Тайная власть. Незримая сила

Такой Гид может произнести какую-то фразу, благословляющую, открывающую способности, как это было с Вангой. И с Мартыновым. Но главный контакт происходит, очевидно, в другом, совершенно другом, более высоком плане. Сам приход Гида знаменует посвящение, избранничество, появление или подтверждение дара.

Не как другие увидел своего Гида В. И. Балашов. «Я несколько раз, – говорит он, – видел глаза Учителя. Оба глаза или один глаз. Прямо перед собой. Огромный глаз, который смотрит прямо на меня. Иногда моргает, вижу даже ресницы. Правый глаз. Это был, безусловно, мужской глаз. Появлялись, возникали передо мной где угодно. Один раз даже – в метро».

Я говорил уже об условности того образа, в котором Гид может быть воспринят избранником: человеческий лик и фигура, белый верблюжонок или вообще «безвидность», только знание о присутствии, о приходе. О таких встречах, происходивших в ходе его экспериментов, упоминает и Дж. Лилли. Это были встречи с теми, как пишет он, кого называют обычно небесными Гуру, божественными Учителями или ангелами-хранителями. Интересна его попытка как-то расшифровать, осмыслить сам этот образ: «Эти два Гида, – пишет он, – могут быть двумя аспектами моего собственного функционирования на уровне выше самости (высшего „Я“). Они могут быть сущностями иных пространств, иных вселенных. Они могут быть некоторыми полезными построениями, полезными идеями, которыми я пользуюсь для собственного развития. Они могут быть представителями какойто эзотерической скрытой школы. Могут быть понятиями, действующими в моем собственном человеческом биокомпьютере на сверхчеловеческом уровне. Они могут быть настройкой на коммуникационные сети какой-то цивилизации, далеко превзошедшей нашу и изучающей информацию по всей галактике».

Ангел-хранитель, упомянутый Дж. Лилли, – один из возможных ликов, иероглифов, знаков, под которым Гид может быть воспринят избранником. В равной мере можно сказать, что тот, кого называют Гидом, есть лишь один из аспектов, один из ликов ангела-хранителя. При этом ни то, ни другое утверждение не дается в раскладе «или-или».

Представление об ангеле-хранителе, чувство близости такого покровителя присутствует в сознании человека с времен самых отдаленных. В то, что у каждого есть незримо сопутствующий ему свой ангел-хранитель, верили еще в Древнем Вавилоне. «Когда затворишь двери жилища своего, – писал Антоний Великий, – и останешься один, ведай, что тебе соприсущ определенный от Бога каждому человеку Ангел, которого Еллины называют домашним духом». В Древнем Риме такого ангела-хранителя, сопровождающего человека от первого до последнего его дня, называли его гением.

Об ангеле-хранителе, постоянно соприсутствующем ему, говорил Сократ. Существо это, чей голос он слышал так же отчетливо, как голос собеседника, было с ним с детства. Он, «демон», как называл его философ, постоянно предостерегал его от пагубных поступков и гибельных решений.

В Вавилоне к ангелу-хранителю принято было не только мысленно обращаться по тому или другому поводу, прося помощи или совета, но ему, ангелу-хранителю, даже писали письма, дошедшие до нас на глиняных табличках. Не так ли к помощи своего Гида прибегают и те, кто удостоились встречи с ним: «Не знаю. Я посоветуюсь с Гидом». Минутное молчание, после чего человек четко и ясно излагает свое отношение к ситуации или вопросу. Не таким ли хранителем или Гидом был наделен и киевский князь Олег, которого летопись называет не иначе, как «вещим»? И не это ли присутствие смутно чувствуется порой и нам, когда мы слышим в душе предостерегающий или удерживающий от чего-то «внутренний голос»?

Сыну псаломщика из безвестного села Сура Архангельской губернии было шесть лет, когда однажды комнату, в которой находился он один, осветил яркий свет. Существо, осиянное этим светом, сказало ему, что оно – его ангел-хранитель, и обещало ему высший покров. Ребенком этим был будущий целитель, пророк и чудотворец Иоанн Кронштадтский.

