Иоанн Креститель-Человек "пустыни" (СИ)

Из подполья послышалось пение. Даврию стало неловко. “Погодите, сейчас я пойду успокою их”.— “Даврий, не беспокойся, нам уже пора, а эти молодые головы пусть порезвятся. Даврий, в общем решай сам, но не отказывайся от поездки в Иерусалим”.—”Хо­рошо, Юлий, пусть будет по-твоему. Ты знаешь, в пос­леднее время меня по ночам беспокоят кошмарные сны. К чему бы это?”—”Даврий, сон, можно сказать, твое будущее, которое опережает твою жизнь”. — “Юлий, я не хочу иметь такое будущее”.—”А ты избери из всего увиденного только хорошее и все сбудется, а всю не­чисть спали своими мыслями”.—”Что ж, я так и сде­лаю, только вот женщина в черном не дает мне покоя, она как тень преследует меня”.—”Слушай, не будь ребенком и сам себе помоги, ведь мне же ты помог и я лично доволен”.—”Юлий, я постараюсь”.

ИЕРУСАЛИМ, СИНЕДРИОН. Господа, — обратился ведущий собрания ко всем собравшимся,— вы видели и слышали, что творится у берегов Иордана. Этот бес все больше и больше вовлекает народ в бе­зумства и, пока не поздно, нам нужно остановить это течение. Ежели каждый безумец будет провозглашать себя пророком и Богом, то мы пред людьми будем выглядеть, как нищие, стоящие с протянутой рукой. И главное, что мы, люди высшего положения, будем уни­жены каким-то или какими-то проходимцами. Мне стыдно за всех вас. Неужели мы сможем унизиться пред навозными жуками?” В палате начался говор, пе­решедший в громкий шум. “Господа, успокойтесь, шу­мом мы все проблемы не решим. Нужно как-то дей­ствовать и принимать меры. Ирод отдает свое пред­почтение некоему Крестителю Иоанну, это же смешно. Царь и нищий дружат между собой, как это можно назвать, глупостью или слабостью? И, на мой взгляд, нам нужно пригласить на беседу Ирода. Пусть он нам все расскажет”.—”Ирода, Ирода на собрание”, — взбунтовались некоторые члены собрания. Ведущий остался доволен.

Но время вершило свое, а люди свое. Бог неви­димый видел все и, глядя свысока, Он удивлялся все­му услышанному и увиденному. Зло снова торжество­вало. Оно пряталось в каждом уголке и своими об­манными глазами поедало свежие плоды человечес­кого существования. Темный призрак восседал везде, светлые лучи добра находили его убежище и сжига­ли Огнем Небесным. Далеко не нужно было ходить. Стоило в те времена хотя бы один раз посетить си­недрион, и все было понятно. Трудно говорить о том времени, да и в данный момент живущим очень труд­но понять все.

ОТ МОИСЕЯ. Человеком я был очень спокой­ным. Мне всегда нравились люди. Я их любил. Лю­бовь была привита мне Богом, ибо Он всегда говорил мне: “Моисей, ты есть основа Моей духовности”. Сна­чала я не обращал на это внимания, но со временем все же понял. И я на человека уже смотрел другими гла­зами. Присутствие Бога чувствовал всегда в себе. Это чувство поднимало мой дух ко всему Божьему и вечно­му. В свое время я даже не мог представить себе, что где-то там, но не далеко, есть еще одна жизнь, но она выглядит более прекрасной и милой. Я сравнивал и оценивал все и приходил к одному, что жизнь вечна, как и наш разум. Да, в разуме есть суть второй нашей жизни. Корни нашей жизни сотворил Всевышний, в древе и плодах с семенами находимся мы и дерево жизни множится. Оно своими ветвями покрывает Зем­лю. Конечно, некоторые черви стараются искоренить плод, но это им не всегда удается, ибо Бог очищает свои плоды от разной заразы, но для очищения всех плодов требуется много усилий. И вот Господь посы­лает духовное воинство для очищения. Под образом “червь” подразумевается гнусный человек, который ста­рается навредить древу жизни, а плод древа жизни есть добро и любовь и здравомыслящий человек. И образ этого человека вечен, а “червь” всегда сгниет вместе со своим безрассудством. Когда-то я сказал египетскому фараону, что я есть человек и все племя еврейское есть люди. Он засмеялся и ответил мне: “Для меня ишак божество, а вы не люди и не ишаки, вы просто есть ничто”. И в этот миг я услышал глас Господен: “Мо­исей, уйди от этого ишака и обними весь свой народ. А этот глупец умоется слезами своими”. Я все так и сделал. И, действительно, фараон всю свою жизнь умы­вался своими слезами. Думаю, что то была не жесто­кость со стороны Бога, а лишь учение, которое вело к уважению людей и самого Бога.

МОИСЕИ. ДОЛИНА ВЕФФЕГОРА.

1677 до Р.Х.

