Господня Истина Святых Апостолов (СИ)

— “Антипа, мне уже все равно, а тут еще впридачу спина болит. Это ты меня так?” — “Я, Понтий, я, по твоей просьбе”. — “Ха-ха, но я больше просить не буду тебя”.

— “Понтий, давай обсудим, как нам следует вести себя у следователя”. — “Вот как раз, Антипа, делать этого не будем. Допустим, мы обсудим, как нам вести себя, а на следствии получится все иначе”. — “Да, Понтий, ты прав. Мне сказали, что следователь очень придиристый и ни на какие взятки не пойдет. Знать бы нам, о чем он говорил с Матерью Иисуса, тогда бы легче было нам”.

— “Антипа, не ищи облегчения в содеянном нами. Как бы ни было, мы причастны к распятию Иисуса. Как бы ни рассуждали — мы виновны получается так или этак — нет нам прощения ни от Бога, ни от черта. Зачем они только и сотворили эту жизнь, по мне лучше бы не было ничего, а то вот теперь приходится маяться и разбираться в своих поступках. Вот посмотри, Антипа, сколько ходит пророков и знахарей, поди разберись, кто из них Бог, а каждый из них проповедует свое, и никто не отступит ни на шаг от своих учений, так же и Иисус. Хотя да, Он оказался Богом, остальные прошли стороной. Как оно так и получается, вот именно попали на Сына Божьего. Ну, Сафаит, если я его там встречу, я все время буду плевать ему в лицо”. — “Погоди, Понтий, давай лучше найдем Иисуса и поговорим с Ним начистоту”. — “Ан­типа, где мы Его найдем?” — “Посетим Матерь Марию, и она скажет, где нам Его искать”. — “Нет, Антипа, мне стыдно просить женщину, у которой мы отняли един­ственного Сына”. — “Тогда, Понтий, я возвращаюсь до­мой, мне нужно отправлять Иродиаду с Соломией”. — “Что, все-таки ты решил уехать?” — “Да, Понтий, не могу я жить в этом городе, он меня давит со всех сторон, и я боюсь быть раздавленным. Мне кажется, что весь Иеру­салим мстит мне”. — “Антипа, та месть тебя будет пре­следовать везде, пойми, Сын Божий был послан не для одного Иерусалима, а для всей Земли, и из этого значит, что вся Земля — Его владения и Он Духовный Царь над ними, и в Его владениях живем и мы со своими гордыми рожами, Антипа, извини меня. Правда, я чуть краше выгляжу от тебя, ибо ты сейчас стоишь предо мной, как покойник, да и то у покойника лицо краше, чем у тебя”. — “Понтий, ты что, издеваешься надо мной?” — “А ты как думал? Сам хочешь сбежать, а меня оставить на произвол, нет, не судьбы моей, а совести моей. Да еще с такой женой. Она меня живьем доедает. Господи, по­милуй нас всех грешных и не дай нас в обиду, как мы отдали Твоего Сына”. — “Но разве словами, Понтий, можно помочь своему горю? Делами надо, делами”. — “Представляешь, Антипа, пройдет много веков, что люди о нас с тобой будут говорить? Ведь только наши имена задействованы в грешном деле, не следователя, не кесаря, а наши с тобой. Мне, наверное, и в бессмертии страшно будет, а помнишь ли ты глаза Иисуса пред тем, как озве­ревшая толпа повела Его на лобное место? Я лично, Антипа, помню. Эти глаза до сих пор предо мной стоят. Сейчас, конечно, вид у Него совсем другой, но уже тогда эти глаза навели на меня страх, только я скрывал от всех”. — “Да, Понтий, я тоже все помню: каждое Его движение и слово, а ведь из Его глаз ни одной слезинки не появилось, и Он не просил помилования и прощения”. — “Да, да, Антипа, если бы это коснулось нас, то я пред­ставляю, как бы мы выглядели да и орали, как свиньи резаные. Еще я понял, что торжествуем мы в своем ве­личии до поры до времени, а потом наступает время пока­яний, а мы и этого нормально не можем делать. Я вот, думаю, если бы мою Клавдию сейчас поставили на место следователя, то нас бы уже не было в живых вместе со всем почтеннейшим синедрионом. Давай, Антипа, все же выпьем вина, а то у меня не только спина, а и голова трещит, как старая колесница”.

— “Мать Мария!” — “Я слушаю тебя, Петр”. — “Что следователь хотел от Тебя?” — “Знаете, дорогие мои, следователь оказался хорошим человеком. Мое чу­тье Мне подсказывает”. — “Да, Мама, Ты права”. — “Иисус, Сынок, он хочет с Тобой встретиться”. — “Мама, Я все слышал и с ним встречусь, но еще не время. Ему нужно пока разобраться с самим собой, Я повторяю, он человек достойный своего призвания”. — “Вот если бы все люди были такими”. — “Да, Павел, ты прав, только справедливость украшает все хорошее в человеке и дела­ет его преданным всем людям и Богу. Ты убедился, ибо все недостойные уже ушли, жаль Мне только Варавву, но Я отдаю ему должное в том, что он был человеком силь­ной воли, и характер его был тверже любого камня. Па­вел, пожалуйста, найди Мне Иоанна, Мне нужно с ним поговорить”. — “Учитель, он на улице. Ты можешь вый­ти к нему”. — “Спасибо, Павел”. Иоанн стоял, по нему было видно, что он о чем-то думает. Иисус не стал его окликать. Он смотрел на него и тоже думал: “Иоанн, Иоанн, тебе предстоит огромный труд и очень беспоко…”

