Сумма теологии. Том IV

Ответ на возражение 1. Этот аргумент имел бы силу, если бы благо и зло не были [в настоящем случае] соподчиненными объектами. Но коль скоро зло имеет некоторое отношение к благу, поскольку последует благу как лишенность – навыку, то, таким образом, бесстрашие, которое стремится к злу, последует надежде, которая стремится к благу.

Ответ на возражение 2. Хотя благо в собственном смысле слова предшествует злу, тем не менее избегание зла предшествует избеганию блага, равно как и стремление к благу предшествует стремлению к злу. Следовательно, подобным же образом надежда предшествует бесстрашию и страх предшествует отчаянию. И как страх не всегда приводит к отчаянию, но только тогда, когда он очень силен, точно так же надежда не всегда приводит к бесстрашию, но только тогда, когда она очень сильна.

Ответ на возражение 3. Хотя объектом бесстрашия является зло, к которому, по мнению бесстрашного, присоединено благо победы, однако [само] бесстрашие относится к злу, а надежда – к присоединенному [к этому злу] благу Подобным же образом и отчаяние непосредственно относится к благу, которого оно избегает, в то время как страх относится к присоединенному [к этому благу] злу. Поэтому правильным будет сказать, что бесстрашие – это не часть надежды, а ее следствие, равно как и отчаяние – это не часть страха, а его следствие. По этой же, кстати, причине, бесстрашие не является основной страстью.

Раздел 3. Является ли причиной бесстрашия некоторый недостаток?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что причиной бесстрашия является некоторый недостаток. Так, Философ говорит, что любители вина сильны и бесстрашны [782]. Но от вина наступает опьянение. Следовательно, бесстрашие обусловливается недостатком.

Возражение 2. Далее, Философ сказал, что бесстрашие свойственно неопытности [783]. Но отсутствие опыта является недостатком. Следовательно, бесстрашие обусловливается недостатком.

Возражение 3. Далее, претерпевающий обиду становится бесстрашным подобно животному, которого бьют. Но страдание от обиды – это недостаток. Следовательно, бесстрашие обусловливается недостатком.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что причиной бесстрашия «является присутствие в воображении надежды на то, что необходимое для обеспечения безопасности находится под рукой и что страшное либо не существует, либо где-то далеко» [784]. Но недостаток подразумевает или отсутствие средств, обеспечивающих безопасность, или близость того, чего надлежит бояться. Следовательно, ничто из того, что имеет отношение к недостатку, не может являться причиной бесстрашия.

Отвечаю: как уже было сказано, бесстрашие проистекает из надежды и является противоположностью страха. Поэтому все, что по природе способно обусловить надежду или избавить от страха, является причиной бесстрашия. Однако коль скоро бесстрашие, равно как и страх и надежда, будучи страстью, проявляется в движении желания и в некотором телесном изменении, то нечто может рассматриваться в качестве причины бесстрашия – то ли посредством пробуждения надежды, то ли – вытеснения страха – двояко: во-первых, со стороны движения желания, во-вторых, со стороны телесного изменения.

Со стороны последующего схватыванию движения желания приводящая к бесстрашию надежда обусловливается теми вещами, которые побуждают нас, насколько возможно, рассчитывать на победу. Такие вещи связаны либо с нашими собственными силами, такими, например, как телесная сила, опыт в преодолении опасностей, большое богатство и т. п., либо со сторонними силами, такими, например, как сила большого количества друзей или каких-то иных средств поддержки, а в первую очередь – с уверенностью в божественном вспомоществовании; поэтому, как указывает Философ, «наиболее бесстрашны те, кому покровительствуют боги» [785]. От страха избавляет устранение угрозы того, что причиняет страх, например, тот факт, что у человека нет врагов, поскольку он никому не причинял вреда, и потому ему не угрожает та неизбежная опасность, которая подстерегает тех, кто причинял вред другим.

Со стороны телесного изменения бесстрашие обусловливается побуждением надежды и устранением страха теми вещами, которые увеличивают теплоту в области сердца. В связи с этим Философ говорит, что «животное с маленьким сердцем отважно, а животное, чье сердце велико, робко, поскольку естественная теплота не способна сообщить большому сердцу тот же жар, что и маленькому; это подобно тому, как огонь не согреет большой дом в той же степени, что и маленький» [786]. А еще он считает наиболее бесстрашными «тех, чьи легкие содержат более всего крови, поскольку их сердца наиболее горячи» [787]. И далее в том же месте он прибавляет, что «любители вина более бесстрашны из-за той теплоты, которую сообщает вино». По той же причине опьянение способствует и надежде – ведь, как уже было сказано (40, 6), сердечный жар изгоняет страх и усиливает надежду вследствие расширения и увеличения сердца.

Ответ на возражение 1. Опьянение обусловливает бесстрашие не потому, что является недостатком, а потому, что расширяет сердце, а еще потому, что делает человека излишне самонадеянным.

Ответ на возражение 2. Те, у кого нет опыта столкновения с опасностями, более смелы не в силу недостатка, а акцидентно, то есть в той мере, в какой они неопытны, они не знают ни собственных слабостей, ни степени риска, связанного с угрожающей им опасностью. Таким образом, бесстрашие обусловливается устранением причины страха.

Ответ на возражение 3. Как говорит Философ, «обиженные бесстрашны в силу своей уверенности в том, что Бог помогает обиженным» [788]. Следовательно, очевидно, что недостаток может являться причиной бесстрашия только акцидентно, то есть настолько, насколько к нему прилагается некоторое превосходство, реальное или мнимое, видимое в себе или в ком-то другом.

Раздел 4. Более ли смельчаки рвутся (в бой) накануне опасности, нежели при ее наступлении?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что смельчаки рвутся [в бой] накануне опасности не в большей степени, нежели при ее наступлении. В самом деле, дрожь обусловливается страхом, который, как было показано выше ( 1 ; 44, 3), противоположен бесстрашию. Но, как говорит Философ, смельчаки иногда поначалу дрожат [789]. Следовательно, они рвутся [в бой] накануне опасности не в большей степени, нежели при ее наступлении.

Возражение 2. Далее, страсть тем сильней, чем значительней [ее] объект; так, желанное благо тем желанней, чем оно лучше. Но объектом бесстрашия является нечто трудное. Поэтому чем больше трудность, тем больше и бесстрашие. Но опасность наиболее сложна и трудна с точки зрения преодоления тогда, когда она уже налицо. Следовательно, тогда же наиболее велико и бесстрашие.

Возражение 3. Далее, гнев вызывается оскорблением. Но гнев обусловливает бесстрашие; так, Философ говорит, что «гнев делает человека отважным» [790]. Следовательно, человек становится наиболее бесстрашным тогда, когда он погружен в одолевающие его опасности.

Этому противоречит сказанное в третьей [книге] «Этики» о том, что «смельчаки в преддверии опасности безоглядны и полны рвения, но в самой опасности отступают» [791].