Город Солнца

— Ох, — вырвался невольный возглас у Антонио.

Я взглянул на него: он не отрываясь смотрел вверх, как будто хотел поймать капли чистого белого света, которые лились дождем на маленькое озеро, полуостров и молчаливые мавзолеи его предков. Антонио Моралес смотрел на небеса, а они отражали его экстаз в прекрасном аупi.

В три часа ночи мы отыскали наше такси и спящего на заднем сиденье водителя почти в миле от репinsula епсапtada.

Мы поселились в готеле в Пуно и проспали восемь часов, после чего в слепящий глаза полдень вышли на берег Титикаки. Солнечный свет здесь такой чистый и интенсивный, что отражается от любой поверхности, из-за чего приходится постоянно жмуриться, поэтому очертания предметов размыты и неясны.

Озеро лежало перед нами, как позабытое море. Его длина сто двадцать миль, максимальная ширина тридцать семь миль, измерения эхолотом показали глубину более девятисот футов, хотя местное население утверждает, что (dicen quе) священное озеро бездонно. Даже на улицах Пуно ощущается в воздухе что-то особенное; оно обостряет чувства, внушает тревогу и беспокойство. Это хорошо известное ощущение характерно для высоты 12 тысяч футов, но здесь прибавляется еще что-то, какая-то хрупкая напряженность.

Мы позавтракали озерной форелью с желтоватым рисом и жареным картофелем у уличного торговца на длинной бетонной дамбе, где швартуются рыбацкие лодки и грузовой корабль, курсирующий между Пуно и Ла-Пасом.

Корабль представлял собой сущий реликт; это бесхозное, заброшенное командой судно в 40-х годах было куплено у торгового флота какой-то страны, расснащено и поднято в Анды на высоту двенадцати тысяч футов над уровнем моря.

Антонио очень хотел попасть в Копакабану, поэтому около часа пополудни мы сели в автобус и затряслись по изрытой колеями грунтовой дороге вдоль болотистого побережья Перу. Через двадцать километров от Пуно находится полицейский контрольно-пропускной пункт, и молодой человек в униформе с автоматом через плечо поднялся в автобус и попросил предъявить документы.

Тут я обнаружил, что оставил паспорт в Куско. Мне и в голову не приходило, что мы можем покинуть пределы страны. Это усложняло дело. Я сделал вид, что путешествую один, чтобы не впутывать Антонио. Сказал офицеру, что я американский врач, еду в Джули в двадцати пяти километрах от боливийской границы. Мы находились в двух часах езды от Юнгуйо, перуанского пограничного города, и неожиданно все наше предприятие оказалось под угрозой.

Но водитель автобуса слышал мои объяснения и успокоил меня тем, что у него есть приятель на пограничном пункте и при наличии пятидесяти долларов все будет в порядке.

К несчастью, его приятель как раз в этот день отсутствовал, мне пришлось договариваться с угрюмым пограничником; в накрахмаленном хаки, солнечных авиационных очках и с намащенными бриллиантином волосами, он выглядел как Эрни Ковач. За восемьдесят пять долларов мне удалось добыть salvосопducto, разрешение на пересечение границы. Через пятьдесят ярдов боливийские коллеги изучили этот документ вдоль и поперек и потребовали еще пятьдесят долларов за сорокавосьмичасовое пребывание в их стране.

Возвращение в Перу становилось проблематичным. Мы прибыли в Копакабану под вечер. Город расположен на маленьком мысу, нацеленном на Остров Солнца, и дышит заброшенностью и белизной. Полуостров Копакабана — одно из самых древних мест на территории Америки, остановка на пути паломничества во всеми забытую Мекку Западного полушария. Под терракотовой почвой в пластах скальных пород и глины погребены другие города и загадочные культуры, существовавшие еще до древней культуры тиагуанакос, которую унаследовали инки. Копакабана является священным местом, преддверием тайны, Эль Мединой Мекки. Важен не город сам по себе, а место, которое он занимает, и роль, которую он выполняет. Бетонные и саманные строения внушают чувство непостоянства, как будто их строили с уверенностью, что в один прекрасный день все будет разрушено. Поэтому здания и муниципальные службы функциональны, но не эстетичны: строения угловатые, окна квадратные, стены везде осыпаются. Этот город уверен в своей смерти и осознает свою длящуюся веками недолговечность. В этой уверенности есть что-то жуткое.

Мы поднялись по крутой, вымощенной булыжником, улице к zоса1о, городскому скверу перед собором — Базиликой де Копакабана, миновали выкрашенные в пастельные тона дома и открытые двери магазинов, торгующих шляпами, орехами, конфетами, мукой, кукурузой, вином, пивом и газированной водой.

Прокаленный прямыми и отраженными лучами горячего белого солнца, собор стоит с выражением открытого и бесстыдного пренебрежения к спокойному смирению этого места. Это аванпост католицизма на бесполезном плацдарме в двух шагах от места рождения доколумбового язычества. Внутри собора, как бы в отместку за неудачное место, позолоченный алтарь демонстрирует невероятное смешение стилей: классического, барокко и несочетаемых первобытных лейтмотивов. Его богатство неуместно и отвлекает взгляд излишними деталями. Соединение христианства с языческой символикой и практикой в Копакабане представляет собой золотое дно для антропологов, социологов, этнографов. Это заброшенное на край света святилище католицизма дышит безнадежностью среди людей, чья религия обращается за вдохновением к Солнцу и Земле.

Базилика стоит на месте святыни инков, а возможно, и тиагуанако. Мы с Антонио спустились в холодные катакомбы под алтарем Девы Копакабана, где ряды восковых свечей освещали черные сырые камни, и зажгли свечку на помин души моего отца.

Мы поужинали в баре ресторана гостиницы и спустились по улице на берег, так как Антонио страстно хотел увидеть закат солнца. Справа бухта заканчивалась длинной каменной пристанью или дамбой, возле которой были пришвартованы рыбацкие лодки — тридцатифутовые посудины, выкрашенные в ярко-красный или голубой цвет.

Слева бухта загибалась к скудной эвкалиптовой роще у основания вулканоподобной горы красного цвета с неправильными террасами. Берег был усыпан скатившимися к воде круглыми, гладкими и шероховатыми камнями, хаотично разбросанными по утрамбованному песку. Озеро протянулось до горизонта, то тут, то там разорванного отдельными островами, а справа, в четырех милях от полуострова, виднелся Остров Солнца. Легкий бриз колебал прозрачный воздух, и еле заметная рябь пробегала местами по темно-серой поверхности озера, в котором отражалось багровое небо. Подобно закату на море, весь горизонт пылал и вода искрилась оранжевым светом. Мы не могли оторвать взгляд от линии, где встречались вода и небо, чтобы не пропустить зыбкий миг перехода от дня к ночи, который здесь кажется неземным, как закат на планете, рожденной в воображении писателя-фантаста. Такой ландшафт могли бы создать Берне или По, или Г. Уэллс — это беззвучное море и выжженную солнцем землю, где воздух мерцает, а небеса окрашены простыми красками: красной, желтой, зеленой и голубой.