Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание

не превращай только жезл в змея [163]!

Я очень хочу, чтобы ты во всем был подобен великому Аарону,

но если ты в числе египетских магов,

680. занимайся сразу же всем [их искусством], если оно хорошо

(никто тебя не осудит за подражание тому, что хорошо);

но если дурно, держись подальше! Пощади то,

что принадлежит мне!

И знай, что это – мое, несмотря на все твое искусное

притворство.

Ты лишаешь меня моей единственной овечки [164].

685. Одежда обманчива: найдется ли Нафан, чтобы

сказать об этом?

Я прибегу и разорву на тебе темный хитон,

если смогу тебя схватить. В самом деле, порой вы

наслаждаетесь этими одеждами, вроде как самой грубой пищей,

когда у вас вызывают тошноту изысканные блюда.

690. Разорви также и ты нечто мое, если найдешь

что-нибудь слишком изысканное или чуждое мне.

Что было бы более справедливым, чем это?

Лаван [165] пусть имеет белых [овец], тогда как пятнистые [166]

принадлежат пастырю, который много потрудился,

695. тому, кто замерзал от ночного холода и был

опаляем солнцем [167].

Итак, наиболее постыдное из всех постыдных дел есть

сокрытие истинного характера.

Все же удерживай его, и я произнесу тебе похвалу.

Но [то, что происходит] сейчас, возможно ли это?

И на что это похоже?

Можно ли смеяться над каким-нибудь забавным вымыслом,

700. когда «забот полон рот»? [Это будет] «смех сквозь

слезы» [168]. В рассказе кладут на брачное ложе кошку [169],

Украшенную, как невеста:

свадебные подарки, рукоплесканья, смех: блестящая свадьба.

Но кошка, когда увидела мышь, пробегавшую среди [гостей]

705. (она, хотя и была невестой, все же оставалась кошкой),

бросилась на нее

и получила обед, но не свадьбу.

Таков и всякий лжеучитель:

ведь природные качества не меняются быстро.

– Но весьма ловок в делах тот человек,

710. которого ты не одобряешь; он совершенный начальник;

он лавирует между старыми и новыми течениями.

Тот, другой – благочестив, но полезен только одному себе.

– Кто это говорит? Какой испорченный человек!

Ведь нет такого, кто жил бы только сам в себе,

715. ни среди хороших, ни среди дурных.

Но подобно этому воздуху, который, смотря по тому,

что он впитывает,

бывает благовонным или зловонным,

и мы быстро приспосабливаемся к соседям:

к хорошим хуже, к дурным же очень [быстро],

720. потому что легче подражать злу.

И если такой человек становится у нас епископом,

если он наихудший и полон мерзости, то тогда [исполняется

написанное: ] «терновник царствует над деревьям» [170].

Если же [становится епископом] наилучший, то тогда снова

великий Израиль в столпе огненном,

725. ведущем его [171], шествует

в землю надежды, достичь которой стремимся все мы,

хотя [этот человек] не вертится без дела и не завсегдатай

площадей,

не Протей [172], изощренный в коварной перемене образов,

и не Меламп [173] или кто-либо другой, непостоянный,

730. с легкостью принимающий любое обличье

в зависимости от внезапного изменения обстановки.

Итак, почему ты, скажи мне, называешь бесполезным

того, глядя на которого мы могли бы стать лучше?

Или почему ты называешь наилучшим и ловким епископом

735. того, глядя на которого ты с презрением отвергаешь моих?

Несомненно, что излишнее неприятно мудрецам,

тогда как благородное в высшей степени убедительно.

Будь ты тем, как подсказывает твоя душа, а я буду этим.

Может быть, ты думаешь, что наилучший из живописцев

740. не есть тот, кто пишет движущиеся фигуры простыми

красками —

какой-нибудь Зевксис, Поликлет или Евфранор —

но любой, кто с помощью ярких и светлых цветов

создает бесформенные тела

(как мне кажется, именно из таких были Каллимах и Калаис [174],

745. которые с трудом делали копии копий)?

Таков всякий «бывалый» [175] человек.

Итак, с таким взглядом на вещи, ты стремился найти пастыря?

Как мало ты старался! Мне стыдно за тебя.

Ты рассматривал предстоятеля с точки зрения счетовода!

750. Ты заботишься о навозе, я же говорю о вещах более

значительных.

Одно только пусть будет заботой иерея:

очищать души жизнью и словом,

вознося их горе устремлением к божественному:

безмятежный, с возвышенным умом

755. он носит в себе только чистые божественные образы,

наподобие зеркала, создающего в себе самом свои формы.

Он посылает чистые приношения за [духовных] детей

до тех пор, пока не подготовит их самих как приношения.

Пусть все остальное будет оставлено для более

совершенных в этом.

760. Так наша жизнь может стать более безопасной.

Если же для тебя наивысшим благом является свобода

говорить,

Пусть так и будет: мне также это не кажется

незначительным,

если используем ее с умом и умеренностью.

Но все же послушай, как обстоит дело: мудрецу ведь

765. более приличествует молчание, нежели твоя

«обходительность»,

и тогда как твоими качествами являются дерзость и наглость,

ему свойственны благородство и краткость речи.

Но если однажды представится случай говорить свободно,

ты увидишь, как кроткий становится воинственным,

770. и сможешь тогда узнать, как он успешен в этом.

Узнаешь, что такое плутовка-обезьяна и как рычит лев,

когда твое человеческое [красноречие] будет с презрением

отвергнуто

и твое дурное знание склонится к земле;

а тот, оказавшись неодолимым, будет принят слушателями

с легкостью.

775. Ведь ничто не убеждает лучше, чем образ жизни.

По этой же причине ловкач и в этом оказывается слабее.

Тем не менее он с блеском восседает посредине,

пользуясь плодами чужого стола,

и презирает всех как недоносков

780. в такой степени, в какой сам должен быть презираем.

Он имеет один только повод для высокомерия —

значительный город [176],

за который тебе следует скорее погибнуть позорной смертью,

потому что таким образом ты творишь еще больше злых дел.

Разве какой-нибудь городской осел стремится иметь

преимущество перед другим,

785. деревенским ослом?

Он есть таков, каков он есть, хотя и живет в городе.

Что это значит? Почему это соображение не остерегает

дурных?

Почему те, кто слишком спешит, не видят явной опасности

поскользнуться?

Ведь бывает, что и мудрецы поступают немудро,

790. видя, что у дурных дела идут хорошо,

а честные люди влачат жалкое существование.

Или, возможно, это и есть наилучший выход: словно

во время бури,

опрокидывающей все, можно, немного отступив,

покамест все мечется вверх и вниз,