Птицы небесные. 3-4 части

На палубе дул сильный ветер. Небо, в быстро темнеющих темнобагровых полосах заката, было красиво. В лицо порывами ударяли соленые брызги. По бокам корабля вздымались пенные буруны от стоячих мощных волн, рассекаемых форштевнем. Иногда судно сотрясали сильные удары крупных волн.

Капитан позвал меня в рубку.

— Эй, батюшка, становись рядом! Посмотри на нашу работу, — он весело подмигнул рулевому матросу, тот понимающе ухмыльнулся.

— Значит, вы все верующие? — начал беседу разговорчивый капитан.

— Верующие, — ответил я спокойно.

— А Бог вам помогает? — в его голосе прозвучал неподдельный интерес.

— Очень помогает. Везем отца в Грецию, и для нас это — настоящее чудо! Ведь он у нас уже умирал, — искренно сказал я.

— Расскажите, ну-ка, ну-ка, послушаем…

К нам подошел помощник капитана, пожилой, сурового вида человек с морщинистым лицом, и тоже встал рядом. После того как присутствующие выслушали мой рассказ, в рубке воцарилась тишина.

— Батюшка, у меня вопрос! — с уважением в голосе произнес капитан. — Судно наше дряхленькое, и всерьез говорю: если шторм разыграется по-настоящему, то не знаю, дойдем до Стамбула или нет. Освятите нам судно, прошу вас!

Договорившись наутро об освящении всех корабельных помещений, я вернулся в нашу каюту. Состояние отца испугало меня — из него ручьями бежала вода: из глаз, из носа, из ушей. Пришлось даже одеть на него памперсы, которые в течение ночи я менял несколько раз. Ночью начался настоящий шторм. Качка была такая, что когда я лежал на койке, то поначалу ударялся головой в одну переборку, а затем ногами — в другую. Под утро стало тише и я уснул.

На рассвете отец Симеон, похудевший, без всяких признаков водянки, вышел со мной на палубу. Ветер стих, осталась лишь крупная зыбь, слегка покачивающая ходко идущий корабль. Матросы с удивлением поглядывали на моего старичка, бодро стоявшего на палубе и с наслаждением вдыхающего свежий воздух.

— Папа, что произошло? Как ты выздоровел? — попытался я понять причину его избавления от болезни.

— Сам не знаю, сын! Как-то на душе внезапно полегчало, а потом вода хлынула из всех «щелей», — его удивление было неподдельным.

— А как ты себя сейчас чувствуешь? — я, недоумевая, смотрел на отца, теряясь в догадках.

— Здоров как никогда! И есть очень хочется…

Весь день мы сидели с отцом за столом. Остальная наша команда с зелеными лицами лежала на койках. В полдень, когда отец немного прилег на койку, мне предоставили возможность освятить корабль, к большому удовольствию капитана и членов его экипажа, не переносящих морской болтанки. С кропилом и крещенской водой я обошел все каюты, начиная с капитанского мостика.

— Кропи, кропи, батюшка! — меня сопровождал боцман, грузный, с одышкой, видавший виды человек. — Пока еще держимся… Как это у вас говорят: «Слава Богу»?

— Да, слава Богу! — ответил я, крестя палубу взмахами кропила.

— Вот-вот, оно самое! Нам же еще обратно плыть. Хочется домой живыми вернуться… — не отставал от меня боцман.

На следующий день мы вошли в Босфор: древние крепости с бойницами, стоявшие на скалистых берегах по обеим сторонам пролива, выглядели очень внушительно. Течение в проливе было быстрым, словно в реке. Константинополь, нынешний Стамбул, выглядел чрезвычайно красиво, раскинувшись по просторным холмам. Над старой частью города, у красивой бухты Золотой Рог, возвышалась всемирная святыня — Византийский собор четвертого века Святая София, превращенный в музей.

Даже выгрузившись на причал, мы не остались одни. Помощник капитана вызвался проводить нас на таможню и помочь оформить документы на проезд в Грецию на нашей «Ниве».

— Турки — народ ушлый! Быстро нашего брата обставят: туристы только глазами моргают, а их уже охмурили!

Капитан и команда, сверкая белозубыми улыбками, приветливо махали руками с высокого борта судна, прощаясь с нами.

— Сын, где мы находимся? — дернул меня за рукав подрясника отец.

— Это Стамбул, папа, Турция! Раньше этот город назывался Константинополь, — пояснил я, любуясь вместе с братьями великолепной панорамой древнего города.

