Дневники св. Николая Японского. Том III

С поникшей головой слушал о. Петр и ничего не мог возразить.

Резко уяснив ему эту первую его вину, и то, что без исправления ее нет надежды на примирение его с христианами, я затем сказал и прочее, что говорят против него христиане:

— Говорят, что у тебя развилась страсть корыстолюбия, что ты копишь деньги и даже будто отдаешь на проценты. Я этому не верю. Но неужели и сие?

Мгновенно лице о. Петра переменилось: на глаза выступили слезы, и он резкими движениями гневно воскликнул:

— Кто говорит это, пусть представит доказательства тому!

— Успокойся. Этого, очевидно, нет; значит и речи об этом пусть больше не будет. — Но далее: твоя жена ссорлива, груба, — что также возбуждает нарекания на священника.

Признал это о. Петр; и даны соответственные наставления.

— Детей, говорят, не воспитываешь в христианском духе; твой сын будто бы в мяч стал играть в алтаре?

— Но я тотчас же выгнал из алтаря его и товарища, с которым он думал затеять игру.

— Вот видишь; значит, это правда; а я было не поверил. — Набравши таких и подобных фактов, как же христианам не обидеться на своего священника и не найти его негодным для служения! Впрочем, все эти факты не составляют достаточной причины, чтобы священника лишить священства, или запретить ему сие служение. А потому ты останешься священником в Одавара, но с условием, что исправишь главную вину: леность и бездеятельность, — с чем вместе исправятся и второстепенные.

И даны были наставления: вернувшись в Одавара, сначала уговорить свою жену — вперед не компрометировать его и себя недостойным поведением; потом помириться с катихизатором Ильей Сато и помирить его жену с своею; потом собрать христиан, — смиренно извиниться пред ними в своей лености и обещать вперед рачительность о церковном деле, да потом и исполнить обещание в точности, чрез что Церковь оживится, любовь всех к нему возвратится, и не будет нужды и на Соборе трактовать о перемене священника в Одавара.

Так как зазвонили к Обедне, то мы беседу прекратили, и я сказал о. Петру, чтобы он во время богослужения дал в душе твердый обет Богу исправить свою вину — леность — и попросил благодарной помощи в сем подвиге.

Во время Обедни увидел в Церкви бывшего здесь летом гостя — Сергея Николаевича Сыромятникова, сотрудника «Нового Времени» (Сигма). После Церкви он зашел ко мне; оказалось, что он путешествовал до сих пор в Корее и по Амуру, для изучения сих стран; ныне возвращается чрез Америку в Россию.

В четыре часа было крещение дочери диакона Дмитрия Константиновича Львовского Надежды; я совершил Таинство в Крестовой Церкви; восприемниками были — посланник барон Розен и его маленькая дочь Лиза.

После Сыромятников зашел ко мне, обедал, и мы с ним провели время до половины девятого. Жаль, что не остается на некоторое время в Японии, чтобы познакомиться с сею страною, против которой сильно предубежден; моих кратковременных защищений, конечно, мало, чтобы сбить его с позиции. — Согласно его просьбе, снабдил его фотографиями наших школ и Собора.

17/20 ноября 1897. Понедельник.

Утром сегодня совсем уже хотел отпустить о. Петра Кано в Одавара, но, зашедши в канцелярию, нашел новое прошение христиан Одавара — сменить его, — «не хотим–де принимать от него никаких таинств»; и печатей на прошении целых три листа; просят посылать к ним для исповедания их о. Павла Савабе, или еще кого. Тут же — при пакете с прошением — другое письмо, отчасти объясняющее механизм первого, — письмо от одного христианского дома, говорящее, что хлопотуны, бегая с прошением для собирания подписей, употребляют и мое имя, — «епископ–де велел прикладывать печати, для сего, мол, и прислан был благочинный». Недобрым словом помянул я о. Павла Савабе, читая это. Не мог смотреть на него тогда, когда он, вернувшись из Одавара и отдавая отчет, заговорил о собрании в Церкви и о том, что после молитвы тотчас предложил вопрос: «Кто желает удаления о. Кано из Одавара и кто нет?» Отвратил от него взор, внутренно негодуя, что он так глуп, и что я не менее глупею, до сих пор не исправляясь от доверия к нему и от давания ему таких поручений; но тогда — ни слова ему не сказал неодобрения, чтобы не обидеть старика; сегодня же в канцелярии вслух обоих секретарей не воздержался возразить, что вперед о. Павла Савабе уж не употреблю для подобных деликатных и вместе очень важных для Церкви комиссий. (И дай Бог исполнить это!) Вместе с тем продиктовал письмо к катихизатору в Одавара Илье Сато с призываньем его сюда по церковному делу. Илья Сато — это сущая лиса, ласковая и с пушистым хвостом, но злая и хитрая, — больше всех виновен в возбуждении всей этой ненависти к о. Петру; очевидно, его за это дело вместе с Михаилом Кометани, из христиан главным врагом о. Петра, — такое последовательное преследование о. Петра, собирание печатей и подписей и неустанное бомбардирование Миссии и частными, и общими письмами и прошениями против о. Петра. К счастью для последнего, и за него тоже немало писем и прошений, хотя не столь изукрашенных печатями, — Когда явится Сато, нужно будет помирить его с о. Петром и вместе отправиться для умиротворения Церкви в Одавара, что вдвоем они могут сделать, раздельно же нет. Итак, о. Петр Кано оставлен еще здесь для вящего обдумывания своего положения; прошение из Одавара с многочисленными печатями я вручил ему как материал для размышлений.

