Тайные писания первых христиан

Христиане принимали всех, кто приходил к ним; они не скрывали своей принадлежности к новой религии. Когда кто-нибудь из них попадал в беду, они тут же приходили на помощь. Лукиан рассказывает, что философ Перегрин, бывший одно время руководителем христианской общины в Сирии, оказался в тюрьме. Остальные христиане всячески старались выразить ему свою солидарность.

"Уже с самого утра можно было видеть у тюрьмы каких-то старух, вдов, детей-сирот. Главари христиан даже ночи проводили... в тюрьме, подкупив стражу..." - пишет Лукиан. Но при всей "открытости" своих общин христиане не совершали публичных богослужений, не принимали участия в полисных празднествах. Их религиозные собрания были для них таинством, которое нельзя вершить на глазах у непосвященных. Они внутренне отделяли себя от окружающего мира; именно в этом заключалась тайность их учения, которая беспокоила власти и вызывала осуждение со стороны многих образованных людей того времени. Когда наместник одной из провинций запретил какие бы то ни было тайные общества, христиане этой провинции перестали собираться. Они не выступили против распоряжения правителя, но и собираться открыто тоже не могли: слишком отличным было их учение от культов языческого мира, оно требовало иных форм общения, чем празднества в честь полисных богов. Обвинение в секретности стало поэтому одним из распространенных обвинений, которые бросали христианам их противники. Цельс с возмущением писал, что христиане не сооружают "жертвенников, статуй и храмов; вместо этого признаком общности культа служит у них уговор насчет скрытого тайного сообщества". Даже в начале III в., когда христианство было уже достаточно широко распространено, его приверженцы избегали публичности. Один из критиков христианства, чьи слова приводит Минуций Феликс, с возмущением восклицал: "В самом деле, для чего они всячески стараются скрывать и делать тайною для других то, что они почитают, когда похвальные дела совершаются обыкновенно открыто и скрываются только дела преступные?.. Почему они не осмеливаются открыто говорить и свободно устраивать свои собрания?.."

Внутри первых христианских общин шла непрерывная борьба по разным вопросам поведения и отношений с внешним миром. В Апокалипсисе Иоанна упоминаются пророки Валаам и Валак, которые ввели в соблазн "сынов израилевых" в Пергаме и научили их есть "идоложертвенное" и "любодействовать". То же самое сделала пророчица Иезавель в Тиатирах. На первый взгляд кажется не вполне ясным, почему столько внимания уделено проблеме "идоложертвенного" (этот вопрос возникает и в посланиях Павла). Между тем отказ есть "идоложертвенное" был не просто выражением презрения к языческим обрядам, но и более существенной проблемой отношений с внешним миром. Дело в том, что во время общественных празднеств божествам приносились в жертву животные, а затем устраивались общественные трапезы, на которых поедалось мясо жертвенных животных. В этих трапезах принимали участие самые разные слои населения. Из надписей римского времени мы знаем, что были празднества, к участию в которых допускались даже люди, живущие в данном городе, но не являющиеся его гражданами, и рабы. Эти празднества призваны были служить средством сплочения населения города. Они давали также возможность подкормить наиболее бедные слои населения. Для многих бедняков и рабов поедание "идоложертвенного" было единственной возможностью отведать мясной пищи. Но в то же время вкушать его - означало приобщаться к обрядовому действу "языческой" религии. Вероятно, Иезавель и Валаам разрешали христианам есть жертвенное мясо, выражая интересы неимущей части членов общины. "Любодействие" их, возможно, было связано с отсутствием семьи у многих рабов и нищих бродяг, входивших в христианские общины. Это могло быть также способом выражения неприятия традиционных форм семейных отношений. Но для автора Апокалипсиса Иоанна и "любодействие" как земной грех, и вкушение "идоложертвенного" - действия совершенно неприемлемые.

