Дневники св. Николая Японского. Том III

О. Павел Савабе прочитал телеграммы и письма из Хакодате о тамошнем настроении. Поговорит он с Симода и его товарищем, находящимся здесь, потом еще со мной и отправится в Хакодате исправить, если Бог поможет, тамошний разлад христиан с священником и между собою.

О. Петр Ямагаке письмом, сегодня полученным, ответил на телеграмму отсюда, почему он просит отставки от службы. Причина — в разладе матери его с женой его; ему нужно или развестись с женой, или мать удалить от себя; ни того, ни другого он сделать не в силах, а домашняя его неурядица известна всей Церкви, и все возмущены ею, — это и заставляет его оставить священническое служение — Я просил о. Павла Савабе непременно изъять мать о. Петра из его семейства и привезти в Токио, где будет дано ей содержание (пять ен), или даже место «камбёофу» в нашем семинарском госпитале, если она пожелает и будет способна к сей службе.

Был литератор и журналист (ныне главный в Циувоо) Кавасаки; просил писем в Пекин, куда едет для изучения Китая; дал письмо к о. Иннокентию. Потом Кавасаки (бывший Китамура) отправится в Европу изучать политику и быт европейских государств. Внушал ему иметь руководящею нитию всей его литературной деятельности ознакомление Японии с Россией и сближение сих двух стран, естественных друзей и союзников в будущем и так далее.

Работа по нашему переводу сегодня вечером прекратилась в половине девятого часа, вместо девяти: Накай заболел сердцебиением, говорит, «какке» — и отправился к доктору. Не дай Бог серьезно захворает?

25 сентября/7 октября 1897. Четверг.

Перевода не было, так как Накаи болен. Целый день занят был продолжением составления брошюрного каталога.

О. Павел Савабе у Симода расспрашивал от хакодатском деле, и проговорили они с девяти утра до четырех вечера: только японцы так умеют плодить свои речи! Из длинных писем о. Петра Ямагаке, кажись, все было ясно, — тем более, что слушать господина Симода, значит слушать одну и ту же сторону. Для японца, покуривая трубочку, или по–новому, как о. Павел, папироску, настоящий кейф произносить с придыханием «а–а!», слушая в сотый раз одно и то же.

26 сентября/8 октября 1897. Пятница.

Опять целый день занятия в библиотеке, так как Накаи болен и, кажется, долго будет болеть этою несносною «какке».

О. Федор Быстров пишет о предполагаемом назначении сюда о. Сергия (Страгородского). Письмо от двенадцатого августа, раньше телеграммы сюда Саблера. Но не помешала бы моя ответная телеграмма. В Синоде, кажется, на первый план поставлена мысль о архиепископстве здесь, и стало быть о присылке сюда о. Сергия викарным епископом, чему моя телеграмма противоречит.

Пишет еще о. Феодор о несчастиях с Дмитрием Яковлевичем Никитиным, нашим академическим товарищем, ныне протоиереем Сергиевского собора: единственный сын помер, дочь убежала для незаконного сожития, жена ныне померла; безутешно плачет бедный Дмитрий Яковлевич, плачет до того, что темная вода приключилась на глазах, и операцию ему делали, чтобы не ослепнул. Крайне жаль доброго товарища и достойнейшего из петербургских протоиереев!

27 сентября/9 октября 1897. Суббота.

Савва Сакурада, на которого меньше всего было надежды при нынешнем выпуске, оказывается наиболее одушевленным и успешным из всех ныне подвизавшихся проповедников: совсем ослабевших христиан в Иокохаме поднял и ободрил, приобрел уже девять новых, недавно крещенных о. Катакура, и имеет немало слушателей вновь. О. Иоанн Катакура очень хвалит его усердие, и сам Савва пишет письмо, так и дышащее благодатным влиянием. Дай Бог ему остаться навсегда в этом настроении!

Язычник из провинции Хитаци добрым письмом просит принять его двух дочерей на воспитание в нашей Женской школе. К сожалению, приходится отказать, ибо школа переполнена.

