Книга-2: Доктор из Лхасы

Захватчики грубо допросили меня как начальника, а затем вышли в поле для осмотра раненых. Японцы приказали всем встать. Те, которые не могли идти и нести с собой груз, были заколоты штыками на месте. Все остальные, включая медицинский персонал, были построены в колонну и отправлены в лагерь, который находился в глубине страны. Каждый день мы проходили много миль. Пациенты валились с ног и умирали на обочинах. Когда кто-то падал, японские охранники подскакивали к нему и смотрели, нет ли у него ценных вещей. Затем они открывали с помощью штыка челюсти умершего, и если во рту оказывались золотые коронки, их выбивали вместе с зубами.

В один из последующих дней я увидел впереди японских солдат, которые шагали навстречу, надев на штыки какие-то странные вещи. Они размахивали ружьями, и я подумал, что у них какой-то праздник. Издали казалось, что они привязали к штыкам воздушные шарики. Когда же с криками и смехом солдаты приблизились к нам, мы обмерли. Оказалось, что они насадили себе на штыки человеческие головы с открытыми глазами и отвисшими челюстями. Японские солдаты додумались отрезать головы нескольким пленным и насадить их на штыки в знак того, что они – полноправные хозяева в этой стране.

В нашем госпитале находились раненые многих национальностей. И теперь, когда мы шли, на обочинах лежали тела людей разных национальностей. Однако сейчас все они принадлежали к одной нации – нации мертвых. Японцы забрали у них все, даже жизнь. Многие дни мы шли вперед и вперед, и при этом нас становилось все меньше и меньше. Лишь несколько человек с розовой дымкой в глазах от боли и усталости дошли до лагеря. Кровь сочилась из наших израненных ног, и поэтому за нами по земле тянулся длинный кровавый след.

Добравшись до лагеря, мы убедились, что обращение там тоже очень жестокое. Здесь снова начались допросы. Кто я такой? Кем был раньше? Почему я, тибетский лама, воюю на стороне китайцев? На последний вопрос я ответил, что не воюю, а помогаю лечить больных, раненых и изуродованных ударами.

– Да, с тобой все понятно, – сказали они. – Ты лечил их для того, чтобы они снова могли воевать с нами.

В конце концов меня направили в лазарет лечить больных и спасать им жизни для того, чтобы японцы могли и дальше эксплуатировать их. Через четыре месяца после того, как мы оказались в этом лагере, была большая проверка. Несколько высокопоставленных офицеров приехали для того, чтобы узнать, как заключенные себя ведут, и нет ли среди них людей, которые могут оказаться полезными для японцев. Рано утром нас всех построили и заставили много часов стоять на месте. Во второй половине дня на нас жалко было смотреть. Те, кто упал от усталости, были заколоты штыками и отнесены на кучу мертвых тел. Мы выровняли свои ряды, когда во двор въехали легковые машины и из них вышли люди, увешанные орденами.

Один из японских офицеров прохаживался вдоль рядов пленных и равнодушно рассматривал их. Вдруг его взгляд остановился на мне. Он присмотрелся внимательнее. Его глаза широко раскрылись, и он сказал мне несколько слов, которых я не понял. Не услышав от меня ответа, он ударил меня по лицу ножнами меча и рассек мне кожу. К нему поспешно подбежал дневальный. Офицер что-то ему сказал. Дневальный побежал в административное здание и принес оттуда мои документы. Офицер схватил их в свои руки и принялся жадно перелистывать. Затем он обругал меня и отдал солдатам какое-то приказание – Снова меня сшибли на землю прикладами. Снова мой нос – столькими трудами восстановленный – был расплющен, и меня поволокли в помещение. Там руки и ноги мне опять связали за спиной, а еще одной веревкой охватили шею с тем, чтобы, пытаясь расслабить руки, я каждый раз чуть не удушал себя. Долгое время меня пинали и колотили, жгли окурками и допрашивали. Затем меня поставили на колени, и один солдат стал прыгать у меня на пятках в надежде, что боль заставит меня ответить на вопросы. При этом мне порвали сухожилия.

