Змей книги бытия

Анархисты и трибуны не поймут этого никогда.

Несмотря на то что жреческий эзотеризм был осужден под названием Магии, говорят, что папы, вплоть до Льва III, в тайне сохраняли его ключи. Благие умы могли подтвердить подлинность «Энхиридиона», каббалистического сборника, опубликованного под именем этого понтифика; что же касается «Гримуара Гонория», то это совсем другое дело: из искусного расследования Элифаса Леви явствует, что этот богохульный требник был злобно-макиавеллиевским сочинением антипапы Кадалуса.

Монтан, Мани, Валентин, Маркос, Арий — все ересиархи раннего христианства представляются нам в большей или меньшей степени колдунами; но — если не считать александрийских теософов — один лишь Апулей (114–190), который был, подобно им, платоником, заслуживает в эту эпоху звания адепта. Его «Золотой осел», в котором бурлеск сочетается с возвышенным, скрывает под изобретательными эмблемами высочайшие истины науки, а легенда о Психее, которая в него включена, ни в чем не уступает самым прекрасным мифам Эсхила или Гомера: к тому же все произведение наводит на мысль, что Апулей решил просто со вкусом перефразировать аллегорию египетского происхождения. Рожденный в африканской Мадавре, Апулей был римлянином только по праву завоевания и аннексии. Этот позволяет нам заметить, что Рим, столь богатый нечестивыми некромантами, не дал ни одного истинного ученика Гермеса. Не следует приводить в качестве возражения Овидия; его «Метаморфозы», столь привлекательные во всех отношениях, свидетельствуют о довольно ошибочном, если не сказать наивном, эзотеризме. А Вергилий, хоть и был посвященным, но заботился прежде всего о том, чтобы подарить Италии эпический шедевр, и позволял лучам своей мудрости сиять лишь между строк и чисто случайно.

Беспрерывно анархический и немвродовский характер, который проявляли при каждом удобном случае Римская Республика и Империя, противился гипотезе правительственного посвящения. Единственным царем и подлинным «магом», которым могут гордиться сыны Волчицы, был Нума Помпилий (714–671), назареянин из храмов Этрурии [31], религию которых окрестные народы навязывали зарождающемуся Риму. Позднее Юлиан-Философ (360–363) тоже значился в качестве адепта в анналах Империи; но, рожденный в Константинополе и провозглашенный Цезарем галлами Лютеции (360), он также был в меньшей степени римлянином, чем это возможно. Так что посвященных монархов вечного города насчитывается всего двое: на его заре — царь Нума Помпилий, а на его закате — император Юлиан-Мудрец. И в промежутке между ними — гражданская война, разбой и произвол.

Эти галлы, которых Рим заклеймил именем «варваров», на самом деле были более свободными и цивилизованными людьми. Их друиды, прямые наследники окситанских иерофантов теократии Овна, увековечивали традицию и в точности передавали друг другу кладезь священного знания. Некоторые предписания их ритуала истолковываются, правда, в ошибочном, антропоморфном, смысле; но понимание догмы, по-видимому, полностью сохранялось жрецами, удаленными, однако, от крупных центров цивилизации и ортодоксии. Тем не менее, в Галлии, как и повсюду, Гоэтейя вербовала своих кощунственных весталок. Гоэтейя существует во все времена и во всех странах.

При первых королях Франция кишела волшебниками и колдунами. Только и говорили, что о некромантах, гостеприимно предоставлявших дьяволу свои тела, о клириках, изгонявших дьявола, и о палачах, сжигавших или вешавших некромантов. Именно «в честь» колдунов Карл Великий учредил грозное тайное общество под названием Святой Вем (772), которое было вновь утверждено королем Робером (1404) и наводило ужас более чем на три поколения людей [32]. Вначале в Вестфалии, а затем и по всей Центральной Европе вскоре размножились вольные суды. Приговоры выносились в недоступных пещерах, куда окольными тропами приводили подсудимого с завязанными глазами и непокрытой головой. Никаких промежуточных вердиктов между смертью и оправданием, с выговором или без оного… Как боялись вилланы и сеньоры прочитать однажды утром у себя на двери приказ предстать перед судом, прибитый ударом кинжала! Поистине, горе тому, кто не подчинится вызову вольных судей! Будь он хоть кардиналом или принцем крови, да будь он хоть императором Германии, ему не избежать вынесенного заочно смертного приговора, и рано или поздно он будет покаран. Следующий отрывок позволяет судить о той тайной мести, которая неотступно преследовала заочно осужденного, — мести всегда терпеливой, ибо она была гарантирована: «Герцог Фридрих Брауншвейгский, который одно время был императором, отказался явиться по вызову вольных судей; он всегда выходил из дому, вооруженный с головы до пят и в окружении стражи. Но однажды он немного отошел от своей свиты и был вынужден снять с себя часть своих доспехов; он больше не возвратился. Стража вошла в небольшой лесок, где герцог хотел побыть некоторое время один; несчастный умирал с кинжалом Святого Вема в боку и приговором, подвешенным к кинжалу. Стража посмотрела по сторонам и увидела человека в маске, который удалялся степенным шагом; никто не посмел его преследовать» [33].