ИЕРУСАЛИМ. СИНЕДРИОН. Собрание

еще заседало. В палату вошел сотник. “Господин ве­дущий, мы изловили эту певчую птицу”.—”Сотник, о чем вы говорите?” — “Наконец-то”. — “Его ввести сюда?”—”Да нет, не нужно. В подвал его и посадите на цепь, как пса”.—”Слушаюсь, господин”.—”И не давать ему ни хлеба, ни воды. Пусть немного посидит, а мы изыщем для него особенное наказание”. К веду­щему подошел Сафаит. “Господин, а может, мы смерть Асы повесим на него?”—”Сафаит, я подумаю, а точнее, все так и будет. Пусть негодяй ответит за все свои злодеяния”.

Варавву ввели в подвал, вокруг было темно и сыро. “Ничего, господа, мне к этому не привыкать, — обратил­ся он к воинам, — и я вас прошу, не оплакивайте вы меня”. Один из воинов ударил Варавву. “Ты смотри какой наглый, пусть тебя мать твоя оплакивает”.—”Нет, господин, это твоя мать будет оплакивать тебя, я клянусь вот этими цепями”. Последовал еще один удар, Варавва упал. “Спасибо вам, господа, за утешение, ибо без этого я бы никогда не уснул в этом прекрасном месте”. Воины удалились. Где-то там, в темноте, запищали крысы. “Гос­поди, одни ушли, другие появились, — пробормотал он, — но мне все равно, я буду отдыхать, пускай меня лучше эти твари съедят, чем те, кто находится там, наверху”. Варавва прилег. “Господи, Господи, рано, наверное, Ты меня родил, а может быть, и поздно, но Тебе видней. Дай мне только терпение, а сил моих хватит на многие лета”. Вот в таких мыслях он уснул.

Где-то там, наверху, что-то загремело. Варавва от­крыл глаза. “Наверное, дождь пошел, — подумал он, — интересно, сейчас день или ночь? Если ночь, то мне нужно еще спать, если день, то мне нужна прогулка, а эти крысы забыли обо мне. Хотя бы Осия вспомнил и принес мне сюда мясо и вино, но он не Пилат, и его ко мне не допустят. К Варавве подползла крыса, он погладил ее. “Дорогая ты тварь, мне-то ты не помо­жешь ничем, только можешь навредить, но вижу, ты добрая, а вот угостить тебя мне нечем. Живи сама по себе, как живу я. Я отбираю себе на пропитание у жирных и богатых священников, ты же забираешь у своих собратьев, но ты этого не понимаешь, точно так и я не понимаю всю эту Жизнь. И если все так, то значит мы с тобой одинаковые, ты есть тварь подвальная, а я тварь — земная. В общем, разницы здесь нет ника­кой”. Крыса запищала и убежала от Вараввы. “Куда же ты, не бойся меня, я тебя не трону”. Но она исчезла в темноте. “А жаль, — подумал он, — жаль, даже ты со мной не хочешь говорить”. И его снова одолел сон, а точнее, слабость. У него кружилась голова, перед ним представали всякие видения, он где-то плыл, и вдруг почувствовал чье-то прикосновение. “Боже, кто это?”— но стояла тишина. Рукой он нащупал снова свою зна­комую. “Дорогая, ты вернулась? Ну, молодец, а это что?” Варавва взял в руки что-то твердое. “Боже, да это же лепешка. Слушай, дорогая, ты не тварь, ты на­много лучше человека”. Крыса снова запищала и убе­жала от Вараввы. “Дорогая, ты меня спасла. Мне хо­телось бы увидеть тебя, но среди вашей толпы я тебя не узнаю. Вы все одинаковые, точно так как и мы, только среди нас есть люди”. Послышался скрежет открывающихся дверей. Яркий свет ослепил Варавву. “Боже, я ничего не вижу”.—”Вставай, сейчас все уви­дишь”. Варавву притащили в одну из палат синедриона.

“Господа, смотрите, а он живуч. Сколько он про­был в подвале?”—”Господин, восемь дней”.—”Странно, очень странно”.—”Я вас не вижу и хочу пить, дайте мне воды!”— закричал Варавва. “Дайте ему воды и снимите с него цепи”. Зрение постепенно начало по­являться, Варавве стало дурно, но он держался. “Раз­бойник, ты нас видишь?”—”А-а, это вы, дьяволы? Ну как же вас не увидеть, конечно вижу”. К нему подо­шел ведущий собрания. “Как ты себя чувствуешь?”- обратился он. “Прекрасно, вина бы еще, и я бы затан­цевал перед вами”.—”Дайте ему вина”.—”Сейчас, гос­подин”. Варавва выпил вино и ему стало намного лег­че. “Господа, если вы решили казнить меня, то я уже готов, казните”.—”Нет, мы тебя отпустим, гуляй сво­бодной птицей везде, где захочешь. Ты свободен. Стра­жа, выбросьте этого проходимца на улицу”. Варавва ударился головой о землю. “Ну, ишаки, вы об этом пожалеете”. Он потихоньку встал, в голове шумело. “Куда, куда мне идти сейчас? И почему они меня отпу­стили, ведь я отобрал у этих крыс их награбленное добро. А черт с ними, пойду я к Осии, мне уже бояться нечего”. Он медленно шел улицами Иерусалима. “Ну, Боже, спасибо, вот и хижина Осии. Дай Бог, чтобы он был дома”. Но дом был пуст. Варавва упал на тряпье, лежавшее на глиняном полу, и уснул.