Иисус, которого я не знал

Это, как мне думается, и есть основной недостаток всех наших книг и размышлений об Иисусе. Мы читаем Евангелие через призму имевших место церковных соборов, таких, как Никейский и Халкидонский, через призму попыток церкви понять Его.

Иисус был человеком, евреем из Галилеи, имевшим имя и семью, с одной стороны, он был таким же, как все. Но, с другой стороны, он отличался от всех когда–либо живших на земле людей. Церкви понадобилось пять веков активных дебатов, чтобы достигнуть своего рода гносеологического баланса между определениями «такой же, как все» и «не такой, как все». Для тех из нас, кто вырос в среде церкви, или даже просто в среде христианской по своему названию культуры, чаша весов склоняется в сторону определения «не такой, как все». Как сказал Паскаль: «Церкви было так же сложно доказать то, что Иисус был человеком, перед лицом отрицавших это, как и то, что он был Богом; вероятность того и другого была одинаково велика».

Сразу оговорюсь, что я признаю Символ Веры. Но в этой книге я хочу проникнуть за завесу этих формулировок. Я хочу, насколько это возможно, взглянуть на жизнь Иисуса «изнутри», как очевидец, как один из тех, кто шел за ним. Если бы я был японским кинематографистом, которому выделили 50 миллионов долларов и у которого нет никакого сценария, кроме текста Евангелия, какой фильм я бы сделал? Надеюсь, выражаясь словами Лютера, «облачить Христа плотью, насколько возможно».

В процессе написания книги я чувствовал себя как турист, который ходит вокруг монумента, трепещущий и потрясенный. Я кружу вокруг монумента Иисуса, изучая его отдельные части — историю его рождения, проповеди, чудеса, врагов и последователей — чтобы поразмыслить о них и попытаться понять человека, который изменил историю.

Иногда я чувствовал себя как реставратор, стоящий на «лесах» в Сикстинской капелле и сметающий пыль истории влажной щеткой. Если я буду достаточно сильно нажимать на скребок, откроется ли мне оригинал за всеми этими наслоениями?

В этой книге я попытаюсь рассказать историю Иисуса, а не выдуманную мной историю. Однако поиски Иисуса неизбежно оказываются поисками самого себя. Никто не может остаться прежним, познав Иисуса. Я заметил, что сомнения, имеющие различные источники — науку, сравнительное богословие, врожденный скептицизм, антипатию по отношению к церкви, — предстают в новом свете, когда я обращаюсь с этими сомнениями к человеку по имени Иисус. Если на этом этапе, в этой главе, я скажу больше, это приведет меня к нарушению излюбленного правила Барабары Тачмен.

2

Рождение: визит на планету

Всемогущий Бог, некогда восседавший На троне в своей величественной мантии, Стал светом, и в один из дней Нагим спустился в мир спасать своих детей.

Джордж Херберт

Разбирая кипу открыток, пришедших нам на последнее Рождество, я замечаю, что все эти символы уже запечатлелись в нашем мозгу В подавляющем большинстве случаев это пейзажные сцены, на которых городки Новой Англии, занесенные снегом, как правило, изображены с запряженными в сани лошадьми. На других открытках резвятся животные: не только северные олени, но и бурундуки, еноты, птицы и привлекательные серые мышки. На одной из открыток изображен африканский лев, своей широченной передней лапой ласково обнимающий ягненка.

К ангелам в последние годы с бешеной скоростью возвращается популярность, Hallmark и American Greetings не обходятся теперь без выдающихся изображений этих существ, с почему–то скромным и застенчивым взглядом — совсем не тех созданий, которым приходилось начинать разговор со слов «Не бойся!» Открытки, целиком посвященные религиозной тематике (их заметно меньше), уделяют все свое внимание Святому Семейству, и вы можете, даже бросив на них беглый взгляд, определить, что эти люди не похожи на остальных. Они кажутся спокойными и безмятежными. Яркие золотые нимбы, похожие на короны из другого мира, парят над их головами.

Внутри эти открытки полны подчеркнуто светлых слов, таких как любовь, доброжелательность, радость, счастье и душевное тепло. Мне кажется, это здорово, что мы удостаиваем священный праздник таких домашних сантиментов. И все же, когда я обращаюсь к описанию первого Рождества, приведенному в Евангелии, мне видится это в совсем других тонах, и я чувствую, как созданное мной рушится.

