ чтит таких и называет их меланхоликами; а они как бы наслаждаются непрерывным пиром, создавая без нарушения своего покоя дворцы, атрпи [703], дома («сколь возлюбленны») и прочее, даже горы, реки, леса, поля, ночь, зверей, людей и все прочее («И веселие вечное над головой их»). Если ты хочешь быть внуком этой Авраамовой семьи и быть наследником невидимых и неотъемлемых благ, то их почитай, им подражай, им следуй и показывай уже теперь в нежном возрасте, что ты имеешь вид детеныша не свиньи, но льва, птенца голубиного или орлиного, а не совы, не сына тт)<; ''Afapr^ [704], служанки и рабыни, но Сарры, рождающей свободных, короче говоря, чтобы ты не был ни мирским человеком, ни простецом, ни тем обычным, который известен подслеповатым и брадобреям, об zo xoivom [705], но чтобы тебя признавали человеком выдающимся, редким, заботящимся и думающим о новом и небесном. Следуй не пустым ia)v cocptoT&v uXoxd<; [706], не раздвоенным копытам свиней [707], но вкушай от тех книг, в которых налагаются такие предметы или подобные им: «Что есть философия? Ответ: пребывать с самим собою, с собою уметь разговаривать». Далее: когда Кратес увидел кого‑то, разговаривающего с самим собою в уединении, то сказал: «Несомненно не с дурным человеком ты разговариваешь» и прочее, соответствующее этому. Именно такими книгами душа приготовляется к чтению Священного писания, которое является 6 itapdBetoos [708] благочестивых и ангельских умов, на которое всегда взирают, но которым никогда не насыщаются. Взирай на тех людей, чьи слова, дела, глаз, походка, движения, еда, питье, короче говоря, вся жизнь eU ™ Ь/то; cpspexat [709], как те следы, о которых говорится у Плутарха, обращены внутрь, то есть они не следуют за летающими существами за облака, но заняты единственно своей душой и xai irpoae/ooaiv eaoxoT<; [710], пока не приготовят себя как достойную обитель бога. И когда бог вселится в их души, когда воцарится в них, тогда то, что толпе представляется как нечто невыносимое, ужасное, бесплодное, для них будет божественным нектаром и абмрозией, короче говоря («вселение вечное») и прочее.