Андрей Первозванный – апостол для Запада и Востока

Наконец, оценивая западное влияние на православное богословие, не стоит забывать, что западная богословская мысль также дала огромный толчок развитию православной богословской мысли. Так, например, православные богословы в России имели абсолютно ясное понимание современной богословской ситуации на стыке XIX и XX веков, следя за полемикой, ведущейся в западных церквах: не только протестантизма с католицизмом, но и, например, «старокатоликов» с англиканами [109].

Конец «Золотому веку» русского богословия был положен Октябрьской революцией 1917 года. Однако его наследие хранилось и развивалось русскими богословами в изгнании, прежде всего в богословских школах – св. Сергия в Париже и св. Владимира в Нью-Йорке. Имена многих выдающихся и влиятельных православных богословов связаны с этими двумя школами. В XX веке они оказали почти столь же сильное влияние на западное богословие, каким было влияние западной мысли на восточную в прошлых веках. Так Восток смог вернуть Западу плоды того процесса роста, в котором «семена» православной веры созрели к урожаю через «методы культивации» западного богословия.

3. Взаимодополняемость традиций как экуменический потенциал

В прошлые времена взаимовлияние восточного и западного типов богословской мысли было процессом, растянувшимся на века, так что периоды сильного воздействия Востока на Запад и времена, когда Запад оказывал большее влияние на Восток, трудно разделить отчетливо. В XX же веке процесс взаимного влияния – как и вся социальная жизнь в целом – значительно ускорился, и теперь практически не представляется возможным различить эти периоды вообще. Более того, в XX веке происходил постоянный обмен между богословскими школами, который смог открыть путь нового сближения между церквами Востока и Запада. С моей точки зрения, экуменический потенциал этого обмена до сих пор не был использован в полной мере.

Хорошим примером раскрытия экуменического потенциала может служить Парижская школа: как было упомянуто выше, православные богословы в изгнании, преподававшие в Свято-Сергиевском институте в Париже, оказали большое влияние на развитие богословской мысли на Западе. И небезосновательно о. Николай Афанасьев стал одним из немногих современных богословов, упомянутых в документах Второго Ватиканского Собора [110]. С другой стороны, православные богословы Свято-Сергиевского института вряд ли достигли бы столь высокого уровня богословских размышлений, если бы не находились в постоянном обмене мыслями с западными теологами, прежде всего с представителями «nouvelle theologie» во Франции. Решающее издание работ церковных отцов во Франции наряду с исследованием литургических источников в Германии повлияло со своей стороны на рост православного богословия в эмиграции. Поэтому Иоанн Зизиулас, один из самых известных богословов православного мира после Александра Шмемана, который самым тщательным образом перенял и углубил мысли Афанасьева о развитии евхаристической экклесиологии, утверждает: «Православное богословие смогло преодолеть свою собственную схоластику средствами богословского развития на Западе» [111].

После падения «железного занавеса» отголоски Парижской школы в развитии богословия в православных странах заметны в последнем десятилетии XX века, когда исследование патристических и литургических источников в православном контексте стало, наоборот, поощряться.

Таким образом, Парижская школа служит хорошим примером того, как взаимные влияния Востока на Запад и Запада на Восток, происходившие в ходе развития богословия, не обязательно ведут к отдалению от собственных традиций, как предполагали сторонники тезиса о «псевдоморфозе». Этот взаимный процесс скорее является «обменом дарами», открывающим путь к углубленному пониманию различных традиций, и потому он способен обогатить обе стороны. «Декрет об экуменизме», принятый на Втором Ватиканском Соборе, особо подчеркивает «справедливое разнообразие» богословских проявлений доктрины и в этом контексте подчеркивает, что «время от времени одна традиция подходила ближе к полному осознанию некоторых аспектов таинства откровения, чем другая, или выражала его более удачно». В подобном взаимообмене традиций в православно-католическом диалоге [112] для успешного общения необходимо наличие богословов, знающих не только свои традиции, но знакомых также с традициями собеседников во избежание огульных негативных утверждений в адрес собеседника, с одной стороны, и нереалистичной идеализации своей собственной традиции, с другой [113].

