Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание

121.* К нему же (221)

Рад я советникам любви, особенно же в такое время и в рассуждении человека, недавно присоединенного и в то же время крещеного и, чтобы угостить тебя словами Писания, водруженного в юности (Пс. 143:12). Ибо так оно называет превосходство разумения пред возрастом. Потому, как древние отцы, между прочим, желали детям росы небесной и тука земли (Быт. 27:28), разве кому угодно и это разуметь в смысле высшем, так я за все воздам тебе духовно. Исполнит

Господь вся прошения твоя (Пс. 19:6), и будешь отцом таких детей (если уже должно выразить желание свое и короче и ближе), каким сам ты показал себя родителям своим, чтобы сверх прочего и мне славиться тобою.

122. К Феодору, епископу Тианскому (122)

И мне, как больному, обязан ты оказать свои услуги, потому что одна из заповедей – посещать больных, и святым мученикам обязан также ежегодным чествованием, какое совершаем в твоих Арианзах в двадцать второй день нашего месяца Дафуса [287] Притом же немало церковных дел, которые требуют общего рассмотрения. По всем этим причинам соблаговоли, нимало не замедлив, быть у нас. Хотя и труд велик, однако же и награда равновесна.

118. * К нему же (222)

Рад я твоему прибытию, люблю быть вместе с тобой; однако же иное удумал сам о себе, то есть сидеть дома и любомудрствовать в безмолвии. Ибо это нашел для себя всего более полезным. Поскольку же и погода еще непостоянна, и болезнь меня не оставила, то прошу тебя, будь немного великодушен, помолись о моем здоровье; спустя некоторое время и я готов [буду] присутствовать при твоих молитвах.

119. К нему же (142)

Зовешь к себе, и я спешу; но спешу один и на сближение с тобой одним. А соборам и собеседованиям кланяюсь издали, с тех пор как испытал много (скажу скромнее) дурного. Что же еще остается? Справедливому желанию помоги молитвами, чтобы сподобиться мне того, о чем забочусь.

111. К Олимпию (112)

И седина иному учится, и старость не всегда, видно, достоверное свидетельство о благоразумии. Особенно зная мысли и нечестие всех аполлинаристов и видя их несносное высокоумие, думал я, что своим великодушием сделаю их кроткими и смягчу понемногу, что по видимому и обещали они моим надеждам. Но незаметным образом, как оказалось, сделал я их еще худшими и неблаговременным любомудрием нанес вред Церкви, ибо кротость не приводит в стыд людей негодных. И теперь, если бы самому мне лично было можно доказать это, будь уверен, что, и сверх сил поднявшись, не обленился бы я припасть к твоей честности. Но поелику болезнь завела меня далеко и по совету врачей нужно стало пользоваться ксанксаридскими теплыми водами, то заменяю себя письмом. Эти злые и во зле погибшие люди, сверх всего прочего, призвав или (не могу сказать этого в точности) употребив в дело проезжавших епископов, которые низложены на Вселенском Восточном и Западном соборе, и воспротивясь всем царским постановлениям и вашим приказам, возложили имя епископа на одного человека, между ними нечестивого и подозрительного, ничем, как думаю, столько не обнадеживаемые, сколько (надобно сказать это) моей мертвостью. Если это сносно, да перенесет твоя твердость, перенесу и я, как и переносил неоднократно. А если тяжело и нестерпимо для самих благочестивейших царей, соблаговоли наказать их за то, что ими сделано, хотя и не так строго, как заслуживало бы их высокоумие.

112. К Олимпию (160)

Моя радость миновала, как сон. Когда донесен я был до обители, чтобы получить там некоторое облегчение от купальни, потом питая, надежду свидеться с тобой, имел уже это благо как бы в руках, и провел в обители несколько дней; внезапно постигла меня болезнь, которая частью уже беспокоит меня, а частью угрожает мне. Если нужно найти какое подобие для моего недуга, то я терплю то же, что и полипы, которых насильственно отрывают от камней и которые часто бывают при этом в опасности или часть своих ячеек уступить камням, или прихватить с ними нечто от камней. Таково-то мое положение. Ho о чем было мне нужно просить твою правоту лично, о том осмелился просить и заочно. Нашел я, что сын Никовул очень обеспокоен и заботой о продолжении пути, и постоянным пребыванием в обители, как человек немощный, не привыкший к этому и скучающий одиночеством. Соблаговоли употребить его на всякое другое дело, на какое тебе угодно; потому что он готов во всем служить твоей власти; но избавь, если можно, от этой заботы, если не по чему другому, то из уважения, что ходит он за мной, больным. Как просил я тебя о многом и за многих и получал просимое, так имею нужду в твоем снисхождении и ко мне самому.

127. К Елладию (159)

И другим приятно приветствовать твое благоговение, но еще приятнее сие мне в настоящем моем положении. Поскольку с каж дым почти днем теряю надежду, то сие и делает меня более к тебе привязанным, как получающего последнее приобретение. Но как сознаю это приобретение, то обязан я вознаграждением достоуважаемому сыну Никовулу, от которого мое приобретение; и как поступают бедные, когда, видя пред собой богатых, желают от них получить благодеяние, так поступаю и я, уплачивая ему долг чрез тебя. А имеет он нужду в покое от дел, как человек постоянно к тому привыкший; поэтому соблаговоли доставить ему случай к таковому упокоению.

128. К Прокопию (109)

Приветствую издали тебя, который заменяешь мне всех и выше для меня всех. И лично удостаивал ты меня великого своего благоволения, и заочно, как знаю, удостаиваешь того же. А за великое да будет воздана великая награда и подателю сего письма, сыну моему Анфиму. Какая же это награда? Пользоваться твоим покровительством во всем, что ему нужно. Просьбе моей придают особенную силу как самый этот человек, участвовавший в знаменитом военном деле и, может быть, известный людям важным, так и бедствие, расстроившее его телесный состав, которое ясно говорит само о себе, и сколько тяжко было бы для всякого, столько, как и естественно, тягостнее для него, потерпевшего это не по заслугам своим. Присовокупленное же к этому и мое прошение, как уверен я, еще более поможет успеху в том, чего домогаемся.

120. К нему же (173)

Если бы не так худо было телесное мое здоровье и не был я в опасности отчаиваться в самой жизни, то первой и важнейшей для себя выгодой почел бы я видеться с тобой, быть у тебя, самому лично представить эту просьбу. Но поскольку не поднимаю головы, совершенно связанный болезнью, и против воли лишен возможности исполнить свое желание, то принимаюсь за второе средство и обращаюсь к тебе с письмом; им приветствую и лобызаю тебя, им осмеливаюсь просить о диаконе нашем Евгении, за которого взываю к твоему великодушию. Если знакомство с негодным Ригианом еще не преступление, а в другом ни в чем, кажется, он невиновен, то ради самого правосудия, которого ты опора и защитник, а если и это почитаешь преступлением, то ради Бога, Которому он предстоит, и ради моей седины, которая, как известно тебе, уважаема многими боящимися Господа, умоляю тебя, окажи эту милость и мне, и всему клиру и, освободив сего человека от напасти, соделай, чтоб иметь тебе добрую надежду у Бога. Взамен же сделанного тобой получишь не меньшее что-нибудь (если не много будет так сказать) – мои молитвы.