В средние века у Зла, как и у Добра, были свои таинственные союзники, устраивавшие секретные сборища. Я далек оттого, чтобы живописать здесь — после стольких предшественников! — приапические и садистские оргии преступного шабаша: места встречи отравителей и разбойников, которые, под защитой чар суеверного страха, изо всех сил старались окутать свои неблаговидные деяния самой фантастической тьмой. Когда читаешь судебное дело Жиля де Лаваля, сеньора де Рэ, волосы на голове становятся дыбом и к горлу подступает тошнота; но мы запросто входим в этот роковой мир черной магии, где кощунственные обряды служат для прикрытия более действенных злодеяний, при которых убийца рядится в колдуна: под челом одного только маршала Бретани зарождались, цвели и созревали все извращения и злодейства, привычные для посетителей шабаша [34]; к тому же последние порой забывали приправить сатанинским «перчиком» презренное рагу из своих утоленных желаний. Возможно, роль магнетизма и оккультных воздействий в деяниях преступного шабаша немного преувеличена; подлинные адепты, вне всякого сомнения, оставляли за собой разумное использование этого великолепного агента. Что же касается торговцев приворотными зельями, то они были, по большей части, обыкновенными отравителями.

Но — помимо тайных скрещений Преисподней и Преступления и не менее тайных рыцарей Справедливости и Возмездия: помимо некромантов и вольных судей — мирные вилланы и безобидные буржуа также участвовали в качестве актеров в тогдашней великой трагикомедии. Подавляемая деспотизмом государств и нетерпимостью духовенства, жизненная активность, в самом деле, должна была разворачиваться в средние века в тени. Люди принимали заговорщический вид. Во всех слоях общества свирепствовала одна и та же болезнь — одержимость тайной, и секретные собрания устраивались повсюду. Сказочность (а люди так ее жаждали!) во много раз усиливала чары так называемого «шабаша», на котором бедняки странным образом братались с самыми крупными сеньорами, которых сильнее зачаровывало любопытство, нежели гордыня. На ночных сборищах, впрочем, довольно невинных, для которых странные церемонии служили лишь предлогом, люди испытывали несказанную радость от того, что ходили на цыпочках, произносили пароль замогильным голосом и подвергались большому риску очутиться на виселице.

Между тем, вовсе не беспокоясь о том, чтобы сеять страх или изумление; презирая, когда им не грозила опасность, все это изобилие мизансцен, подлинные посвященные тоже собирались вместе, и великая Исида восседала среди них. Были основаны герметические сообщества, которые были обязаны заимствованным названиям привилегией относительной безопасности. Напомним об ордене Тамплиеров (всем хорошо известны его происхождение и трагический финал) [35]; братствах Розы и Креста и Неизвестных философов, о которых история, наоборот, почти ничего не сообщает; и оккультном франкмасонстве, более или менее прямом продолжении ордена Тамплиеров, первые заседания которого, говорят, проводил Жак де Моле, перед тем как взойти на костер. Но современное франкмасонство — бредовая мечта какого-нибудь Эшмола — побочная и плохо привитая ветвь на древнем стволе — более не осознает даже наименее значительных из своих тайн; старые символы, которые оно почитает и передает с благоговейным формализмом, стали для него «мертвой буквой»: это язык, алфавит которого оно утратило, так что его тайные последователи даже не подозревают, откуда они идут, и не ведают, куда держат путь [36].