— Ничего, красиво, — одобрил отец Симеон.

«Нива» резво бежала по старинной дороге Константинополь-Рим, минуя неприглядные турецкие поселки, встречающиеся среди желтых безрадостных холмов. Границу проехали без задержек, и Греция порадовала обилием церквей, особенно на подступах к Афонскому полуострову. Отец с удовлетворением поглядывал в окно машины.

— А греки неплохо живут, чистенько! — радовался он, разглядывая симпатичные городки, с мелькающими в окне красивыми храмами и колокольнями.

Переночевав в гостинице Уранополиса, на пароме мы поплыли в Пантелеимоновский монастырь, оставив машину на стоянке.

Желто-зеленая полоса берега отражалась в море и исчезала далеко в голубой дымке, где угадывался могучий силуэт Афона. Мы неотрывно смотрели вперед. Наши сердца, словно чайки, летели впереди теплохода. По морской глади, там и сям, замерли лодки рыбаков с белыми тентами и уложенными вдоль бортов кругами для ловли кальмаров. Некоторые лодки тянули рыболовные сети — знакомая картина Эгейского моря. Милые душе очертания монастырей волновали наши сердца надеждами и ожиданиями самых лучших событий в нашей жизни.

В Русском монастыре всех нас разместили в архондарике — гостинице для паломников. В окнах плескалось закатное море. Тихо и неспешно сходили на землю Афонские сумерки. В Дафни, портовом поселке, зажглись далекие огоньки.

— Пока все идет неплохо, отец Симон! Пока все идет неплохо, — говорил монах Симеон, укладываясь на отдых.

Мне не спалось, и я долго сидел на стуле у окна, молясь по четкам. Утром состоялся сильно опечаливший нас разговор с духовником монастыря, иеромонахом Меркурием.

— Отцы, все изменилось! Вам нужно пока пожить на Каруле…

Для меня этот отказ прозвучал подобно смертному приговору:

— А почему, отец Меркурий? С больным отцом мы там не потянем, простите…

— Понимаю, понимаю, — согласно кивал головой духовник. — Но политическая обстановка сейчас усложнилась из-за разногласий с отцом Херувимом и его братством по поводу Новой Фиваиды. Кинот очень недоволен. Если сейчас вас поселить на Ксилургу, значит еще больше испортить отношения с греками. Потерпите, потом что-нибудь придумаем…

Пришлось призвать на помощь весь свой опыт монашеского смирения, вспомнив совет отца Кирилла о скорбном пути следования за Христом.

— Благословите, отец Меркурий, сделаем, как вы советуете…

Монах Симеон вначале не понял, насколько изменилось наше положение.

— Ну, сын, когда же мы поедем на наше Ксилургу?

— Папа, мы временно поедем пока на Карулю, это другое место. Пока скит еще не готов для нашего приезда…

— Что же, если нужно подождать, то подождем, — добродушно согласился ничего не подозревающий отец.

Даже неунывающий иеромонах Агафодор приумолк: Каруля не внушала ему никакого оптимизма. На Карульском причале мы наняли у албанцев мулов для подъема монаха Симеона по крутым ступенькам до нашей убогой хибарки. Прячась от жары, мулы жались в тень скалы и безостановочно отмахивались головами и хвостами от надоедливых мух.

— Папа, это наш транспорт! — бодрым голосом я старался придать затянувшемуся путешествию непринужденный вид приятной прогулки.

— А что, машины здесь уже не будет? — удивился отец. — Куда же все дороги подевались?

Санча и я помогли ему взобраться в седло на мула. На остальных животных погрузили свою поклажу. Бойким шагом первый мул с монахом Симеоном двинулся вперед, я придерживал старика сбоку. Он восседал сверху, опасливо поглядывая вниз, на открывшуюся синюю пропасть.

— Ой, ой, ой! Куда вы меня везете? Здесь же страшная высота…

С большим трудом и усилиями мы добрались до обшарпанной деревянной калитки нашей каливы и спустили с мула бледного отца. Я ввел его в маленький дворик с единственным деревцом миндаля, где стоял облупившийся низенький дом с железной зеленой крышей, испещренной заплатами и придавленной камнями. Жилище выглядело совершенно необитаемым и заброшенным. Стоял жаркий полдень. Все было пусто и безмолвно, ни души вокруг, словно все обитатели покинули свои кельи.