Поместный собор Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре и Избрание Патриарха Пимена

Я был поражен этим заявлением. Десять тысяч рублей! Это по "официальному курсу" больше десяти тысяч долларов, сумма по нашим эмигрантским понятиям колоссальная( от ред. По реальному курсу это было немногим больше 200 долл., что тоже было много) Заметно было по реакции в зале, что предложение епископа Пимена вызвало сильное неудовольствие среди соборных архиереев, это выражалось на их лицах.

Теперь я склонен думать, что это предложение епископа Пимена было комедией, просто он хотел показать нам, "заграничным" архиереям, какие мы, "советские" архиереи богатые.( даже после постановлений 1961года!)

Я хотел было выступить с протестом, но слово взял наш председатель, митрополит Никодим, и ответил епископу Пимену: " Президиум Собора не имеет никакого отношения к предложению владыки Пимена. Оно его личное и никого, кроме него не обязывает. А от владыки Пимена мы с благодарностью примем столь щедрый дар". Все в зале облегченно вздохнули. Интересно, подумал я, внесет ли Пимен эти деньги?

На этом прения закончились. Митрополит Никодим спросил еще: "Нет ли желающих задать вопросы?" Их не оказалось. Далее он спросил: " Все ли согласны, чтобы Собор одобрил процедуру выборов Патриарха и постановления 1961 года?" Я на это сказал, что остаюсь при своем мнении, то есть совершенно не одобряю. Никто другой ничего не сказал. Помню как это меня поразило. Потом митр. Никодим спросил, согласно ли в принципе наше Совещание с упразднением на Соборе клятв против старообрядцев. Возражающих не было.

Совещание окончилось. После молитвы все стали расходиться. Было 8часов 20 минут вечера. Мы заседали почти четыре с половиной часа.

Когда после окончания Архиерейского совещания я направился к выходу трапезного храма Новодевичьего монастыря, ко мне, не доходя немного до дверей- там столпилось много архиереев- подошел епископ Корсунский Петр и сказал: "Monseigneur, j'admire votre courage, j'approuve entiеrement bien que je n'ose pas vous suivre" ( "Я восхищен Вашей смелостью, хотя и не смогу последовать Вашему примеру"). И он мне объяснил, что у него нет смелости выступать так, как я, потому что и по возрасту и особенно по хиротонии он один из самых молодых архиереев, да к тому же он не русский и не может выступать по-русски из-за недостаточного знания русского языка и нуждается в переводчике. Далее он сказал, что он заметил, как многие из молодых епископов, сидевших близ него, хотя и молчали, но явно сочувствовали тому, что я говорил. Разговор перешел на владыку Антония (Блюма), нашего Экзарха. " Monseigneur Antoine ",- воскликнул епископ Петр, - quelle honte! Il a retournй sa veste! C'est ignoble!" ( "Владыка Антоний, какой стыд! Он как флюгер! Это отвратительно!") - Лучше было бы, если он совсем бы молчал, чем так отречься от своих слов, да еще просить прощения".

И он начал мне рассказывать, как все с нетерпением и надеждой ожидали вторичного выступления митрополита Антония и как он всех разочаровал и огорчил своим отречением. Все опустили головы, уныли и потеряли интерес к дальнейшим прениям. Что-то надломилось. Я сказал, что считаю сказанное епископом Петром о митрополите Антонии преувеличением, так как "отречение" митрополита Антония относилось преимущественно к тайному голосованию, и здесь я с ним более или менее согласен, а о постановлениях 1961 года он говорил только мимоходом.

-" Нет, -возразил епископ Петр, - у всех создалось впечатление, что он отрекся именно от своей оппозиции постановлениям 1961 года. А вот Вы этого не сделали и заявили это четко."

Этот первый отзвук на мои выступления на Архиерейском совещании конечно, ободрил и утешил меня. Значит, я не один, и многие мне сочувствуют, хотя и бояться говорить открыто. Тем не менее я был еще не уверен, действительно ли это так и насколько широко это сочувствие. Ведь епископ Петр, был иностранцем, живущим на Западе, он мог не разобраться в обстановке и принять свои собственные чувства за всеобщие.

