Собрание сочинений [Том 2]

Мы вышли из машины. Дон Хуан пошел вперед. Он не постучал и не открыл дверь ключом, но мне показалось, что когда мы подошли к дому, дверь сама по себе бесшумно открылась, повернувшись на хорошо смазанных петлях.

Дон Хуан быстро вошел, не приглашая меня. Я сам последовал за ним. Мне было любопытно узнать, кто же открыл нам дверь изнутри, но там никого не было.

Интерьер дома был успокаивающим. Не было ни картин на ровных, абсолютно чистых стенах, ни люстры, ни книжных полок. Золотисто-желтый кирпичный пол составлял приятный контраст с белыми стенами. Мы находились в небольшом тесном холле, который переходил в просторную гостиную с высокими потолками и кирпичным камином. Половина комнаты была полностью пустой, но в другой части комнаты, ближе к камину, полукругом расположилась дорогая мебель: две большие бежевые кушетки в центре, а по бокам два кресла, обтянутые тканью того же цвета. Посередине стоял тяжелый круглый дубовый кофейный стол. Судя по увиденному мною в этом доме, живущие здесь люди должны быть зажиточными, но бережливыми. Они, очевидно, любили посидеть у огня.

В креслах сидели двое мужчин лет пятидесяти-шестидесяти. Когда мы вошли, они поднялись из кресел. Один из них был индеец, другой - латиноамериканец. Дон Хуан представил вначале индейца, который находился ближе ко мне.

- Это Сильвио Мануэль, - сказал мне дон Хуан. - Он - самый могущественный и опасный маг моего отряда, и к тому же самый таинственный.

Черты Сильвио Мануэля были как будто с фресок майя. - У него был бледный, почти желтоватый цвет лица. Я подумал, что он похож на китайца. Глаза его были раскосыми, но без монголоидных складок. Они были большие, черные и сияющие. Он был безбородый, с черными как смоль волосами, в которых кое-где проблескивала седина. У него были высокие скулы и полные губы. Ростом он был приблизительно пяти футов и семи дюймов. Он был худощавый, жилистый. Одет он был в желтую спортивную рубашку, коричневые брюки и тонкий пиджак бежевого цвета. Судя по одежде и манере держаться, он скорее был похож на мексиканца.

Я улыбнулся и протянул Сильвио Мануэлю руку. Но он не принял ее, а лишь небрежно кивнул.

- А это Висенте Медрано, - сказал дон Хуан, поворачиваясь к другому мужчине. - Он самый знающий и старейший среди моих товарищей. Он самый старший не по возрасту, а потому, что он был самым первым учеником нашего бенефактора.

Висенте кивнул так же небрежно, как и Сильвио Мануэль, и так же не сказал ни слова.

Он был немного выше Сильвио Мануэля, но такой же худощавый. Кожа на его лице была белой и нежной, он носил тщательно подстриженные усы и бороду. Черты его лица были очень мягкими: прекрасной формы тонкий нос, маленький рот с тонкими губами. Густые темные брови составляли контраст с седеющими шевелюрой и бородой. У него были карие сияющие глаза, смеющиеся, несмотря на хмурое выражение лица.

На нем был консервативный льняной зеленоватый костюм и спортивная рубашка с открытым воротом. Он был или мексиканец, или американец. Я подумал что он, должно быть, и является хозяином дома.

В отличие от них, дон Хуан выглядел как индеец-пеон. Его соломенная шляпа, стоптанные башмаки, старые брюки цвета хаки и шотландская рубашка были такими, как у какого-нибудь садовника или чернорабочего.

При наблюдении за ними у меня появилось ощущение, что дон Хуан маскировался. У меня возник образ из военной тематики, как если бы дон Хуан был старшим офицером, который руководил тайной операцией, офицером, который, как ни старался, не мог скрыть властного выражения своих глаз.

А еще мне показалось, что все они были примерно одного возраста. Хотя дон Хуан казался гораздо старше остальных, но при этом был бесконечно более крепким.

- Я думаю, вы уже знаете, что Карлос индульгирует больше чем кто бы то ни было, - сказал им дон Хуан с самым серьезным видом. - Он любит это даже больше, чем наш бенефактор. Я уверяю вас, что если и существует человек, который относится к индульгированию серьезно, - так это он.

Я засмеялся, но только я один. Эти двое мужчин наблюдали за мной со странным блеском в глазах.

- Безусловно, вы составите незабываемое трио, - сказал дон Хуан. - Самый старший и самый знающий, самый опасный и самый могущественный, и чемпион по индульгированию.

