Жизнь Святого Апостола Павла

Устроив таким образом Ефесскую Церковь, Павел стал помышлять о новых путешествиях, гораздо более обширных по сравнению с прежними, а именно: он намеревался идти в Коринф, потом в Иерусалим (см.: 2 Кор. 1, 15–16), из Иерусалима думал предпринять путешествие в Рим, а оттуда пройти в Испанию (см.: Деян. 19, 21; Рим. 15, 24–28). С этой целью он послал предварительно в Македонию двоих из служивших ему, Тимофея и Ераста (Деян. 19, 22), повидимому, для того, чтобы они собрали приношения различных Церквей, которые он должен был доставить бедным иерусалимским христианам.

В это время пришел к Павлу из Коринфа Аполлос (см.: 1 Кор. 16, 12), трудившийся, подобно ему, над обращением язычников. С ним пришли и некоторые из братьев, через которых коринфяне писали Апостолу, прося совета касательно супружеского и безбрачного состояния (см.: 1 Кор. 7). От них узнал Павел о многих беспорядках, вкравшихся в Коринфскую Церковь, что было поводом к написанию Первого послания к Коринфянам. Обличив в нем заблуждения коринфян, Павел обещался сам после праздника Пятидесятницы прийти в Коринф (см.: 1 Кор. 16, 5–8). Послание было отправлено со Стефаном, Фортунатом и Ахаиком, ибо Аполлос, с которым Павлу хотелось передать его тамошним христианам, не решался так скоро возвратиться в Коринф из опасения, чтобы его присутствие снова не послужило бы для коринфян поводом к разногласиям относительно важности для себя того или иного учителя, от которого каждый из них получил крещение (см.: 1 Кор. 1, 11–12).

В этом Послании апостол Павел упоминает об одном обстоятельстве своего пребывания в Ефесе, опущенном святым Лукою, которое весьма замечательно и по своему свойству, и по тем разногласиям, в кои толкователи Священного Писания впали при его изъяснении, а именно о том, как он боролся со зверями в Ефесе (1 Кор. 15, 32). Спрашивается: в самом ли деле Апостол в Ефесе был осужден, по принятому в те времена обычаю, на сражение со зверями? Никифор, писатель XIV века, так подробно описывает это сражение [41], как будто он сам был его очевидцем. Впрочем, его повествования и взгляд на исторические события давно уже потеряли доверие у тех, кто в истории ищет строгой достоверности. Все, что можно привести в оправдание Никифорова сказания о действительном сражении апостола Павла со зверями в Ефесе, состоит в том, что жизнь его в этом городе, как явствует из Послания к Коринфянам, на самом деле подвергалась крайней опасности (см.: 2 Кор. 1, 9). Но под этой опасностью, сообразно обстоятельствам пребывания его в Ефесе, всего приличнее разуметь ту, которой подвергался он во время возмущения, произведенного в народе Димитрием серебреником, что и увидим мы впоследствии. Если бы Павел сражался в Ефесе со зверями, то святой Лука не преминул бы хоть кратко упомянуть об этом в Деяниях, да и сам Павел не пропустил бы этого обстоятельства при исчислении коринфянам всех видов бедствий, которым он подвергался за имя Христово (см.: 2 Кор. 11, 24–32). При этом древние Отцы Церкви, как то: святитель Иоанн Златоуст и блаженный Иероним Стридонский, которым история Павлова, без сомнения, была известнее, нежели Никифору, принимают Павлово выражение сражался со зверямиза метафору. В самом деле, это метафора. Греки, на языке которых писал Павел, так же, как и мы, сравнивали свирепых людей со зверями. Священномученик Игнатий Богоносец в своем Послании к Смирнянам употребляет то же самое выражение, какое было употреблено и Павлом, разумея под ним свое обхождение с жестокими своими приставниками. Сам Павел употребляет подобное выражение в Послании к Тимофею, когда говорит о себе, что он был избавлен из львиных челюстей, то есть от гнева римского императора (см.: 2 Тим. 4, 17).