Был опять Сыромятников. Я ему передал четыре японских книги о Корее, какие могли сегодня найти, и обещал высылать книги в Россию, если какие попросит.

Вечером в соучастии с Емильяном Хигуци исправлен перевод Первого Послания в Коринфянам в тех пунктах, которые замечены им, как неправильно переведенные. В трех–четырех местах последовали его совету и поблагодарили его за оный.

18/30 ноября 1897. Вторник.

Утром, во время перевода, сказали, что из Одавара Илья Сато прибыл. Оставил я перевод, чтобы поговорить с ним. Еще прежде его, ранним утром, мне принесли письмо одаварских христиан в ответ на мое: ни за что не хотят они помириться с о. Петром и требуют немедленно его удаления, — такова сущность письма. Впечатление от него тяжелой думой лежало на душе, и потому я поспешил оставить перевод и идти к Сато. Следуя Апостольскому наставлению «духом кротости исправлять», я ласково стал говорить с Сато, и без гнева, но прямо укорил его за участие в поднятии всей этой бури против о. Петра. Признался Сато, что участвовал в составлении писем сюда и даже сегодня расстроившее меня письмо признал вышедшим из–под его редакции. Конечно, он выставлял это в таком виде, что «смягчал, мол, резкие выражения в чернеках, составляемых христианами» и тому подобное. Но так или иначе, он оказался во всем сговорчивым; рассказал он мне вполне свои неудовольствия против о. Петра; ничего нового не сказал, кроме того разве, что приведением примеров более ярко выставил вину о. Петра — дурно говорить о людях. Так как своими рассказами про о. Петра он в то же время выяснил, что таких вин, за которые следовало бы священника запретить, у о. Петра нет, — что тут же было и объяснено ему, — то он тем охотнее согласился помириться с о. Петром и действовать вместе с ним к умиротворению и дальнейшему преуспеянию Церкви. — Я отправился к о. Петру, на второй этаж, где в комнате с ним застал и о. Павла Савабе, сыгравшего печальную роль в деле; не обращая внимания на последнего, изложил пред о. Петром разговор мой с Ильей Сато, вновь услышал от него уверения, что он кается в своих недостатках, послуживших причиною расстройства Церкви, и имеет твердое намерение исправиться; после чего я пригласил о. Петра ко мне в гостиную, свел его здесь с Ильей Сато, заставил поцеловаться и мирно разговориться. Уверившись, что действительно пошел добрый задушевный разговор, я оставил их и вернулся к своему переводу и к беспрестанным отрываньям от дела по причине сегодняшнего расчетного дня. В двенадцать часов о. Петр и Илья Сато заявились ко мне совершенными друзьями, что видно было из их совсем просветленных лиц, и сказали, что готовы отправиться в Одавара на дело умирения Церкви. Я оставил их до завтра, чтобы приготовить письма к христианам (и к Михаилу Кометани, зачинщику неурядицы, но и усердному христианину, хотя неразумному). Они сказали, что в таком случае посетят каждый своих родных в Токио, что я и позволил. — Вечером, в девятом часу, когда я был тоже за переводом, заявился христианин Такахаси, из Одавара, прибывший, чтобы ходатайствовать об отставке о. Петра в Одавара. Услышав здесь, что это и имеется в виду, он успокоился и просил повидаться со мной только чтобы получить благословение.