В посланиях Павла вопрос об "идоложертвенном" решается иначе. Если христианин приходит домой к язычнику, то он может есть любое мясо, не спрашивая о его происхождении. Но если хозяин скажет, что мясо - от жертвенного животного, то христианин должен отказаться от его вкушения, и то не из-за боязни оскверниться, а чтобы не подавать соблазна "ни иудеям, ни еллинам, ни церкви божией" (I коринфянам, 10:32). Другими словами, важно лишь неучастие в обрядовых действах язычников, которое может быть расценено как отречение от христианства. Здесь, как и в вопросе о браке (Павел считал допустимым сохранять брак с язычником) и многих других, Павел пытается определить самое сложное - отношения христиан с внешним миром, и если не включить их в этот мир, то хоть найти возможность сосуществования.

Социальный состав первых общин мы можем определить лишь приблизительно: там были рабы (вопрос о том, как поступать рабам и с рабами, обсуждается в посланиях апостолов), бедняки ("Знаю твои дела, и скорбь, и нищету", - пишет автор Апокалипсиса христианам Смирны); но были и люди зажиточные, по тем или иным причинам отвергнутые окружающим обществом (калеки, блудницы...). Все же выходцы из социальных низов преобладали в общинах I в. Это отражено и в первом послании к коринфянам, где Павел выговаривает общине, что во время собраний "всякий поспешает прежде _других_ есть свою пищу, _так что_ иной бывает голоден, а иной упивается" (11:21). Вероятно, совместные трапезы были для некоторых христиан единственной возможностью утолить голод.

Уже в конце I в. христианские общины различались по этническому составу. Апокалипсис адресован христианам иудейского происхождения, жившим в малоазийских городах. Автор этого произведения называет тех, которые "говорят, что они иудеи, а они не таковы" (т. е. не придерживаются основных требований иудейской религии), сборищем сатанинским. И новозаветное послание к евреям, и фрагменты ранней иудео-христианской литературы свидетельствуют о том, что было значительное число христиан иудейского происхождения. Но христианская проповедь привлекала к себе и выходцев из других народностей; недаром Павел активно выступал против соблюдения иудейской обрядности, подчеркивал необходимость проповеди среди язычников. В посланиях, написанных от его имени, упомянуто довольно много разных имен христиан, среди которых явно преобладают греческие имена; есть имена рабские, имена вольноотпущенников. Любопытно, что встречается и одно прозвище - "филолог". (К римлянам, 16:15). Такие прозвища обычно давались представителям рабской интеллигенции. Автор послания к колоссянам в отношении двоих упоминаемых им лиц специально оговаривает, что они оба "из обрезанных" (Марк, племянник Варнавы, и Иисус, прозванный Юстом), т. е. из иудеев. В кругу христиан, из которого вышли послания, иудеев было мало. Следует также отметить, что в послании к римлянам, где упомянуто довольно много имен, римских имен мало, да и не все те, которые встречаются, относятся к коренным римлянам (Юния родственница автора письма; некая Юлия, скорее всего, вольноотпущенница). По-видимому, в Риме (а возможно, и в других городах) христианами становились главным образом чужаки, переселенцы, не связанные с собственно римскими традициями и обычаями.

В научной литературе распространено мнение, что среди христиан преобладало городское население. Однако нельзя забывать, что когда в древности говорили "Смирна", "Эфес" или "Антиохия", то имелся в виду полис, т. е. город с сельскохозяйственной округой, неотъемлемой частью этого города. Поэтому когда речь идет об "эфесской" экклесии или о послании к фессалоникийцам, то могут подразумеваться не только жители собственно города, но и прилегающих сельских местностей: батраки, арендаторы, мелкие земледельцы. Плиний Младший писал в начале II в. императору Траяну о христианах: "Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям..." Даже если допустить, что в своем письме Плиний преувеличивает распространенность христианства, чтобы привлечь к нему внимание императора, трудно предположить, что его упоминание о христианах в деревнях просто вымысел.