Жизнь продолжается. Записки врача

«Прости меня, — заволновался, вспоминая нашу юность, муж. — Я никогда не говорил тебе, что нашу поездку в деревню я спланировал тогда как строгий экзамен для тебя на право быть моей женой. Когда ты безоговорочно встала на мою сторону вопреки своей матери, стало ясно, что жар-птицу я поймал. Ты постоянно присутствовала в моих снах. Каждый прожитый день выявлял родство наших душ. Твое тело было потрясающе стройным, красивым и гибким. Я боялся прикоснуться к тебе, такой нежной и беззащитной, но остроумной и строгой, однако умер бы, защищая тебя. Чистая правда, что от любви можно сойти с ума! В то время мною было принято твердое решение: ждать три года, чтобы ты подросла и освоила хотя бы половину врачебной науки. Я дал себе клятву наверстать в образовании и культуре все, что пропустил в детстве, юности и на войне».

Потрясенная его поздним признанием, я ответила: «Спасибо! Ты полностью выполнил свою клятву!» — и прижалась глазами, полными слез, к его ладоням.

А тогда, проводив свою предполагаемую тещу, Ваня повел меня на экскурсию по бывшим владениям. Территория вокруг жилого дома представляла собой обширную поляну, заросшую земляничником. «Смотри, вот следы фундамента, тут под липами стоял пчельник, дальше амбар для сена, вот тут конюшня для лошадей, дальше еще большой амбар с закромами для зерна, вот следы птичника, вот тут был свинарник, за ним коровник. А здесь была пристройка с печкой для телят, ягнят, козлят». При виде следов печки для молодняка я беззвучно заплакала. Увидев это, Ваня поперхнулся скупыми мужскими слезами и быстро пошел вперед. Огромное здание мельницы было цело. Большие крылья непрерывно кружились высоко над головой. Мне было страшно стоять рядом, но Ваня подвел меня к ней близко и показал глубокий специальный колодец с крутящимся механизмом. Тяжелые жернова были неподвижны.

Во времена его детства ближе всех к дому стояла мастерская, наполненная верстаками и различными инструментами. В доме под присмотром бабушки жили три маленькие сестренки Вани. Ему поручалось заботиться о девочках и играть с ними. Однако Ваня предпочитал работать с мужчинами в мастерской.

Там он пытался, несмотря на ранения и неудачи, изготовить свое личное оружие.

Зимой во двор заходили волки, в которых стреляли прямо с крыльца. Летом на пасеку наведывались медведи. Тогда стреляли в воздух и громко кричали. Бабушка постоянно поучала: «Ты пришел в мир

на все готовое. Все люди лучше и умнее тебя. Ты должен их уважать и учиться у них. Бог дал людям животных и растения. Ты обязан их любить и не обижать». Мальчик был гордый, нравоучений не любил, но к словам бабушки прислушивался.

«Мне было девять лет, когда семью постигло страшное горе, — продолжал свой рассказ муж. — Мир рухнул. В избу пришел комиссар с солдатами. Они связали руки дедушке и отцу и арестовали их. В это время мы с бабушкой и сестрами прятались на печке. Я хотел защитить всех, применив оружие. В руках у меня был самодельный пистолет, стреляющий настоящими пулями. Я уже прицелился в комиссара, но бабушка, Татьяна Иванова, больно шлепнула меня по рукам и, плача, горячо зашептала на ухо: “Не смей! Солдаты исполняют свою службу. На них вины нет! Виноваты мы сами! Мы грешники! Люди вокруг умирают от голода, а в наших закромах много зерна. Дедушке нужно было отдать его голодным, а он хотел продать задорого. Вот и настигла нас Божья кара!” На этом Божье наказание не закончилось. Дедушку, правда, отпустили, но отца отправили на несколько лет в ссылку. Однако горе еще ждало впереди. В родах умерла моя мама, а за ней два родившихся мальчика. Не могу объяснить тебе, как я страдал в своем сиротстве», — горестно сказал он.

Учительница-комсомолка увела обезумевшего ребенка с кладбища, приласкала его, обогрела, накормила и некоторое время не оставляла одного. Он впервые в жизни ел городскую пищу — макароны, лежал на белых простынях. Потом пришел дедушка, по словам мужа, буквально упал в ноги учительнице и рассказал, что девочки болеют, одна из них умерла, он сам и бабушка тоже больны и без помощи Иванки им никак не выжить.

