Надо ли женщине одеваться в мужские одежды (СИ)

V.═МИФ НЕ ЕСТЬ НИ СХЕМА, НИ АЛЛЕГОРИЯ

С этим отграничением мы вплотную подходим к раскрытию подлинно мифического взаимоотношения чувственного и сверх-чувственного, хотя и не решаем его вполне, а только намечаем общий его смысл. Тут, однако, надо уберечься от множества эквивокаций и не впасть в грубое и некритическое употребление некоторых популярных понятий и терминов.

1.═ПОНЯТИЕ ВЫРАЗИТЕЛЬНОЙ ФОРМЫ

Прежде всего, необходимо дать себе строгий отчет в том, что такое аллегория.═ С самого начала должно быть ясно, что аллегория есть, прежде всего, некая выразительная форма, форма выражения. Что такое выражение? Для выражения недостаточен смысл или понятие само по себе, например, число. Выразительное бытие есть всегда синтез двух планов, одного - наиболее внешнего, очевидного, и другого - внутреннего, осмысляющего и подразумеваемого. Выражение есть всегда синтез чего-нибудь внутреннего и чего-нибудь внешнего. Это - тождество внутреннего с внешним. Мы имеем тут нечто, но созерцаем его не просто как такое, а сразу же, вместе с ним и неразъединимо от него, захватываем и еще нечто иное, так что первое оказывается только стороной, знаком второго, намеком на второе, выражением его. Самый термин выражение указывает на некое активное направление внутреннего в сторону внешнего, на некое активное самопревращение внутреннего во внешнее. Обе стороны и тождественны - до полной неразличимости, так что видится в выражении один, только один и единственный предмет, нумерически ни на что не разложимый, и различны - до полной противоположности, так что видно стремление предмета выявить свои внутренние возможности и стать в какие-то более близкие познавательно-выявительные и смысловые взаимоотношения с окружающим. Итак, выражение есть синтез и тождество внутреннего и внешнего, самотождественное различие внутреннего и внешнего[22]. Аллегория есть бытие выразительное. Стало быть, аллегория также имеет нечто внутреннее и нечто внешнее; и спецификум аллегории можно найти, следовательно, только как один из видов взаимоотношения внутреннего и внешнего вообще.

2.═ДИАЛЕКТИКА СХЕМЫ, АЛЛЕГОРИИ И СИМВОЛА

Какие же возможны вообще виды этого взаимоотношения? Их очень много. Но, следуя Шеллингу[4], можно указать три основных таких вида. При этом будем иметь в виду, что наши термины "внутреннее" и "внешнее" - очень общие термины и их можно заменить другими, более узкими и более специфичными с той или другой точки зрения. Так, говоря о "внешнем" как проявлении "внутреннего", мы замечаем, что всякое "внешнее" есть частный случай "внутреннего", что оно именно такое "внутреннее", которое проявилось вовне. Другими словами, более "внутреннее" есть и более общее, а более "внешнее" есть и более частное. Точно так же можно сказать, что более внутреннее есть более отвлеченное, а более "внешнее" есть более конкретное, или что более "внутреннее" есть более идеальное, смысловое, а более "внешнее" есть более реальное, образное. Таких квалификаций можно найти много. Но важна самая центральная и наиболее общая антитеза, лежащая в основе всех указанных частных антитез. Ею, как бы ее ни именовать, и займемся.

Во-первых, возможно такое выражение, в котором "внутреннее" будет перевешивать "внешнее". Что это значит? Это значит, что в выразительной форме мы замечаем такое "внутреннее", которое подчинило себе "внешнее", и последнее налично только постольку, поскольку это надо для выявления одного "внутреннего". Имеется общее, но выражается оно так, что ничего частного не привлекается для понимания этого общего. Частное имеет целью только показать общее, голое общее, которое по смыслу своему чуждо всякого частного. Таков, например, всякий механизм. В механизме дана общая идея; и все частное, из чего он состоит, отдельные колесики и винтики ничего нового не прибавляют к этой идее. Идея механизма нисколько не становится богаче от прибавления к ней отдельных и всех вместе взятых частей механизма. Равным образом, и отдельные части механизма, будучи объединены одной общей идеей, получают эту идею совершенно в отвлеченном и общем виде. Она их нисколько не изменяет как таковых, а лишь дает свой метод их объединения. Отсюда, механизм неизбежным образом схематичен. Он воплощает на себе чуждую своему материалу идею; и эта идея, это его "внутреннее" остается лишь методом объединения отдельных частей, голой схемой. Такова первая выразительная форма, схематизм. Можно быть уверенным, что миф ни в коем случае не есть схема. Если бы это было так, то в мифе его сверхчувственное, идеальное превратилось бы в отвлеченную идею, а чувственное содержание его осталось бы несущественным и ничего не прибавляющим нового к отвлеченной идее. Миф всегда говорит не о механизмах, но об организмах и даже больше того, о личностях, о живых существах. Его персонажи суть не отвлеченные идеи и методы построения и осмысления чувственности, но сама эта чувственность, дышащая жизненной теплотой и энергией. Тут важно именно "внешнее", "конкретное", "чувственное", "частное", "реальное", "образное".

