Птицы небесные. 1-2 части

— Эй, батюшки! Христос воскресе!

— Воистину воскресе! — радостно отвечали мы.

За последними домами дорога привела нас к кладбищу. У могил сидели люди, пришедшие помянуть усопших.

— Вот место, подходящее для молитвы! — сказал отец Пимен, усаживаясь на мягкую бархатистую травку. Пока мы тянули четки, мимо нас прошел средних лет человек с угрюмым лицом и взглядом. Оглянувшись, он вернулся и сел напротив, сверля нас глазами.

— Слушайте, батюшки, — хриплым голосом обратился он к нам. — Я хочу, чтобы вы пошли со мной в мой дом!

— Зачем? — спросил я.

— Помолитесь у меня. Выпьем чачи…

— Мы не пьем и по домам не ходим… — твердо ответил я, чувствуя в его словах агрессию.

— Ну ладно, помолитесь за моего друга, он здесь лежит. Убили его…

— А он крещеный?

— Крещеный, крещеный…

Мы подошли к памятнику и пропели литию.

— Это хорошо… — обрадовался наш незнакомец. — Пойдемте сюда. Помолитесь здесь… — он подвел нас к пожилым абхазам, сидевшим у креста: — Помолитесь и за них…

Мы прочитали несколько молитв. Старик вынул десятку и протянул мне.

— Мы денег не берем..

— Я беру… — наш спутник схватил деньги и быстро сунул в карман. — Так, идем сюда. Молитесь здесь.

Он подтащил меня за руку к группе пожилых женщин, ухаживавших за могилой. Видя его нахальство, я отказался:

— Мы больше молиться не будем…

— Ах ты… — хотел выругаться негодяй.

Вместо ругательства он замахнулся на меня кулаком, но ударить не решился.

— Отец, неужели драться с ним будем? — обернулся я к шедшему позади растерявшемуся архимандриту.

— Уходить надо. Этот человек явно не в себе… — ответил отец Пимен.

— Слушай, что ты к нему пристал? Иди своей дорогой, а мы своей… — сказал он этому человеку. Тот рассвирепел окончательно.

— Не выпущу вас живыми! — заорал он. — Ненавижу вас всех!

Он быстро втолкнул нас в ограду какой-то могилы, закрыл на засов калитку и начал выдергивать из земли торчащий прут арматуры. Люди из-за ограды молча наблюдали за происходящим. Несколько женщин заступились за нас:

— Что ты к ним пристал?

— Ненавижу их всех! — орал взбешенный человек. — Я только освободился и видеть их не могу!

Драться было неподобающе. Ситуация складывалась дикая и глупая. Я начал негромко читать псалом «Живый в помощи Вышняго…», положившись на Бога — будь что будет.

Пока этот безумец остервенело пытался вытянуть арматуру из земли, а отец Пимен возился с заклинившимся засовом, к нашей группе быстро подошел здоровяк, по виду грек, вышедший из подъехавшей машины. Две его спутницы стояли поодаль.

— Что тут происходит?

— Хотим уйти, но нас не пускают… — как мог, кратко объяснил я.

— Ну-ка, отстань от них! — прикрикнул наш защитник.

— Да пошел ты… — посыпались отборные ругательства.

В это время архимандрит справился с засовом, и мы вышли из ограды. Следом выскочил разъяренный скандалист, сыпавший ругательствами, и кинулся на пришедшего. Но тот мгновенно огромным кулаком осадил его натиск:

— Я начальник милиции! Я научу тебя уважать людей!

На лице забияки вздулся багровый синяк. В полном неистовстве он завопил:

— Всех вас убью! Я вышел из тюрьмы и ничего не боюсь! Мы вам еще воткнем рога в землю! Скоро наше время придет, тогда покажем вам…

Он быстро удалился, с воплями и угрозами скрывшись за холмом. Меня осторожно тронули за плечо. Пожилой абхаз с большими усами тихо сказал нам:

— Уходите быстрее… Он за ружьем побежал. Я давно за вами из дома наблюдал, но помочь не мог. Это вас Бог спас! А негодяй правда может убить, мы его знаем — известный бандит-мингрел…

Поблагодарив за помощь начальника милиции, мы стояли в раздумье. Он, усмехнувшись, сказал:

— Идите спокойно. Я разберусь. Никто вас не тронет… Впредь будьте осторожны. Я верующий грек, а это моя семья… — он указал на женщин.