После четвертого класса та же учительница привела его в семилетнюю школу, находящуюся в большом селе, в десяти километрах от дома. Она же определила мальчика на квартиру и в подарок оставила на пропитание целый ящичек макарон, которые получала из города по почте от товарищей.

«А помнишь, как ты лечил меня?» — затронула я более легкую проблему. «Еще бы не помнить, — успокаиваясь, ответил он. — Мой метод лечения был прямо противоположным отдыху и щадящему режиму, назначенному твоими врачами. Он заключался в запредельной для москвички физической нагрузке, четком распорядке дня, натуральном питании с огромным количеством витаминов».

Я просыпалась, когда хозяйка доила корову, затапливала печь, пекла хлеб и готовила еду для семьи на целый день. Одетая в старые огромные сапоги, ватник и большой хозяйкин платок, с корзиной для малины в руках, с граблями на плече, я почти бежала, пытаясь не отстать от Вани, быстро шагавшего впереди. На одном его плече была коса, на другом — ружье. Мы шли прямо на громадный яркий оранжевый диск выкатывающегося из-за горизонта солнца. На лесных полянах мощными взмахами Ваня косил траву. Я ворошила ее. Подлесок состоял из малинника. Большая корзина быстро наполнялась ягодами. Отдыхая, мы завтракали парным молоком, свежеиспеченным хлебом и малиной. К обеду, уставшие, возвращались домой, вынимали из печи горячие щи, каши, запеканки с коричневыми корочками сливок, ели с большим аппетитом и отправлялись спать: я — в свой уютный чулан, Ваня — на сеновал.

Меня будил шум строительных работ. Ветхий дом дождался хозяйских рук. Удалив сгнившую дранку, Ваня покрывал крышу тесом. Мы с девочками цеплялись за толстенные канаты, перекинутые через систему блоков, висли на них и таким образом поднимали вверх невесть откуда взявшиеся доски. Ваня подхватывал их и прибивал к стропилам. Звучные удары эхом оглашали окрестности.

После ужина, когда день начинал меркнуть, Ваня впрягался, как конь, в тележку на двух большущих колесах, и мы впятером снова шли в лес, чтобы забрать подсохшую, утром скошенную траву. По ухабистой лесной тропинке возок шел туго, и мы, чтобы облегчить тягу, толкали его изо всех сил сзади. При этом мы еще и пели. Ванины сестренки выучили за лето все песни, которые я могла вспомнить. Вернувшись домой, «работники» без сил падали на свои постели и засыпали крепким сном до рассвета.

ИЛЬИН ДЕНЬ

Уже больше месяца я была гостьей Вани в его деревеньке среди дремучих лесов Поволжья. Отпуск близился к концу. Летние каникулы между первым и вторым институтскими курсами неожиданно оказали на меня огромное влияние. Из слабой, худой и бледной московской студентки, сопровождаемой диагнозом «эндокардит», я превратилась в веселую, крепкую, загорелую и сильную девицу. Заслуга в этом чуде целиком принадлежала моему другу Ване. Я искренне привязалась к нему, любила его как брата, чувствовала себя под его опекой спокойной и защищенной.

Он и впрямь являл в своем лице сразу всех трех моих братьев: был корректен, немногословен, авторитетен, как мой старший брат Аркашка, обладал юмором и тактом, развлекая меня, как мой средний брат Вовка, и был рыцарем, как младший брат Гошка.

В конце июля до окончания отпуска оставалась еще неделя. Однажды, вороша сено, я засорила глаза. Правый глаз покраснел и распух. Не найдя в нем соринку, Ваня заволновался и решил вести меня в город к врачу.

Перейдя нашу речку вброд, мы дошли до грунтовой дороги и углубились в сумрачный лес. Вековые деревья в предрассветной мгле были темными, окутанными туманом. Лес пугал своим дыханием, звуками и движениями ветвей. Ваня уверенно шел рядом, держа меня за руку, как ребенка. В другой руке он нес ведерную корзину свежей черники, за плечом — ружье.

Через час пути, как по волшебству, картина окружающего мира изменилась. Взошло солнце. Лес стал дружелюбным, чарующим своим великолепием. Деревья поредели, перелески стали перемежаться лугами и полянами. Страх сменился радостью и восторгом от неописуемой красоты природы и царящего вокруг покоя.