Оставалось все же фактом, что ни один из архиереев, живущих в пределах Советского Союза, ни одним словом не высказался на нашем Совещании не только против постановлений 1961 года, но даже против открытого голосования. Молчали: митрополит Алма- Атинский Иосиф, архиепископ Вениамин Иркутский, архиепископ Леонид Рижский, архиепископ Феодосий Ивановский, архиепископ Кассиан Костромской, - это чтобы перечислить только наиболее видных. Возвращаясь в этот момент в гостиницу "Россия", о том как они были сейчас настроены, я в этот момент еще не знал. В общем, из шестидесяти девяти участников Совещания на нем выступило всего двадцать. Остальные молчали, не возражали, но как они были внутренне настроены, мне было не ясно.

За ужином в гостинице было, конечно, много народу, но особенно интересных разговоров не было. После ужина я поднимался на лифте вместе с архиепископом Винницким Алипием. Мы с ним почти однолетки, он только на год моложе меня, а значит человек, помнящий "старый режим".

-" Как Ваша фамилия?"- спрашивает он меня.

-" Кривошеин".- отвечаю я.

-" Ого, - многозначительно и вместе с тем сочувственно воскликнул он.Министерская фамилия!" Через некоторое время, когда мы пересели в другой лифт и к нам подсел епископ Феодосий (Дикун) Полтавский, архиепископ Алипий заметил: " А ведь сегодня у нас мог произойти раскол, но все обошлось" В этот момент епископ Феодосий вмешался в разговор и как-то порывисто сказал: " Пытались устроить!" На этом разговор прекратился. Кого имел в виду епископ Феодосий, трудно сказать. Может быть меня или других, которые пытались или выступали с критикой, как епископ Дионисий (он говорил очень резко). Во всяком случае замечание епископа Феодосия произвело на меня тягостное впечатление." А может быть, все против нас?"- подумал я.

Поздно вечером мне удалось связаться по телефону с о. Всеволодом Шпиллером и моим братом Игорем. Рассказал им в общих чертах о ходе Архиерейского совещания. Они целиком одобрили принятую мной линию.

Удивительно, что и о.Всеволод и мой брат были уже в курсе того что происходило на Совещании, в частности о позиции, которую занял митрполит Антоний. Отец Всеволод сказал, что он не одобряет его "палинодию"( с греческого "песнь, противоположная прежней")

На следующее утро, после утреннего чая, мне удалось ближе познакомиться и разговориться с архиепископом Иркутским Вениамином (Новицким) Он меня совершенно потряс своим внешним видом. Сгорбленный, без единого волоса на голове и на лице, точно кто-то сбрил ему начисто голову, усы и бороду. Первое впечатление какого-то скопца или латинского патера.( У Владыки Василия есть воспоминания о нем. См. "Воспоминания" изд.Нижний-Новгород,1998г) А между тем еще несколько лет назад у него были и усы и борода. С тех пор они совершенно вылезли. Все это, как и сломанная спина, - последствия долголетнего пребывания на советской каторге. Говорят, что его там избивали, спинной хребет сломали, а волосы вылезли от лишений, хотя не сразу, но много лет спустя. Архиепископ Вениамин родился в 1900 году, перед самой войной в 1939году был в сане архимандрита наместником Почаевской Лавры в тогдашней Польше. В 1940 году был (после вступления туда советской армии) рукоположен в епископы Московской Патриархией. Остался на Волыни при немецкой оккупации, но кстати, в изданиях Патриархии об этом нигде не сказано и биография его вообще не напечатана. Во всяком случае, как он сам мне сказал, был арестован в 1943году вернувшейся красной армией, и сослан на Колыму, где и провел двенадцать лет, вплоть до 1955года.

Я спросил архиепископа Вениамина, что он думает о постановлениях 1961 года и о моих выступлениях на вчерашнем Архиерейском совещании против них. Испуганно озираясь по сторонам архиепископ Вениамин полушепотом стал мне говорить, что свое мнение он уже высказал в нескольких записках в Предсоборную комиссию, где он критиковал эти постановления, указывая на их отрицательные последствия и вместе с тем, какие нужно внести изменения, сравнительно небольшие. Он считает, что двадцатка может существовать, если ввести настоятеля в исполнительный орган двадцатки и тогда постановления 1961 года будут приемлемыми для Церкви и не противоречащими советским законам. Мои выступления он одобрил и считает, что я говорил правильно.