— Простите нас, что причинили вам безпокойство! — на прощание ответил я. — Драться нам нельзя, что делать — непонятно…

— Молитесь. Вот ваше дело. А наше дело охранять людей…

Спросив его имя, мы пошли по дороге в город, благодаря Бога и посланного Им на помощь защитника.

— В миру нечего по улицам ходить, — сделал вывод архимандрит. — Сидели бы дома, не попали бы в искушение…

Я согласно кивнул головой. Мне впервые открылась в действии мгновенная помощь Божия. При первых словах молитвы Бог тут же пришел на защиту. «Значит, можно сделать главный вывод, — размышлял я. — Если я сам защищаю себя, то остается надеяться лишь на свои силы и удачу. А если все предать воле Божией, тогда Бог начинает защищать человека!» После этого искушения вера моя сильно окрепла.

От Сухуми осталось еще одно неприятное и тревожное воспоминание. На Пасху, когда мы шли из собора по центру города, обратили внимание на обилие выброшенного на улицы хлеба. В кучах мусора валялись остатки тортов, виднелись пасхальные куличи. Стоя в очереди за горячими лепешками, я увидел следующую сцену. Хлебопек вытащил из печи горячие, пахнущие ароматным дымком лепешки. Стоявшая впереди женщина недовольно откладывала некоторые из них в сторону:

— Эта горелая… И эта… Горелые мне не нужны!

Стоящий рядом старик-абхазец вздохнул:

— Сейчас горелый хлеб не берем, а скоро и такого не будет…

Я поглядел на архимандрита:

— Слушай, он словно пророчество говорит…

— Похоже… — ответил отец Пимен.

В Лавре нас ожидали накопившиеся дела и та же безконечная череда послушаний. Прежде всего мы рассказали батюшке о поездке в Абхазию. Передали ему поклоны и приветствия от пустынников, от дьякона и его матушки. Старец слушал, кивая головой. Когда наш сбивчивый рассказ перешел к поездке на Псху, отец Кирилл радостно оживился:

— Вот-вот, Псху! Именно Псху! Это ваше место. Расскажите подробно, что видели! Перемежая свое повествование восторженными восклицаниями, мы старались не упустить ни одной подробности и детали.

— Батюшка, благословите вечером вам показать фотографии! — предложил отец Пимен.

— Конечно, конечно… — согласился старец.

Рассматривая слайды, отец Кирилл недоуменно спросил:

— А почему на всех фотографиях только отец Симон?

— Простите, батюшка! Я не умею фотографировать, поэтому отец Пимен везде просил меня встать, для масштаба…

— Ну, если для масштаба, тогда ладно… — усмехнулся отец Кирилл. Смотря слайды, он заметил:

— А что, церкви у пустынников нет? Жаль…

После просмотра фотографий духовник подвел итог:

— В общем, ясно. Ваше место — на Псху…

— А когда это будет, батюшка?

— Посмотрим, посмотрим… — задумчиво промолвил старец.

Наши беженцы, мама отца Пимена и мой отец, обитали в разных половинах дома, получали пенсию и были довольны новой жизнью, особенно близостью со стенами златоглавой Лавры. Папа обрел в ней много хороших знакомых и частенько засиживался после церковной службы в различных отделах экономской службы. Иногда он печально вздыхал: «Эх, жалко, Лида не успела переехать…» На женской половине часто стояла молитвенная тишина. Мама архимандрита полюбила четки и подолгу сидела в кресле перед иконами в неторопливой молитве. В общем, они неплохо ладили между собой и, бывало, вместе пили послеобеденный чай.

В Лавре меня навестил Анатолий из Душанбе. Квартира у него пропала, и он ездил на поездах из города в город, питаясь подаянием.

— Анатолий, оставайся в Лавре, мы с отцом Пименом поможем тебе устроиться!

Наш душанбинский друг помолчал, задумавшись.

— Спаси Господь, Симон, но, когда я в пути, молитва лучше к сердцу прививается. Хотя искушения тоже бывают: как-то в поезде проводник мне кулаком ребра сломал, когда узнал, что у меня нет денег. Ничего, потихоньку оклемался… — засмеялся Анатолий. — Нет, мне странствовать как-то лучше, все равно квартиры нет.

— Так ты уже совсем странник! Возможно, это твой путь, Анатолий?

— А ты меня благослови, отец Симон, на странничество!