Было ли это приходом Гида? Было ли это посвящением? Бессильны слова, и приблизительны термины. А понятия расплывчаты и туманны.

А кем были они, как назвать, обозначить те запредельные существа, что соприсутствовали порой святым и видеть которых сподобились их современники?

Как-то в лавре, когда литургию служил Сергий Радонежский, некоторые из прихожан увидели в алтаре незнакомого человека в сияющих одеждах. Думая, что это один из приехавших с князем Владимиром Андреевичем, спросили князя. Тот ответил, что никого из священников не привозил. После службы спросили преподобного, кто сослужил ему во время литургии. Сергий Радонежский сначала отклонялся от ответа, но потом неохотно признал:

– Если уж Господь открыл эту тайну, то могу ли я скрыть ее? Тот, кого вы видели, действительно ангел. И не теперь только, а и всегда, когда я совершаю литургию, мне, недостойному, бывает такое посещение. Но вы храните это в тайне, пока я жив.

Вот еще один случай такого же присутствия, как правило, незримого, не воспринимаемого другими. Дионисий, ученик Кирилла Белозерского (XV в.), присутствуя в храме, видел в Великий Четверг, как преподобный вел службу вместе с дьяконом. Когда же служба кончилась и все вышли, дьякона нигде не было видно. Недоумевая, Дионисий спросил преподобного: – Где же служивший дьякон? И услышал в ответ:

– Не сказывай о том, что видел ты, до моей смерти.

Каждый из этих случаев удивителен в отдельности, сам по себе. Столь полное совпадение одного и другого делает их удивительными вдвойне. То же, что оба святых реагировали одинаково «не разглашай до моей смерти», возводит оба этих эпизода в область тех возвышенных недоумений, где вообще нет места ни поиску объяснений, ни ожиданию ответа.

Упоминая здесь два эти случая, я не имею в виду ставить их в один ряд с ситуациями, о которых я говорил до этого. Правильнее было бы сказать, что приводя их здесь, я исхожу скорее из аналогии, чем из тождества.

Венец, увитый терниями

Самым ли лучшим, самым ли совершенным открывается этот дар? Не знаю. Потому что разные есть среди них, но для каждого дар, пришедший к нему, был испытанием. Испытанием меры его нестяжательства, нетщеславия, невпадения в грех тайного, а то и явного любования собой. Я знаю благополучно избежавших этих ловушек и ям, притаившихся вдоль пути. Но я видел и впавших в эти соблазны. Причем впавший в один-единственный в конце концов становится добычей всех. Говоря это, я свидетельствую об участи тех, кого постигла такая судьба, или, точнее, тех, кто сам избрал ее. Потому что неприметен и легок первый шаг, ведущий в сторону от пути. Шаг этот, казалось, направлен туда же, что и сам путь, но в том-то и сила, и власть соблазна, который так незаметно, так плавно уводит прочь.

Почтительное внимание, удивление, восхищение сопутствуют обычно избраннику всю его жизнь. И можно, наверное, понять человека, который так привыкает к этому эмоциональному фону, сопровождающему его повсеместно, что, лишенный этого постоянного подтверждения собственной своей значимости, начинает чувствовать себя непривычно и бесприютно. Восхищение и внимание становятся необходимы ему, как наркотик. И, как и наркотик, дозы эти должны становиться все больше. Постепенно он привыкает любой разговор начинать с себя и заканчивать собой, подробно повествуя о своих достижениях и о совершенном им. При этом достигнутое им может действительно быть значительным, а все, о чем говорит он, быть правдой. Печаль в другом. В том, что он вообще говорит об этом и что говорить о себе доставляет ему радость. Постоянная жажда публичности, внимания, прямое или косвенное осуждение своих коллег – в том же русле…

И это не единственный из соблазнов и гибельных троп, подстерегающих носителя дара, уводящих его с пути. Как мот не замечает, как тает доставшийся ему капитал, пока не окажется наг и нищ под открытым небом, так сошедший с пути в самолюбовании и гордыне не видит своего отпадения, удаляясь от совершенства, претерпевая угасание и распад собственной личности.