Они и тут не засмеялись и внимательно изучали меня, пока я не почувствовал себя неловко. Тогда Висенте нарушил молчание.

- Не пойму, зачем ты притащил его в дом, - сказал он сухим и резким тоном. - Он нам ни к чему. Отведи его на задний двор.

- И привяжи его там, - добавил Сильвио Мануэль. Дон Хуан повернулся ко мне. «Пойдем», - сказал он мягким тоном и указал быстрым движением головы в сторону задней части дома. Мне стало совершенно ясно, что я не понравился этим двум людям. Я чувствовал себя сердитым и обиженным, но эти чувства в какой-то мере рассеивались состоянием повышенного осознания. Мы вышли на задний двор. Дон Хуан небрежно подобрал ременную веревку и обвязал ею мою шею с непостижимой быстротой. Его движения были такими стремительными и неожиданными, что прежде чем я успел осознать происходящее, как уже был привязан за шею, как собака, к одной из двух шлакоблочных колонн, поддерживающих тяжелый навес над террасой.

Дон Хуан покачал головой из стороны в сторону жестом неудовольствия или недоверия и отправился обратно в дом, и тогда я пронзительно завопил, чтобы он развязал меня. Веревка была настолько затянута вокруг шеи, что это не давало мне возможности кричать так сильно, как мне хотелось.

Я никак не мог поверить, что такое могло случиться. Сдерживая раздражение, я попытался развязать узел на шее. Но он был настолько тугим, что, казалось, ремешки склеились. Я едва не сорвал ногти, пытаясь освободиться.

В порыве неконтролируемого гнева я зарычал от бессилия, как зверь. Потом я схватил веревку, обмотал ее вокруг руки и, упершись ногой в столб, дернул. Но кожа ремня была слишком прочной для силы моих мускулов. Я был унижен и напуган. Страх отрезвил меня. Я понял, что был обманут фальшивой аурой рассудительности дона Хуана.

Я оценил ситуацию настолько объективно, насколько мог, и не увидел иного пути освободиться от веревки, как только перетереть ее. Начав неистово тереть веревку об острый край колонны, я подумал, что если успею разорвать ее прежде, чем любой из этих людей вернется сюда, у меня будет шанс добежать до машины и уехать, чтобы никогда больше не возвращаться.

Я пыхтел и обливался потом, перетирая веревку, до тех пор, пока не оказался близок к цели. Тогда я уперся одной ногой в столб, снова обмотал веревку вокруг руки и отчаянно дернул. Она оборвалась, после чего я бросился обратно в дом.

Врываясь в открытую дверь, я споткнулся о порог. Дон Хуан, Висенте и Сильвио Мануэль стояли посреди комнаты, аплодируя.

- Какое драматическое возвращение, - сказал Висенте, помогая мне встать. - Ты одурачил меня. Я не думал, что ты способен на такие вспышки.

Дон Хуан подошел ко мне и развязал узел, освободив мою шею от обрывка веревки.

Я дрожал от страха, напряжения и гнева. Срывающимся голосом я спросил дона Хуана, зачем ему понадобилось мучить меня подобным образом. Все трое засмеялись, и смех этот ни в коем случае не был угрожающим.

- Мы хотели испытать тебя и выяснить, человеком какого типа ты являешься, - сказал дон Хуан.

Он подвел меня к кушетке и вежливо предложил сесть. Висенте и Сильвио Мануэль сидели в креслах, дон Хуан сел напротив меня на другую кушетку.

Я нервно посмеивался, но меня больше не тревожили ни мое положение, ни друзья дона Хуана. Все трое с искренним любопытством рассматривали меня, Висенте никак не мог перестать улыбаться, хотя изо всех сил старался казаться серьезным. Сильвио Мануэль смотрел на меня и ритмично покачивал головой. Его глаза были несфокусированы, но направлены в мою сторону.

- Мы привязали тебя, - продолжал дон Хуан, - потому что хотели узнать, являешься ли ты мягким, безжалостным, терпеливым или ловким. Выяснилось, что ты не обладаешь ни одним из этих качеств. Скорее всего, ты чудовищно потакаешь себе, как я и говорил. Если бы ты не индульгировал в своем гневе, ты бы, конечно, заметил, что устрашающий с виду узел, на который была завязана веревка, на самом деле был довольно безобидным. Развязать его было очень просто, Висенте придумал этот узел, чтобы дурачить своих друзей.