Ум - это миф

У. Г.: В мире нет любви. Все хотят одного и того же. И это всегда достается самому безжалостному — если только он сможет схватить это и смыться. Получить то, что хочешь, — сравнительно легко, если вы достаточно безжалостны.

У меня было все, чего только может хотеть человек, все переживания, которые он только может пожелать, — и все это только обмануло мои ожидания. Поэтому я никогда не рекомендую никому свой «путь», потому что я сам в конечном итоге столкнулся с ложностью этого пути и отверг его. Я бы никогда в жизни даже не заикнулся о том, что во всех этих переживаниях и практиках есть какой-то смысл.

В.: В противоположность тому, что вы сейчас сказали, великие спасители и учителя человечества сходились на том, что…

У. Г.: Святые, спасители, священники, гуру, бхагаваны, видящие, пророки и философы все были не правы, насколько я знаю. Пока вы лелеете хоть какую-то надежду или веру в эти авторитеты, живые они или мертвые, эта уверенность не будет вам передана. Эта уверенность каким-то образом нисходит на вас, когда вы сами видите, что все они были не правы.

Когда вы сами увидите это в первый раз, вы взорветесь. Этот взрыв высветит область вашей жизни, которая никогда раньше не была затронута. Это абсолютно уникально. Поэтому, что бы я ни говорил, это не может быть для вас истиной. Как только вы увидите это сами, все, что я вам говорил, станет устаревшим и ложным. Все, что было до этого, уничтожается в этом огне. Вы не можете прийти к своей уникальности, пока весь человеческий опыт не будет выброшен из вашей системы. Это невозможно сделать никаким усилием воли или с помощью чего бы то ни было. Значит, вы остались без всякой помощи.

В.: Мне кажется, для того, что вы описываете, необходим некий особый род храбрости: Так ли это?

У. Г.: Да. Но это не смелость в обычном смысле слова. Это не та смелость, которая у вас ассоциируется с борьбой или преодолением. Смелость, о которой я говорю, — это та смелость, которая приходит сама, когда все эти авторитеты и весь этот страх выброшены из системы. Смелость — это не инструмент или качество, которое вы можете использовать для того, чтобы прийти куда-то. Прекратить делать — вот смелость. Покончить с традицией — вот смелость.

В.: Даже если есть смелость, нет никаких гарантий, что человек не заблуждается относительно жизни, что у него правильное мнение о важных вещах.

У. Г.: Когда однажды вы освободитесь от противоположностей — правильного и неправильного, хорошего и плохого, — вы никогда не будете не правы. Но до того момента проблема останется.

В.: Если покончить со всеми противоположностями, это чревато довольно пугающими последствиями…

У. Г.: Это все равно что случайно дотронуться до провода под напряжением. Вам слишком страшно, чтобы вы могли дотронуться до него по своей собственной воле. Вы можете прикоснуться к нему лишь по случайности, и тогда все сгорает…

В.: Включая поиски Бога и свободы?

У. Г.: Сгорает весь этот поиск, сгорает голод. Голод исчезает не потому, что он утоляется. Голод никогда не может быть утолен, особенно традиционной пищей, которая вам предлагается. Когда сгорает этот голод, двойственность исчезает. Вот и все.

В.: Когда я вас слушаю, мне как-то неуютно…

У. Г.: Вы неспособны никого слушать. Вы лишь канал моего выражения. Я отвечаю на ваши вопросы; у меня нет ничего своего. Выражение того, что есть здесь, осуществляется благодаря вам, а не мне. Этот канал (вы) искажен, поэтому и все, что я говорю, искажено. Канал заинтересован только в своей непрерывности. И поэтому все, что в нем происходит, уже мертво.

В.: Похоже, что вы стремитесь разрушить то, чему учили другие учителя…

У. Г.: Мой интерес не в том, чтобы перечеркнуть то, что говорили другие (это было бы слишком легко), но в том, чтобы перечеркнуть то, что говорю я сам. А точнее, я стараюсь остановить то, что вы делаете из моих слов. Потому — то мои слова звучат так, как будто я опровергаю других. Я вынужден, из-за самой специфики того, как вы меня слушаете, отрицать первое утверждение вторым утверждением. Затем второе опровергается третьим и так далее. Моя цель — не какое-нибудь удобное диалектическое утверждение, а тотальное отрицание всего, что может быть выражено.

Вы чувствуете свежесть, жизнь в том, что здесь было сказано. Это так, но это нельзя ни для чего использовать. Это невозможно повторить. Бесполезно. Все, что вы можете сделать с этим, — попытаться организовать это, создать организации, открыть школы, опубликовать священные книги, праздновать даты рождения, освящать храмы и все такое прочее, этим самым разрушая жизнь, которая в этом была. Такие вещи не могут помочь ни одному человеку. Они помогают только тем, кто наживается на чужой доверчивости.

В.: Как именно в вашем случае система освободилась от традиции?

У. Г.: Мое объяснение заключается в том, что произошел выброс энергии, совершенно иной, нежели энергия, которая рождается в результате мышления. Весь духовный и мистический опыт порождается мыслью. Это все состояния, вызванные мыслью, и ничего более. Энергия здесь, которая сжигает любую мысль, как только она появляется, имеет свойство накапливаться. В конце концов она должна вырваться. Физические ограничения тела служат препятствиями для выхода этой уникальной энергии.

Когда она вырывается, она идет вверх, никогда вниз, и никогда не возвращается. Когда эта необыкновенная энергия — атомная энергия — вырывается, это вызывает страшную боль. Это не та боль, которая вам привычна. Она не имеет с ней ничего общего. Если бы она была похожа на обычную боль, тело было бы разрушено. Это не материя, которая превращается в энергию. Это атомная энергия.

Этот процесс все продолжается и продолжается, в то время как боль приходит и уходит. Это похоже на огромное облегчение, когда вырывают зуб. Примерно такое ощущается облегчение, не духовное. Представлять это как блаженство или благословение — большое заблуждение. Каждый может создать такие переживания при помощи мысли, но это не настоящее блаженство. Настоящее — это не то, что можно испытать. Все, что вы можете испытать, — старо. Это означает, что все, что вы испытываете или понимаете, есть традиция.

Иными словами, я пытаюсь освободить вас не от прошлого, не от обусловленности, но скорее оттого, что я вам говорю. Я не предлагаю никакого выхода, потому что выхода нет. Я сам наткнулся на это и освободился от чужих путей. Я не могу совершить ту же ошибку, что и они. И я никогда не предложу никому использовать меня как образец или идти по моим стопам. Мой путь никогда не станет вашим. Если вы попытаетесь сделать его своим путем, вы попадете в колею. И не важно, даст ли она вам надежду, будет ли она захватывающей или революционной, — все равно это будет колея, копия, нечто вторичное. Я и сам не знаю, как я наткнулся на это, как же вы можете ожидать, что я передам это кому-то еще? Моя миссия (если она есть) с этого момента должна заключаться в том, чтобы развенчать каждое свое утверждение, которое я когда-либо сделал. Если вы принимаете всерьез и пытаетесь применить то, что я сказал, вы в опасности.

В.: Великие учителя и видящие в восточной традиции как минимум попытались донести до других идею о «высшем состоянии», а вы настаиваете на том, что это не может быть передано, что оно непреложно. Почему?