Чего только у меня не спрашивали! Как мне удалось бежать? С кем я встречался, когда был в бегах? Знаю ли я о том, что побег из лагеря – это оскорбление Императора? Кроме того, они требовали, чтобы я выдал им подробности диспозиции китайских войск, поскольку они были уверены, что я, высокопоставленный тибетский лама, должен это знать. Я, разумеется, ничего не отвечал, и поэтому они жгли меня и снова испробовали на мне все свои излюбленные пытки. Затем меня привязали к какому-то бревну и стали выворачивать руки так, что они, казалось, вот-вот вырвутся из суставов. Я терял сознание, и каждый раз меня приводили в чувство уколами штыков и обливанием ледяной водой.

В конце концов вмешался медицинский работник лагеря. Он сказал, что если они не прекратят меня мучить, я наверняка умру, и тогда они не получат ответы на все свои вопросы. Меня подняли, за шею выволокли из комнаты и бросили в подземную камеру, которая была похожа на сделанную из цемента бутылку. Здесь я пролежал много дней, а может быть, и недель. Я перестал отсчитывать дни и потерял всякое ощущение времени. В камере царила непроглядная темень. Раз в два дня сверху бросали еду и спускали в жестянке воду. Часто еда рассыпалась по полу, и мне приходилось подолгу водить руками в темноте и искать на полу что-нибудь твердое. В этом карцере я бы лишился рассудка, если бы не научился когда-то управлять своими мыслями. В трудные минуты я находил спасение в прошлом.

Темнота? Я вспоминал о тибетских отшельниках, которые высоко в горах многие годы проводили в своих хижинах, затерявшихся среди облаков. Иногда эти отшельники замуровывали себя в пещерах и долго не выходили оттуда. Они освобождали ум от тела, а душу от ума и тем самым достигали большей духовной свободы. Я думал не о настоящем, а о прошлом и во время своих мысленных путешествий многократно возвращался к тем незабываемым дням, когда я посетил горы Тянь-Шаня.

Мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп, я и еще несколько человек вышли из златоверхой Поталы в Лхасе и отправились на поиски лекарственных трав. Долгие недели мы шли, поднимаясь все выше и выше, продвигаясь все дальше на север в горы Тянь-Шаня, которые известны также под названием Шамбала. С каждым днем мы приближались к цели. И вот начался снежный буран. Сильный ветер нес маленькие кусочки льда, которые стучали по нашим развевающимся мантиям и до крови ранили кожу там, где она была открыта. Скоро снежные облака развеялись. Здесь, на высоте около двадцати пяти тысяч футов над уровнем моря, небо было ярко-фиолетовым. По нему плыли одинокие облачка, белизна которых удивительно контрастировала с цветом неба. Они казались нам голубыми лошадками Богов, переносящими своих всадников через Тибет.

Мы поднимались все выше, и местность становилась все более труднопроходимой. От разреженного воздуха болели легкие и першило в горле. Мы осторожно ступали по горной тропе. Иногда, чтобы не упасть, нам приходилось цепляться окоченевшими пальцами за едва заметные выступы в обледенелых камнях. Наконец мы достигли таинственного пояса туманов, о котором я писал в книге «Третий глаз». Когда мы вошли в туман, земля у нас под ногами становилась все теплее и теплее, а воздух – все более плотным и приятным. Постепенно мы вышли из тумана и очутились в высокогорном раю, в одном из древних священных мест. Перед нами простиралась страна давно исчезнувшей расы.

Эту ночь мы провели в тепле и уюте Тайной Земли. После столь изнурительного путешествия было очень приятно ступить на зеленую траву и вдыхать воздух с ароматами летних цветов. В этих местах росли фрукты, которых мы никогда не видели раньше. Мы пробовали их, а затем ели еще. Приятно был также искупаться в теплой воде и поваляться на золотистом песке.

На следующий день мы продолжили свой путь, поднимаясь еще выше в горы. Однако теперь мы уже ни о чем не беспокоились. Мы продирались через густые заросли рододендрона, проходили мимо грецких орехов и многих других деревьев, названий которых мы не знали. Мы не спешили в этот день. Снова наступил вечер, но мы больше не боялись ночного холода. Погода была хорошей, и у нас на душе было легко. С приближением сумерек мы расположились под деревьями, разожгли костер и приготовили себе ужин. После еды мы еще долго лежали и разговаривали, завернувшись в мантии. Затем один за другим мы уснули.