Другой язычник, из той же провинции, недавно просивший христианского наставления, вновь пишет, просит еще книг для познания христианства. Посланы. Написано, кроме того, к о. Титу, чтобы посетил сего язычника и преподал ему учение. Петр Мисима не может, ибо двадцать два ри от Оота; но Мисима узнал, что язычник этот — человек очень уважаемый в своей местности; значит, можно надеяться водворить там Христово учение.

Перед всенощной зашли ко мне двое русских: мать и сын, инженер, уже год служащий в Владивостоке и ныне получивший месячный отпуск для отдыха. Мать, усевшись на диване, спрашивает меня:

— Вы кто будете?

— Здешний миссионер.

— Комиссионер! — пренебрежительно, сквозь зубы произносит она.

— Миссионер, — поправляет ее сын.

— Тут, говорили нам, есть о. Николай, — где же он?

— Я ношу это имя.

— Но что же тут такое? Монастырь?

— Нет, — стан Миссии.

— Но что же вы делаете? — И так далее, разговор в этаком элементарном виде.

Иностранцы не делают таких вопросов миссионерам, даже и русским!

28 сентября/10 октября 1897. Воскресенье.

О. Павел Савабе попрощался, чтобы завтра утром отправиться в Хакодате разобрать ссору тамошних христиан между собою и с священником. Христиане забросали письмами о тамошних дрязгах и умоляют как можно скорее прислать кого–нибудь разобрать их. Дай Бог, чтобы удалось о. Павлу водворить мир и порядок! К сожалению, некем заменить там о. Петра Ямдгаке; но со временем вывести его оттуда необходимо: слаб до крайности, — не в состоянии управить тамошнюю Церковь.

В Обедне был и потом зашел ко мне Моисей Хамано, только что выпущенный из тюрьмы на поруки. К сожалению, не смирился. Я ему говорю: «Пусть прошлое останется позади; но будущее–то сделай безукоризненным; еще ведь половина жизни впереди; кстати и сыну оставь за собою доброе имя» (его сынок был с ним). А он: «Сердце у меня и теперь чисто; это — дело компании». Он, начальник компании, не признает за собою плутовство (употребление в дело забракованных водопроводных труб), за которое сидел два года в тюрьме, и за которое суд еще не окончен! А не покаялся и не смирился, значит и впереди — опасность от падений. Жаль!

29 сентября/11 октября 1897. Понедельник.

Утром были хакодатские христиане Игнатий Симода и Павел Нагасе. Показывали документы, по которым им даны рыбные промыслы на Сахалине. Оказывается, что они представились в Александровском Посту хлопотать о разрешении им ловить рыбу, как радетели Церкви, с обещанием третью часть выручаемого прибытка отдавать на дело распространения христианства в Японии. Неудивительно, что там приняли их с полным сочувствием и постарались удовлетворить их просьбе, несмотря на то, что там положено было японцам больше не давать разрешений на ловлю. Священник Александровского Поста составил и написал от имени Симода и Нагасе прошение к начальнику Поста, в котором именно и упоминалось, что они третью часть будут отдавать на Церковь. Начальник Поста от губернатора исходатайствовал разрешение, которое и дано официальными документами, на имя Симода и Нагасе, с указанием мест ловли. Все эти документы я прочитал и еще яснее узнал дело, которое уже знал — Но Симода и Нагасе вместо того, чтобы воспользоваться данными им правами, продали их какому–то язычнику на три года за 2.500 ен. В оправдание говорят они, что денег не имели, чтобы самим вести дело. Но тут начинается история их разлада с хакодатскими членами церковного совета, история, которую нельзя понять, не слыша другой стороны. Так или иначе, видно, что они не заслужили доверия хакодатских христиан, иначе были бы у них деньги для ведения самим дела. По их словам, хакодатские христиане говорят им: «Отдайте нам документы на ловли»; но они, очевидно, не могут этого сделать, ибо документы на их имя, и они начали дело. Что дальше будет, увидим по исследовании всего о. Павлом Савабе. Симода и Нагасе я советовал привести все к миру и самим заняться делом, а также исполнить условие внесения Церкви трети выручки; если всего этого не исполнят они, то могут лишиться и ловель, и чести пред русскими властями на Сахалине, и посрамить тем Японскую Церковь.