Автобиография монаха

--Давайте отправимся завтра вместе в Дакшинешвар,--сказал как-то Учитель Махасайа.--Мы посетим храм Кали, который навеки освящен моим гуру.

Учитель Махасайа был учеником божественного учителя Парамахансы Шри Рамакришны.

На следующее утро мы отправились в четырехмильное путешествие на лодке по Ганге. Мы вошли в девятикупольный храм Кали; фигуры Божественной Матери и Шивы покоились на лотосе из полированного серебра, тысяча его лепестков была высечена с поразительной точностью. Учитель Махасайа узлучал очарование. Он был погружен в свой бесконечный роман с Возлюбленной; и когда он пел Ее имя, казалось, что мое наполненное сердце разорвется подобно лотосу на тысячу кусков.

Затем мы прошли через священный двор храма и остановились в тамарисковой роще. Это дерево рассеивает особого рода манну, как бы символизирующую небесную пищу, которую раздает учитель Махасайа. Он продолжал свои божественные мольбы. Я сидел совершенно неподвижно на траве, среди розовых пушистых цветков тамариска. Временами оторвавшись от тела, я парил в возвышенных сферах.

Это было первое из наших паломничеств в Дакшинешваре со святым учителем. От него я познал сладость Божества в аспекте Матери, или Божественного Сострадания. Святой как ребенок имел слабое влечение к Отцовскому аспекту, Божественной Справедливости. Строгое, точное, математическое суждение не соответствовало его мягкой натуре.

"Он может служить земным прототипом самого ангела небесного"--подумал я как-то о нем с любовью, наблюдая за его молением. Без малейшего осуждения или критики, он смотрел на мир глазами, давно знакомыми с Первичной Чистотой. Его тело, разум, речь и поступки находились в полной гармонии с его душшевной простотой, и для этого он не совершал никаких усилий.

"Так мне говорил учитель!" Уклоняясь от личных утверждений, святой обычно заканчивал свои мудрые советы этим знаком уважения. Его чувство единства со Шри Рамакришной было так глубоко, что Учитель Махасайа более не считал собственные мысли своими.

Однажды вечером мы со святым прогуливались рука об руку возле его школы. Моя радость омрачалась прибытием едва знакомого, самодовольного человека, который замучил нас бесконечными рассуждениями.

"Я вижу, что этот человек вам не нравится". Загипнотизированный собственными фразами эгоист не расслышал слова, кготорые Учитель Махасайа шепнул мне на ухо. "Я говорил об этом с Божественной Матерью. Она понимает наше печальное положение. Она пообещала, что, едва мы дойдем до того места, Она напомнит ему о более неотложных делах".

Мои глаза устремились к месту спасения. Дойдя до красных ворот, наш собеседник внезапно повернулся и убежал, даже не закончив фразы и не попрощавшись. Потревоженное место вновь скутал мир.

В другой раз я гулял в одиночестве у железнодорожной станции Хоура. На мгновение я остановился около храма, поглядывая с неодобрением на небольшую группу молящихся, бивших в барабаны и в цимбалы.

"Как они славят Божественное Имя Господа--без благоговения, просто механически!"--подумал я. Внезапно с удивлением я увидел, что ко мне быстро приближается учитель Махасайа.

--Господин, как вы попали сюда?

Святой, не обратив внимания на мой вопрос, ответил на мою мысль:

--Разве не верно, маленький господин, что Имя Возлюбленного одинаково звучит на всех устах, будь то уста мудреца или невежды?

Он приветливо обнял меня, и я ощутил, что покоюсь на волшебном ковре Милосердиего Присутствия.

--Не хотите ли вы взглянуть на биоскоп?

Меня обманул этот вопрос, заданный как-то днем любящим уединение учителем Махасайа. Дело в том, что тогда в Индии так называли кино. Я согласился, испытывая радость от того, что смогу находиться вместе с ним. Мы быстро пришли в сад перед Калькуттским университетом. Мой собеседник указывал на скамью около пруда.

--Присядем на несколько минут. Мой Учитель всегда просил меня медитировать, когда я увижу водное пространство. Здесь спокойствие пруда напоминает нам безбрежный покой Господа. И, подобно тому, как все предметы могут быть отражены в воде, так и вся Вселенная отражается в озере Космического Разума. Так чисто говорил мой гурудева.

Потом мы пошли в университетский зал, где шла лекция. Она оказалась невероятно скучной, хотя профессор временами пользовался для для иллюстрации волшебным фонарем; но и его иллюстрации были столь же неинтересны.

"Неужели учитель хотел, чтобы я смотрел на этот биоскоп?"--подумал я с нетерпением, стараясь однако, не огорчить святого и не обнаружить скуку на моем лице. Но он наклонился ко мне, шепнув потихоньку.

--Я вижу, маленький господин, что вам не нравится этот биоскоп. Я сказал об этом Божественной Матери, и Она полностью с нами согласилась. Она говорит мне: свет сейчас погаснет и не зажжется до тех пор, пока мы не сумеем выйти из комнаты.

Как только его шепот затих, зал погрузился во мрак. Пронзительный голос профессора на мгновенье стих, потом раздался снова: "Кажется, что-то случилось с электричеством. Но к тому времени мы с учителем Махасайа уже были за порогом. Оглянувшись назад через коридор, я увидел, что в зале опять зажегся свет.

--Маленький господин, вас разочаровал этот биоскоп, но другой, я думаю, вам понравится.

Мы со святым стояли на тратуаре перед университетским зданием. Он мягко хлопнул меня по груди, над самым сердцем.

Внезапно воцарилось какое-то преображающее молчание. Как при внезапной порче аппарата во врея демонстрации современного звукового фильма на экране остаются лишь движущиеся немые фигуры, так и Божественная рука каким-то непонятным и чудесным образом заглушила всю земную суету. Пешеходы, проезжающие троллейбусы, автобусы, запряженные быками повозки, экипажи на железных колесах--все находилось в бесшумном движении, Как бы владея вездесущим взором, я налюдал все, что совершалось позади меня, по обе стороны и впереди. Целый спектакль жизни этого небольшого района Калькутты прошел перед моими глазами без единого звука. Вся панорама была окрашена мягким светом, подобно тому, как под тонким слоем золы смутно виден блеск огня.