Наконец, позвольте мне снова вернуться к о. Георгию Флоровскому Его предупреждение о «псевдоморфозе» православной богословской мысли под влиянием западной теологии и его требование неопатристского синтеза зачастую понимались неправильно. Если Флоровский призывает преодолеть западные влияния на православное богословие, то он не имеет в виду отрицание метода западной теологии в целом. Более того, в конце своей известной лекции в Афинах он утверждает: «Недостаточно просто повторять западные ответы, натравливать один западный ответ на другой. Напротив, мы должны в точности признавать, переживать и проникать в эти западные вопросы, мы должны ознакомиться со всей драматической проблематикой западной религиозной мысли» [114]. Посему Флоровский не намеревается отвергать результаты западной теологической мысли в принципе, но он озабочен тем, что православное богословие «должно подходить к Западу творчески и духовно» [115]. В другом отрывке он пишет: «Восстановление подлинного экуменического единства станет возможным только через новое взаимное открытие Востока и Запада и более широкий синтез, попытки к которому иногда предпринимались, но достигнут который так еще и не был» [116]. Поэтому нельзя призыв Флоровского к обновлению православного богословия на основании писаний святых отцов свести просто к лозунгу «Возвращение к отцам». Позвольте мне еще раз процитировать его: «Вернуться к отцам не значит удалиться от настоящего или от истории. <…> Это не только сохранение и защита отеческого опыта, но и также само раскрытие этого опыта и воплощение его в жизнь» [117]. Это требование о. Георгия Флоровского о «воплощении в жизнь» святоотеческого опыта актуально сегодня, как никогда, учитывая вопрошания современного человека, но оставаясь на фундаменте традиций церкви.

На мой взгляд, вопрос о правильном определении отношений между традицией и современностью является центральным вызовом, брошенным сегодня всем христианским церквам. Православные и католики, англикане и протестанты – все стоят перед задачей сообща защищать христианские ценности, на которых была и продолжает быть основана европейская культура. Взаимные богословские влияния Востока и Запада, как мы могли убедиться, ясно показывают, что европейская культура не только дышит западным духом, но также пульсирует энергией православного Востока. Вот почему диалог между Востоком и Западом не несет в себе угрозы «псевдоморфоза», а напротив, может привести к «обмену дарами», обогащающему обе стороны. Если христианская ойкумена осознает этот экуменический потенциал взаимодействия Востока и Запада, то мы встанем на путь, ведущий к жизни духа в диалоге и братской любви, которую столь ярко иллюстрирует икона свв. братьев-апостолов Петра и Андрея.

Ирина Языкова. Апостольские объятия. Размышления над образом свв. апостолов Андрея и Петра

Икона «Объятия свв. апостолов Андрея и Петра» была написана в память о встрече папы Павла VI и патриарха Афиногора, состоявшейся 5 января 1964 г. на Святой земле. Икона была подарена патриархом Святейшему отцу в годовщину этой исторической встречи. Этот образ стал предвестием и своего рода пророчеством другого исторического события, последовавшего вскоре за встречей глав церквей, – взаимного снятия анафем. 7 декабря 1965 г. одновременно в Риме и в Константинополе (Стамбуле) папа и патриарх торжественно сняли анафемы, взаимно наложенные в 1054 г. друг на друга представителями западной и восточной церквей, на тот момент еще епископами церкви неразделенной. Эти анафемы на протяжении многих веков омрачали жизнь христиан Востока и Запада, став символом раскола и противостояния внутри христианского мира. Икона свв. Андрея и Петра не только знаменует собой удивительный факт встречи церквей Востока и Запада в лице их предстоятелей, свершившейся через девять веков после схизмы, веков противостояния и вражды, но она, несомненно, есть пророчество о единстве и любви, к которому призваны все христиане по слову Спасителя. На иконе современного греческого мастера (его подпись стоит в правом углу иконы) [118] мы видим изображение обнявшихся апостолов Андрея и Петра. Апостольские объятия, целование мира символизируют их единство в любви. Как известно из Евангелия, Петр и Андрей были родными братьями, и на иконе они изображены похожими, в то же время каждый из них – неповторимая личность. Их единство символизируют жесты объятий, соприкосновение ликов – щека к щеке, их индивидуальность подчеркнута разными чертами личного письма (форма бороды, волос), зеркальными цветами одежд, но, более всего, символами их подвига. Слева изображен перевернутый крест, на котором принял мученическую кончину Петр, справа – х-образный крест Андрея, на котором он был распят; оба претерпели смерть за проповедь Евангелия, за свидетельство о Христе, но каждый по-своему. В верхней части иконы расположен сегмент, символизирующий небо, где изображен Иисус Христос, благословляющий апостолов. Причем Спаситель благословляет двумя руками: это т. н. архиерейское благословение, ибо Христос – глава церкви и соединяет всех в Едином Теле – церкви, которую символизируют апостолы.