Остановитесь на путях ваших... (записки тюремного священника)

Многие православные священники и иеромонахи трудятся в тюрьмах и лагерях, несут арестантам Слово Божие, крестят, исповедуют, причащают. Накоплен значительный опыт работы с заключенными. Среди направлений деятельности Отдела религиозного образования и катехизации, где я прохожу свое основное церковное послушание, записана катехизация в криминальных зонах. Подчеркиваю, что работа там идет независимо от Отделов религиозного образования или милосердия и благотворительности; идет стихийно по прямому чувству, по зову православных сердец: «в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф. 25:36). Вероятно, настало время обменяться уже накопленным опытом и подумать об общецерковном семинаре по катехизаторской и миссионерской работе в местах заключения.

Мой опыт несравним с опытом отцов, давно подвизающихся в тюрьмах и в лагерях, [2] он отражает лишь опыт работы в одной из тюрем одного города огромной страны [3]. Но кому-то надо начинать. Поэтому я по благословению своего священноначалия взялся за перо. К сожалению, почти все попавшиеся мне заметки в светской и церковной прессе носят в основном информационный характер [4], и в них почти не ставятся вопросы методического, духовного и организационного порядка. Ясно также, что объем катехизаторской и миссионерской работы, которую ведет Русская Православная Церковь в местах лишения свободы, явно недостаточен ни по своему объему, ни, порою, по своему уровню. Многие священники (знаю по опыту общения) боятся тюрьмы, боятся смертников.

I

Тюрьмы и лагеря, так называемые зоны общего, усиленного и строгого режима для взрослых и подростков, — это огромное невозделанное поле, где надо пахать, сеять и жатву убирать. К этому полю, учитывая его размеры, православные пастыри только-только приступили. А оно, как всякое поле, требует систематической работы и внимания. Множество преступников, грешников и невинно осужденных ждут там прихода священников и катехизаторов.

На исповеди молодой парень-арестант благодарит Господа: «Слава Богу, что я попал в тюрьму (!). Если бы меня не арестовали, я не знаю, чего бы еще натворил. А здесь, в тюрьме, я поверил в Бога!» Эту мысль мне разными словами повторял не один арестант.

Там, в тюрьмах и лагерях, священник принимает глубочайшее беспощадное покаяние. Человек со слезами кается на исповеди в преступлениях, которые ему следователи не инкриминируют. Это ли не показатель и глубины раскаяния, и доверия к духовнику!

Когда в камере заключенный говорит: «Если бы мне сейчас предложили выйти на волю или провести месяц в тюрьме, — я бы выбрал тюрьму, — мне многое еще надо узнать и постигнуть», — это значит, что идет перерождение человека.

Если на Вас смотрит просветленное после крещения лицо и полные любви глаза смертника, бывшего убийцы, то это его лицо и глаза Вы будете носить в сердце до конца дней своих.

А другой смертник говорил: «Я поверил в Бога, когда услышал свой смертный приговор». Позже он крестился.

Убийца признавалась: «Я ночами не спала, все молилась: Господи, пришли ко мне священника». Она исповедалась и причастилась на Божественной Литургии в тюремном храме. Помню, как она в первый раз в жизни шла к Чаше. Через несколько месяцев она причащалась вторично.

Другой впервые в жизни стал молиться, когда жертва истекала кровью у его ног: «Господи, сохрани ему жизнь». Молитва преступника была услышана, и одного увезли в больницу, а другого — в тюрьму. А потом, после суда, в тюрьме была первая двухчасовая исповедь со слезами раскаяния за все прегрешения, совершенные в жизни.

Многие сотни прошений о крещении, об исповеди, о причащении, о беседах лежат у меня невыполненными. Грех мой священнический! Всечестные отцы, собратия священники, помогите!

II

Тюрьма — это огромный сложный мир, где на ограниченной территории собраны вместе и заперты в камерах, больших и маленьких, люди трагических судеб, разных характеров, стремлений и жизненного опыта; где садисты соседствуют с молодыми романтиками, необузданная фантазия которых привела их в разбойные банды;

где новые раскольниковы расплачиваются за свои наполеоновские мечтания, за проверку себя: что он — тварь дрожащая, или личность, которая может переступить условные нормы общества (вплоть до совершения убийства) и повелевать людьми, организовывать их и командовать ими;

где в тесных и душных камерах мучаются те, кто, насмотревшись фильмов, мечтал о «хорошей и свободной жизни», о «красивой жизни», как любят говорить они, о женщинах и вине;

где томятся тщеславные кокетки, совершавшие воровство, чтобы иметь красивое, обращающее на себя внимание платье, колье, лакированные туфли, и мрачно смотрят на мир маниакальные убийцы;

где продолжают гордиться своими подвигами или начинают раскаиваться в содеянном эмансипированные женщины и шестнадцатилетние девочки, создавшие разбойные банды без единого представителя мужского пола, а также молодые женщины, пошедшие на тяжкие преступления за своим возлюбленным;

где заключены солдаты-убийцы, не выдержавшие издевательств старослужащих;

где бессонные ночи проводят женщины-матери, в отчаянии и исступлении зарезавшие своих пьяных тиранов-мужей, и в ночной тишине камер им мерещатся кровь и трупы убитых супругов и встают в сознании осиротевшие дети;

где находятся опытные рецидивисты, гордые своим весом в уголовном мире «воры в законе» и малолетние преступники — дети, подростки, брошенные своими родителями и совершившие преступления;

а также лица, севшие за служебные преступления и собственную небрежность, и подставленные своим начальством под суд наивные интеллигенты; здесь и прошлые алкоголики и наркоманы, насильники и проститутки, мафиози, рэкетиры, милиционеры и т. д.

Много бывших спортсменов: мастеров и разрядников каратэ, бокса, самбо, борьбы и пр.; в спортшколах и на стадионах в них воспитывали физическую мощь мышц и жажду победы над противником, но не заботились об их душе и нравственности. Вообще, при посещении камер и бесед с заключенными складывается впечатление, что многие наши спортшколы являются генераторами преступников. Их надо рассматривать как потенциально криминогенные зоны.

Всю эту разнообразную массу людей, поступающую в тюрьмы, пытаются как-то сортировать по камерам и коридорам, жестко разделяя привлекаемых по одному делу «подельников». В тюрьме — и здоровые, и больные, в том числе и душевнобольные. У некоторых психические сдвиги происходят уже в тюрьме.

В прошлой вольной жизни их не коснулись слова о добре и правде, о грехе и святости, о любви и красоте человеческих отношений. Они ходили среди нас, жили в наших домах, учились с нашими детьми в школе, а, может быть, мы их учили или работали рядом с ними, и они иногда заходили и в наши православные храмы.

А теперь все они, лежа на тюремных нарах, койках и топчанах или на холодном полу камер, думают о своей прошлой жизни, мучительно размышляют об ожидающем их будущем.

Арест, тюрьма прервали их бездумный бег по жизни; их остановили. И священник может обратиться к ним со словами пророка Иеремии: «Остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему, и найдете покой душам вашим» (Иер. 6:16). Кто прислушивается к этим словам и хочет искать новых путей и ценностей в своей жизни, а кто, подобно древним израильтянам, решает в сердце своем: «Не пойдем!»