Андрей Первозванный – апостол для Запада и Востока

Престарелый Ярослав начал, видимо понимать, что его империя, достигшая расцвета, стала неспособной к завоеваниям и вступила в период неустойчивого развития внутренних политических сил. Двух вековая эра геройских походов по пути «из варяг в греки и из грек» миновала. Ярославичи совсем освободились от варяжской зависимости, а потому никто из них и всех их потомков уже не располагал надежными силами для завоевания киевского престола и сохранения целостности империи. Именно поэтому Ярослав выступил в качестве первого из идеологов нового этапа государственности Руси. Он стал проповедовать в завещании братолюбие, чуждое его предкам и ему самому. Ярославу не оставалось ничего иного, как вспоминать о славе предков и пугать сыновей: «Аще ли будете ненавидно живуще, в распряхъ <…>, то погыбнете сами и погубите землю отецъ своихъ и дедъ своихъ, юже налезоша трудомъ своимъ великымъ» (108). Поставленный Ярославом первый из русских митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» апеллируя к славе предков, вспомнил даже само го незадачливого из них, язычника «старого Игоря». Повторяя формулу Ярослава о великом труде «отцов и дедов», митрополит-грек Николай пытался увещевать Владимира Мономаха и враждующих князей. Мономах, подобно Ярославу, но в еще более обстоятельной форме «Поучения» наследникам, и в письме врагу (двоюродному брату Олегу Святославичу) обращался к примеру «отцов и дедов». Так грозная сила варяжских дружин уступила место утопической морализации – верному признаку ослабления империи.

В такой идеологической атмосфере мысленное обращение к прошлой славе отечества искало своего хронологического предела и идей ной кульминации. Необходимо было освятить путь «отцов и дедов» высшим духовным авторитетом: вспомнили и о греческой легенде об апостоле Андрее, и об утратившем свое значение пути «из варяг в греки». Оба этих сюжета не могли превратиться в идеологическую реалию без их объединения и обработки, что и было сделано при Владимире Мономахе, который стремился удержать империю от распада и был заинтересован в создании такого великолепного предания.

«Маршрут» апостола Андрея требует изучения передвижений по этому пути исторических лиц, происхождение, взаимоотношения и деятельность которых поясняются генеалогическими наблюдениями. Важность генеалогии для познания всего феодального мира велика потому, что сами феодалы (и их историографы) мыслили историю как смену поколений, династий и аристократических родов [34]. Путь «из варяг в греки» был и свадебной магистралью. Так, с севера в Киев прибывали из Пскова Ольга – к Игорю, из Полоцка – Рогнеда (дочь князя Рогволода, при шедшего «и(з) заморья», норвежка Адлага – к Владимиру, шведка Ингигерд (дочь короля Олава) – к Ярославу, англосаксонка Гита (дочь короля Харальда, из Англии, через Данию) – к Владимиру Мономаху, шведка Кристина (дочь короля Инги) – к Мстиславу. А из Киева пошел в Швецию на свою погибель Всеволод Владимирович – к княгине Сигрид Гордой. Елизавета Яро славна уехала с Харальдом Суровым; Мальмфрид Мстиславовна поехала к норвежскому королю Сигурду Йорсалафари (затем она вышла замуж за датского короля Эйрика Эймуна); Ингибьёрг Мстиславовна – к датскому герцогу Кнуту Лаварду. На юг отпра вилась из Киева Мария Владимировна (дочь Мономаха) к византийскому царевичу Леону, не названная по имени дочь Мстислава – к царевичу из династии Комнинов. С юга тем же путем плыли к Киеву царевна-гречанка Анна и неизвестная по имени болгарка – к Владимиру Святому, гречанка – к Ярополку Святославичу, гречанка Мария (дочь императора Константина IX Мономаха) – к Всеволоду Ярославичу. Все эти и другие родственные связи были европейскими.