— “Учитель, Ты?” — “Да, Иоанн”. — “Извини меня, Учитель, я задумался”. — “О чем, если не сек­рет?” — “О жизни своей, Твоей да и всех остальных. Думаю, вот пройдет ну двадцать пять веков, что будет тогда на Земле? Какими будут люди? Интересно по­смотреть на все”. — “Иоанн, но ты же видел”. — “Учитель, но то же было в “зеркале”, а мне бы хоте­лось пройти по улицам тех городов, что я видел, погово­рить с теми людьми, что там живут”. Иисус улыбнул­ся и обнял Иоанна. “Брат ты Мой, все, о чем ты меч­таешь, все сбудется, все будет так: пройдешь ты по этим улицам, поговоришь с людьми, испробуешь плод наслаждения духовного, но ни в одну церковь ты не войдешь”. — “Почему, Учитель?” — “Иоанн, не со­чтешь нужным. Сейчас видишь, что творится в духов­ных храмах. Не по себе становится”. — “Учитель, значит наш труд напрасный? Ведь сколько страданий мы перенесли”. — “Нет, Иоанн, не напрасный труд, мы дали толчок, и этим толчком опрокинули идола с постамента, и вот с этого момента будем смотреть, как люди будут относиться к новшеству”. — “Учитель, извини меня, но быть наблюдателем нежелательно”.

— “Почему наблюдателем, у нас будет очень много работы, тем более на Земле будут рождаться люди, которые все свои силы будут отдавать на то, чтобы воспеть нас. Пусть их будет сравнительно немного, но они будут, ты убедишься. На их плечах будет Мой крест и, если они его изберут, то будут стоять на своем до самого пришествия Царствия Небесного”. — “Спасибо, Учитель, Ты меня успокоил”. — “Ничего, Иоанн, Меня когда-то тоже одолевали черные мысли, и Мне тоже было трудно, но вида Я не подавал, что Мне тяжело. Со временем все проходило, и Я снова вли­вался в то русло, от которого немножко уходил в сторо­ну. Вспомни, как твой первый Учитель Иоанн Крес­титель говорил: блажен тот, кто почитает в своей душе Бога, Бога истинного, телесного и духовного”. — “Да, Учитель, я помню его слова и помню то, что он говорил мне: Иоанн, небо и земля, дух и тело — едины, как одно целое, и в этом весь смысл строения Божьего. Иисус, что мне делать дальше, я чувствую, что моя душа не дает мне покоя, она рвется наружу, она что-то хочет. А мне пока не понять, как ее и чем ее удовлетворить”.

— “Скоро Я отойду в Царствие Божье, ты же, Иоанн, пред тем как Мне уйти, снова посетишь тот шар, полу­чишь напутствие и примешься за свое дело. В деле ты и найдешь успокоение души своей. Тебе сразу ста­нет легче”. — “Вот еще что, Иисус, Ты уйдешь, и я лично боюсь за Давида, извини, Павла, ибо чувствую, что гонения на нас усилятся”. — “Иоанн, об этом не думай, Я все сделаю, чтобы гонения обошли Павла стороной, для Меня главное, что Павел очень многое знает и его труды будут чтить не меньше твоих, Иоанн”.

— “Да, Учитель, время так быстро летит, и Тебе скоро нужно быть там”, — Иоанн поднял голову к Небесам.

— “Иоанн, в то же время Я буду и здесь, правда, невидим, но кто захочет Меня увидеть или услышать, к тому Я приду без всяких колебаний”. — “Но это лишь пока нам понятно”. — “Иоанн, все поймут и изберут для себя то, что возрадует их душу”.

— “Наставник, извини меня”. — “Петр, что-то…” — “Нет, нет, Наставник, можно мне присоединиться к вам?”

— “Конечно, Петр, позови всех остальных тоже сюда”.

Даврий в это время отдыхал, и пригрезилось ему, что очень старая женщина поднесла собаке испить воды, вода была прозрачная, собака долго не подходила к воде, после подошла и лапой перевернула сосуд. Из сосуда вместо воды полилась кровь. Собака стояла и смотрела. Даврий во сне чувствовал, что она смотрит на него, и взгляд у нее был молящий, и она как бы говорила: не пей, не пей от преподнесенного. Он вско­чил: да что же такое, неужели это предупреждение? Если так, значит они уже затеяли против меня черное дело, и посему следует считать с уверенностью, что они тоже причастны к смерти Иисуса. Вода была чистой, прозрачной, но кровь красного цвета, и из сосуда выли­лось очень много крови, значит, следует, что синедрион — сосуд, который до краев наполнен жестокостью и несправедливостью. Меня же они считают за собаку, но кто же та старушка в черном, о Боже, да это же сама смерть. Но почему смерть меня предупредила, а никто другой, а может, она хочет, чтобы весь синедрион я упрятал в тюрьму. О, хватит, сон есть сон, а дело есть дело. Раньше со мной такого никогда не происходило, сейчас же одолевает все темное и грязное, но витает надо мной — факт. И если бы Иисус не был Богом, значит этого не было бы тоже. Это закономерность со стороны всего здравого. Побыстрее мне бы встре­титься с Иисусом.