Сумма теологии. Том IV

Возражение 2. Далее, у гнева и ненависти одни и те же следствия, поскольку оба они являются стремлением причинить вред другому. Но, как уже было сказано (29, 1), объектом ненависти является зло. Следовательно, таков и объект гнева.

Возражение 3. Далее, гнев возникает из страдания; в самом деле, согласно Философу, «действуя в гневе, всякий испытывает страдание» [799]. Но объектом страдания является зло. Следовательно, оно же является и объектом гнева.

Этому противоречит сказанное Августином о том, что «гнев жаждет мести» [800]. Но жажда мести – это желание чего-то благого, поскольку месть связана со справедливостью. Следовательно, объектом гнева является благо.

Кроме того, гневу всегда сопутствует надежда, по каковой причине он, согласно Философу, обусловливает удовольствие [801]. Но объектом надежды и удовольствия является благо. Следовательно, оно же является и объектом гнева.

Отвечаю: движение желающей силы последует акту силы схватывающей. Но сила схватывания может схватывать двояко. Во-первых, путем схватывания объекта в целом, как когда мы мыслим о том, что есть человек; во-вторых, путем схватывания объекта в его составленности, как когда мы мыслим о том, что в человеке находится белизна. Следовательно, желающая сила может склоняться к благу и злу сообразно каждому из указанных путей. [Во-первых] вследствие схватывания объекта как простого и в целом, когда желание просто стремится и прилепляется к благу или избегает зла, и такими движениями являются вожделение, надежда, удовольствие, страдание и так далее. [Во-вторых] вследствие схватывания объекта в его составленности, когда желание относится к некоторому благу или злу либо в объекте, либо для объекта, либо от объекта, и при этом оно или стремится к нему, или избегает. Это хорошо видно на примере любви и ненависти, поскольку мы любим кого-то постольку, поскольку желаем ему того или иного блага, и мы ненавидим кого-то постольку, поскольку желаем ему того или иного зла. То же самое наблюдается и в случае гнева, поскольку если человек разгневан, то он желает кому-либо отомстить. Следовательно, у движения гнева наблюдается двоякая склонность, а именно к самой мести, осуществить которую хочет разгневанный и надеется на нее как на некоторое благо, по каковой причине он находит в ней свое удовольствие, и к человеку, которому он хочет отомстить, как к чему-то противному и пагубному, обладающему всеми признаками зла.

Впрочем, следует иметь в виду, что между гневом, с одной стороны, и ненавистью и любовью, с другой, существует двойное различие. Первое различие заключается в том, что гнев всегда связан с двумя объектами, в то время как любовь и ненависть иногда бывают связаны только с одним, как, например, когда о человеке говорят как о любящем или ненавидящем вино и тому подобное. Второе различие заключается в том, что оба объекта любви являются благом, поскольку любящий желает блага кому-то как такому, кто ему приятен, а оба объекта ненависти обладают признаками зла, поскольку ненавидящий желает зла кому-то как такому, кто ему неприятен. А вот гнев относится к одному из своих объектов под аспектом зла, а именно как к вредному человеку, которому гневающийся желает отомстить. Поэтому гнев – это страсть, в некотором смысле составленная из противоположных страстей.

Сказанного достаточно для ответа на [все] возражения.

Раздел 3. Находится ли гнев в вожделеющей способности?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что гнев находится в вожделеющей способности. Ведь сказал же Цицерон, что гнев является своего рода «вожделением» [802]. Но вожделение находится в вожделеющей способности. Следовательно, там же находится и гнев.

Возражение 2. Далее, у Августина в его уставе написано, что «гнев перерастает в ненависть», а Цицерон говорит, что «ненависть – это укоренившийся гнев» [803]. Но ненависть, как и любовь, является вожделеющей страстью. Следовательно, гнев находится в вожделеющей способности.

Возражение 3. Далее, Дамаскин [804] и Григорий Нисский [805] говорят, что «гнев состоит из страдания и вожделения». Но то и другое находится в вожделеющей способности. Следовательно, гнев является вожделеющей страстью.

Этому противоречит следующее: вожделеющая способность отлична от раздражительной. Следовательно, если бы гнев находился в вожделеющей способности, раздражительная способность не получила бы своего именования от гнева.

Отвечаю: ранее уже было показано (23, 1), что страсти раздражительной способности отличаются по виду от страстей вожделеющей способности, поскольку объекты вожделеющих страстей являются благими и злыми в абсолютном смысле, тогда как объекты раздражительных страстей являются благими и злыми с точки зрения легкости или трудности [их достижения или избегания]. Затем, как уже было сказано (2), гнев связан с двумя объектами, а именно с местью, к которой он стремится, и с человеком, которому он желает мстить, и в отношении обоих гнев нуждается в определенном усилии. В самом деле, движения гнева никогда бы не возникло, если бы оба эти объекта не были чем-то значительным, поскольку, по словам Философа, «никто не беспокоится о вещах ничтожных или сиюминутных» [806]. Таким образом, очевидно, что гнев находится не в вожделеющей, а в раздражительной способности.

Ответ на возражение 1. Цицерон усваивает имя вожделения всему, что так или иначе стремится к будущему благу не проводя при этом различения между требующим усилия и не требующим такового. Поэтому, коль скоро гнев является стремлением к мести, он говорит о гневе как о своего рода вожделении. А вожделение в таком смысле общо как раздражительной, так и вожделеющей способностям.

Ответ на возражение 2. О гневе говорят как о перерастающем в ненависть не в том смысле, что, дескать, одна и та же страсть, будучи поначалу гневом, впоследствии укоренившись, становится ненавистью, а просто такими словами указывают на процесс каузальности, поскольку если гнев длится слишком долго, то он может породить ненависть.

Ответ на возражение 3. О гневе говорят как о состоящем из страдания и вожделения не в том смысле, что они являются его [составными] частями, а в том, что они являются его причинами, поскольку, как уже было сказано (25, 2), вожделеющие страсти являются причинами раздражительных страстей.

Раздел 4. Нуждается ли гнев в акте разума?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что гнев не нуждается в акте разума. В самом деле, гнев – это страсть, находящаяся в чувственном пожелании. Но чувственное пожелание последует схватыванию чувственной способности, а не разума. Следовательно, гнев не нуждается в акте разума.

Возражение 2. Далее, неразумные животные лишены разума и, тем не менее, у них наблюдается наличие гнева. Следовательно, гнев не нуждается в акте разума.

Возражение 3. Далее, опьянение сковывает разум, но при этом оно же способствует гневу. Следовательно, гнев не нуждается в акте разума.

Этому противоречат слова Философа о том, что «гнев в какой-то мере прислушивается к голосу разума» [807].

Отвечаю: как уже было сказано (2), гнев – это жажда мести. Затем, месть подразумевает сопоставление предполагаемого наказания и причиненного ущерба, в связи с чем Философ говорит, что «гнев, словно бы придя к заключению, что в таком случае надо наступать, тут же начинает злиться» [808]. Но сопоставление и умозаключение – это акт разума. Следовательно, гнев по-своему нуждается в акте разума.