Говоря о генеалогии, нельзя не обратить внимания и на скандинавскую этимологию имен князей. Рюрик от древнескандинавского – «славный», «знаменитый»; Олег – «святой»; Ольга – «святая»; Игорь (Ингвар) – «защитник Ингве» бога; Рогнеда (Рагихильд) – от основ «боги», «держава», «сражение», ее отец Рогволод-Рангвальд. Владимер (Володимер) – из готского Вальдемар (летописное «мер» производное от «мар») – «знаменитый властитель». Имени «Владимир» (в поздней орфографии, с народной этимологией «владеющий миром») в «Повести» и других источниках нет [35].

Первым на Руси из князей получил греческое имя Андрей сын Ярослава Всеволод, в 1086 г. он заложил в Киеве церковь во имя св. Андрея. А 1089 г. в Переяславле, принадлежавшем Всеволоду, митрополит Ефрем основал церковь св. Андрея.

Варяжские силы давно иссякли, и Всеволод не ходил родовым путем «из варяг в греки и из грек». Сын его Владимир в «Поучении» отметил, что отец, «сидя дома, изумеше пять языкъ». Очевидно, это были языки русский и «словеньский» (от отца, церкви и подданных), шведско-норвежский (от матери принца Магнуса), греческий (от жены Марии), половецкий (от второй жены, половецкой ханши). При дворе Ярослава, Всеволода и Владимира сложилась типичная для Средневековья интернационально-национальная культура, которая в данном случае была связана со старославянской и греческой книжностью, что обеспечивало благоприятные условия для культа св. Андрея.

По всем эти историческим, генеалогическим, культурным и политическим обстоятельствам «маршрут» апостола Андрея, охвативший все европейское варяжское «кольцо», для Руси практически утраченный, настолько импонировал мечтам Владимира Мономаха, что оказался соединенным с киевской и новгородской темами (при их антиномической оценке) в единую «Легенду», которая была даже занесена в великокняжескую «Повесть временных лет», как казалось, навечно [36].

Адальберто Майнарди. Андрей – «первый ученик» Христа. Вселенский взгляд на ученичество и общину в четвертом Евангелии

Корпус Иоанна содержит очень важное для вселенского богословия глубокое видение единства церкви как общины [37], в которой первенство Симона-Петра, «Камня», понято как «служение общине». Игнатий Антиохийский, «в посланиях которого мы видим наиболее ранние отголоски Иоанновской мысли» (Браун) [38], определил церковь Рима как «церковь, первенствующую в любви» (προκαθημενη της αγαπης, Послание к Римлянам, Пролог). По сути это модель отношений церквей, близкая к богословию четвертого Евангелия: так, в Ин 21 мы читаем, что Симону-Петру вверено «пасти овец» Господних, ибо он «любит Господа более других». Но есть и другой ученик, «которого любил Иисус», на него Петр указывает Господу (Ин 21:7), и он находится в поразительной симметрии с другим учеником, Андреем, который в начале Евангелия приводит Петра к Иисусу (Ин. 1:42). За многообразием личностных проявлений в четвертом Евангелии открывается богословие, укорененное в определенной исторической традиции [39]. Также не следует забывать, что Андрей – брат Симона-Петра.

Анализ фрагментов Евангелия от Иоанна, где упоминается Андрей, по сравнению с синоптической традицией и традицией ранней церкви, поможет нам пролить свет на глубокую связь между ученичеством и общиной Христа, с одной стороны, и общением учеников и их общинами, с другой стороны. В заключение мы попытаемся предложить вселенский взгляд на именование апостола Андрея как «первого ученика Христа», как именует его Иоанн.

В Восточных церквах апостол Андрей именуется Первозванным, o πρωτοκλητος. Этот эпитет впервые встречается в гностических «Деяниях Андрея» (кон. II в.) [40], но вошел в литургические тексты Великой церкви только после переноса мощей апостола в Константинополь в конце IV в. (356 или 357 н. э.) [41]. Первые изображения Андрея в ранней христианской иконографии мы находим во фресках катакомб и на саркофагах IV–V вв., но всегда вместе с апостолом Петром, также в иллюстрациях евангельских текстов (например, Россанский кодекс). Отдельно изображение Андрея как «апостола Востока» появляется только к концу VII в. в периферийных областях Восточной империи (например, в Абхазии) [42].