Священный роман

Философы называют Романтику, тоску нашего сердца, стремлением к трансцендентному; желанием быть частью чего-то большего, чем мы сами, быть частью чего-то хорошего, что выходит за пределы обычного. Трансцендентность — это отчасти те захватывающие чувства, которые мы испытываем, когда футбольная команда нашего города одерживает победу в сложном матче с сильным противником. В самой глубине нашего сердца мы страстно желаем быть сопричастными тем героическим поступкам, которые совершают люди, сходные с нами по образу мыслей и духу.

В действительности, если мы проанализируем прошлые сердечные истории, романтические чувства приходят к нам в форме двух сильных желаний: стремления к приключению, которое чего-то потребует от нас, и стремления к близости с людьми, которые знают нас такими, какие мы есть на самом деле, и в то же время приглашают нас познать их тем откровенным и открытым способом, которым познают друг друга супруги на брачном ложе. Для мужчин акцент, возможно, немного больше смещен на приключение, а для женщин — на близость. И все же оба желания сильны как в мужчинах, так и в женщинах. По правде говоря, эти два желания приходят к нам одновременно, вместе со стремлением быть причастным к чему-то героическому.

Когда я был маленьким, я любил прыгать со стога сена прямо на спины молодых бычков, пасущихся внизу. Следовавшие за этим скачки без седла были всегда самым настоящим приключением. Кроме того, я любил смотреть по телевизору передачу «Клуб Микки-Мауса» только ради эфемерной близости с Аннет (Фуничелло). Я по-прежнему верю, что наши глаза встречались раз или два и она улыбалась мне. Эти две мальчишеские страсти к приключению и близости часто сливались в одну, когда я воображал себе историю, в которой спасал Аннет от злодеев и убегал с ней в горы, где мы жили счастливо до конца наших дней. Я был ее героем, а она моей принцессой, и мы всегда были готовы сразиться со злодеями, плечо к плечу, если потребуется прийти кому-нибудь на помощь.

Какую бы форму ни принимало каждое приключение в наших фантазиях или «в реальности», этот Священный роман есть в каждом сердце, и он не исчезнет. Это самая суть нашей духовной жизни. Любая религия, которая игнорирует его, выживает только за счет навязывания чувства вины, набора правил, которые надо заучить, и законов, которым надо следовать.

Кто-то или что-то завораживает нас с самого начала звуками лесной жизни на берегу ручья или закатом в пастельных тонах, строгой величественностью горных вершин или пламенеющими красками осенней листвы, рассказывает нам о чем-то или о ком-то, вселяет надежду на то, что эти чувства придут к нам снова. Они могут внезапно заставить нас упасть на колени в смертельной тоске о чем-то или ком-то потерянном; о ком-то или о чем-то, что может распознать лишь наше сердце. Льюис хорошо знал эту страстную тоску. Он писал:

В сущности, искусство, литература, музыка — все описывало и изучало Романтику или ее отсутствие в мириадах образов, сцен, звуков, характеров, которые никогда не повторяются. Причина, по которой пьесы Шекспира, несмотря на то, что они написаны на основе сюжетов, характерных для Англии XVI в., по-прежнему актуальны и красноречивы и их по-прежнему играют на театральных подмостках от Токио до Нью-Йорка, — причина эта в их универсальном характере.

Как будто кто-то дал нам романтические переживания, чтобы они часто тревожили наш внутренний мир, оставаясь непонятыми, не позволяющими себя объяснить, разложить по полочкам, никогда не исчезающими. Романтические переживания приходят и уходят по своей воле. И таким образом мы у них в плену.

Какое отношение имеет эта Романтика к Богу? Может ли то буквальное, определенное послание христианства, которое мы передаем друг другу в Апостольском символе веры, быть тем же секретным посланием, которым ночной хор делился друг с другом и со мной той далекой летней ночью моего детства? Неужели это Господь обрек нас на вечное стремление разгадывать сюжет Священного романа, чтобы мы тем самым приближались к Нему?

Если бы эта острая тоска была единственным глубоким опытом нашей души, мы не потеряли бы сердца. Даже если бы мы ни разу не утолили эту тоску, мы бы стремились утолить ее всю жизнь. Есть множество намеков, подсказок и «мучительных проблесков», чтобы мы продолжали искать и наше сердце было всегда открыто и готово к поиску. Но есть и другое послание, которое доходит до всех нас в разных формах и по-разному влияет на нашу жизнь даже в ранние годы. Часто кажется, что оно приходит ни с того ни с сего, без особых причин, которые были бы доступны пониманию. Оно темное, мощное и полное ужаса. Мне оно представляется в виде Жалящей Стрелы.

Глава 3. Жалящие Стрелы

Как писала Симона Вейл, лишь две вещи трогают человеческое сердце — красота и несчастье. Но несмотря на то, что мы хотим, чтобы на земле осталась только красота, каждый из нас испытал достаточно боли, чтобы у него зародились серьезные сомнения в справедливом устройстве мира, в котором мы живем. С ранних лет мы получаем еще одно послание, предупреждающее, что у Романтики есть враг.

Псалмопевец сообщает нам об этом враге, но в то же время говорит, что нам не надо бояться его:

И все же мы не можем отрицать, что всех нас настигали Стрелы, иногда в виде шквального огня, от которого становилось не видно света, а иногда поражая нас настолько незаметно, что лишь годы спустя мы понимали, что ранены, когда рана загнивала и нарыв прорывался наружу.

Одну из первых Стрел я (Брент) получил осенним утром, когда уже не было зеленого летнего хора, так радовавшего меня. Это было связано с моей мамой. Я собирался уходить в школу, а она стояла на кухне у плиты, помешивая овсянку. Было видно, что она плакала, и слезы все еще стояли в ее глазах. Но они не были похожи на слезы обиды или боли, вызванные минутной размолвкой с отцом. Не были они и следствием какого-то недавнего сообщения о смерти или болезни кого-то из близких.