Во-вторых, выражение может быть аллегорией. Здесь мы находим обратное взаимоотношение "внутреннего" и "внешнего". Здесь "внешнее" перевешивает "внутреннее", "реальное" - полнее и интереснее "идеального". В схеме "внутреннее", "идея" не соединялись с "внешним", с "вещью", но так как она есть все-таки выражение, то статическая "внутренняя" "идея" и смысл превратились тут в "метод", или "закон" осмысления "внешности", "вещей", "чувственности". Этим и ограничивалась выразительность схемы. Другое мы находим в аллегории. Здесь дается, прежде всего, "внешнее", или "образ", чувственное явление, и аннулируется самостоятельность "идеи". Однако аллегория есть все-таки выражение, и потому в ней не может наличествовать только одна "внешность" как таковая. Эта "внешность" должна как-то все-таки указывать на "внутреннее" и свидетельствовать о какой-то идее. Что же это за идея? Конечно, раз между обеими сферами существует неравновесие, то идея эта не может быть выведена из сферы своей отвлеченности и неявленности. Она должна проявиться как неявленная, должна выразиться как невыраженная. Это значит, что мы получаем "образ", в котором вложена отвлеченная "идея", и получаем "образ", по которому видна невыраженная, невыявленная идея, - получаем "образ" как иллюстрацию, как более или менее случайное, отнюдь не необходимое пояснение к идее, пояснение, существенно не связанное с самой идеей. Наиболее типичный и очевидный пример поэтической аллегории - это басня. В баснях Крылова действует и говорит муравей, но ни автор басни, ни ее читатели вовсе не думают, что муравей действительно может так поступать и говорить, как там изображено. Стрекоза "удручена злой тоской". Но при чтении басни никому и в голову не приходит действительно думать, что стрекоза может иметь столь сложные переживания. Стало быть, "образ" тут значит одно, а "идея" - нечто совсем другое. Они вещественно отделены друг от друга. Конечно, они как-то связаны, ибо иначе не было бы и самого выражения. Но эта связь есть такая связь, что обе стороны, "идея" и "образ", не входят вплотную друг в друга, но что "образ" отождествляется только с чистой отвлеченной идеей, не переводя ее целиком в "образ". На этом аллегорическом понимании построена масса мифологических теорий. Можно сказать, что почти все популярные мифологические теории XIX═в., "мифологическая", антропологическая и т.д., страдали этим колоссальным недостатком. Герои Гомера - Ахилл, Одиссей и пр. - почему-то сводились на различные "явления природы". Везде видели то восходящее или заходящее солнце, то вообще атмосферные явления, то видели в этих мифических образах обожествление каких-то исторических личностей. Мифические герои представлялись в этих теориях не просто как мифические герои, но в каком-то особенном переносном смысле. Они указывали на какую-то другую действительность, более важную и осмысленную, а сами не были подлинной и окончательной действительностью. К мифу, конечно, такое аллегорическое толкование совершенно не подходит. Запомним раз навсегда: мифическая действительность есть подлинная реальная действительность, не метафорическая, не иносказательная, но совершенно самостоятельная, доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть, совершенно наивно и буквально. Никакой аллегоризм тут не поможет. Аллегоризм есть всегда принципиальное неравновесие между означаемым и означающим. В аллегории образ всегда больше, чем идея. Образ тут разрисован и расписан, идея же отвлеченна и неявленна. Чтобы понять образ, мало всматриваться в него как в таковой. Нужно еще мыслить особый отвлеченный привесок, чтобы понять смысл и назначение этого образа. В мифе же - непосредственная видимость и есть то, что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла, больше ничего; Нарцисс - подлинно реальный юноша Нарцисс, сначала действительно, доподлинно любимый нимфами, а потом действительно умерший от любви к своему собственному изображению в воде. Даже если и есть тут какая-нибудь аллегория, то прежде всего необходимо утвердить подлинную, непереносную, буквальную реальность мифического образа, а потом уже задаваться аллегорическими задачами.