В это же время, то есть в конце трехлетнего пребывания Павлова в Ефесе, весьма вероятно, были написаны им послания к Титу и Галатам. Во-первых, это видно из того, что Апостол повелевает Титу скорее прийти к нему в Никополь (см.: Тит. 3, 12), и Тит действительно является его спутником вскоре по выходе Павла из Ефеса (см.: 2 Кор. 7, 6–7, 13), а также и из того, что заповедует Титу позаботиться об Аполлосе (см.: Тит. 3, 13), который, как мы заметили, отказавшись возвратиться в Коринф, отправился на Крит. Во-вторых, это открывается из жалобы Павла на галатов за то, что они так скоро изменились в вере (см.: Гал. 1, 6), ибо Апостол, как мы видели, посещал уже ранее Галатийскую Церковь по пути своего следования в Ефес. Сущность Послания к Титу состоит в преподании ему правил пастырского благочиния, а к Галатам — в защите своего апостольского достоинства от клеветы иудействующих лжеучителей, которые старались унизить его перед галатами, и в защите христианской свободы от ига закона, которое первые хотели возложить на последних.

Когда таким образом Павел сражался везде за истину, по его выражению, с оружием правды в правой и левой руке (2 Кор. 6, 7), сатана, которого он поразил в самое сердце основанием Церквей в знаменитых городах Азии, готовился напустить на него новую бурю. Ефес, как замечено уже было, славился храмом Артемиды, который, по своему величию и несметным сокровищам, считался в числе семи чудес света. Корыстолюбие художников, ободряемое слепым суеверием Артемидиных почитателей, надоумило их изготовлять искусственные подобия ее храма, которые покупались язычниками как некие святыни. Этой работой особенно славился и обогащался некий серебреник Димитрий. В его-то сердце и вошел сатана для исполнения своих злоумышлений на Павла. Собрав подобных себе ремесленников, Димитрий описал им всю опасность, которою угрожает их прибыткам распространение христианства. Друзья, — говорил он им, — вам известно, что от этого ремесла зависит все благосостояние наше; между тем, вы видите и слышите, что этот Павел не только в Ефесе, но и почти во всей Азии переуверил немалое число людей в том, что боги, делаемые руками человеческими, не суть боги. Что выйдет из этого? То, что не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и ниспровергнется величие той, которую вся Азия и вселенная почитает (ср.: Деян. 19, 25–27).

Выслушав это, толпа корыстолюбивых лицемеров, исполнившись фанатического восторга, начала кричать: "Велика Артемида Ефесская!". Возмущение тотчас распространилось по всему городу. Двое из спутников Павловых, македоняне Гаий и Аристарх, были схвачены. Наступила минута решительная и вместе с тем опасная. Явиться пред разъяренной толпой возмутителей значило бы принести самого себя добровольно в жертву их лютости, искать же спасения в бегстве значило бы изменить истине, изменить своим спутникам, которые находились в величайшей опасности. Павел избрал первое, но верующие удержали его. Даже асиархи [42] старались отвратить его от этой опасности. Между тем одни из возмутителей кричали одно, другие другое, большая же часть собрания не знала, в чем обстоит дело. Поскольку Павла все почитали иудеем, то обвинение якобы в ниспровержении богов пало на иудеев (единственный случай, когда иудеи подверглись опасности за христиан, которые, по свидетельству истории, неоднократно терпели гонение за иудеев). Последние избрали некоего Александра, который должен был защитить их перед народом, сложив всю вину на Павла. Но Промысл разрушил их намерение. Узнав, что Александр иудей, язычники прогнали его со зрелища, и снова в продолжение двух часов кричали: "Велика Артемида Ефесская!"

Соблюсти порядок, уняв столь бурное волнение народа и освободив проповедников христианства от опасности, выпало одному книжнику, вероятно, благоприятствовавшему христианам. Граждане Ефесские! — сказал сей искусный вития. — Какой человек не знает, что город Ефес есть служитель великой богини Артемиды? Если же в этом нет спора, то надобно вам быть спокойными, и не поступать опрометчиво. А вы привели этих мужей, не замеченных ни в святотатстве, ни в хулении богини вашей. Итак, если Димитрий и его товарищи имеют жалобу на кого-нибудь, на то есть судебные собрания, есть проконсулы… Мы находимся в опасности за происшедшее сегодня быть обвиненными в возмущении, так как нет законной причины, которою мы могли бы оправдать такое стечение народа (ср.: Деян. 19, 35–40). Успокоенное этими словами, собрание рассеялось.