Я вспоминаю один эпизод из телевизионного шоу «Тридцать три мелочи», в котором Хоуп, христианка, спорит со своим мужем, евреем по имени Майкл, по поводу праздников. «Что тебя так волнует этот праздник ханука? — спрашивает она. Неужели ты действительно веришь в горстку евреев, выстоявших против целой армии благодаря тому, что в их светильниках чудесным образом не иссякало масло?»

Майкл взорвался: «Ты думаешь, в Рождестве больше смысла? Может быть, ты веришь в то, что ангел явился девочке–подростку, которая потом забеременела без всякого секса и, приехав верхом в Вифлеем, провела там одну ночь в сарае и родила ребенка, которому суждено было стать Спасителем мира?»

Откровенно говоря, недоверчивость Майкла, как мне кажется, близка тому, что я прочитал в Евангелиях. Мария и Иосиф вынуждены переносить позор и насмешки со стороны семьи и соседей, которые относятся к произошедшему, скажем, как Майкл («Может быть, ты веришь в то, что ангел явился…»).

Даже те, кто верит в сверхъестественность произошедших событий, признают, что за ними следуют большие несчастья: старый дядюшка молится за спасение «от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас»; Симеон мрачно предупреждает деву Марию о том, что «тебе самой оружие пройдет душу»; в благодарственном молебне, который читает Мария, упоминаются низвергнутые правители и потерпевшие крах гордецы.

Вопреки тому, что пропагандируют открытки, Рождество не сделало жизнь на планете Земля сентиментальным царством любви. Вот что я, приблизительно, ощущаю, когда приходит Рождество, и я обращаюсь от оптимизма рождественских открыток к непреклонности Евангелия.

На рождественских сувенирах семья Иисуса изображается в виде фигурок, выгравированных на золотой фольге, где кроткая Мария получает Благую Весть как особое благословение. Но это совершенно не похоже на то, как Лука рассказывает эту историю. Мария, «увидев его (ангела), смутилась от слов его», а когда ангел произнес возвышенные слова о Сыне Всевышнего, царству которого не будет конца, Марии приходит в голову весьма земная мысль: «Как будет это, когда я мужа не знаю?»

Однажды одна молодая незамужняя девушка, занимавшаяся юриспруденцией, по имени Синтия, смело явилась в мою церковь в Чикаго и покаялась в грехе, о котором мы уже знали: мы каждое воскресение наблюдали, как ее непоседа сын бегал по церкви. Синтия прошла тяжелый путь женщины, родившей ребенка вне брака и заботившейся о нем после того, как его отец решил сбежать из города. Грех Синтии был не более тяжким, чем многие другие, однако он имел серьезные последствия. Она не могла скрыть результат одного единственного страстного порыва, который в течение нескольких месяцев ей приходилось терпеть в своей утробе, пока не появился ребенок, изменивший каждый час ее последующей жизни. Неудивительно, что еврейская девушка Мария была сильно напугана: ее ожидали такие же перспективы, только без страстного порыва.

Сегодня в Соединенных Штатах, где каждый год миллионы молодых девушек беременеют вне брака, ситуация, в которую попала Мария, несомненно, уже не столь сложна, но в строгом еврейском обществе первого века нашей эры новость, которую сообщил ангел, не могла быть особенно доброй. По закону, обрученную женщину, которая забеременела от любовника, забивали камнями.

Матфей повествует об Иосифе, который принимает великодушное решение развестись с Марией, не вынося это на суд общественности, но появляется ангел, чтобы рассеять его заблуждение по поводу измены. Лука рассказывает о трепещущей от страха Марии, которая поспешила к единственному человеку, способному понять, что ей пришлось пережить: к своей родственнице, Елисавете, которая чудесным образом забеременела в старости, также после ангельского благовещения. Елисавета поверила Марии и разделила ее радость, и все же эта сцена отчетливо демонстрирует разницу между двумя женщинами: вся округа говорит об исцелении утробы Елисаветы, тогда как Мария вынуждена скрывать позор ее собственного чуда.