Я верю

Лобсанг Рампа

Я верю

Глава первая

Мисс Матильда Хокерсниклер, [1] что жила в районе Аппер-Литл-Паддлпетч, сидела у полураскрытого окна. Книга, которую она читала, захватила ее целиком. Похоронный кортеж прошел, незамеченный ее тенью за украшавшими ее окна тонкими кружевными занавесками. Перебранка между двумя соседями прошла неотмеченной дрожанием цветов аспидистры, обрамлявших центр нижнего окна. Мисс Матильда читала.

На минуту отложив книгу на колени, она подняла на лоб свои очки в стальной оправе, чтобы потереть покрасневшие от напряжения глаза. Затем, вернув очки на свой весьма выдающийся нос, она принялась читать дальше.

Сидевший в клетке зелено-желтый попугай, с глазами-бусинками, надменно следил за нею с некоторым любопытством. Вдруг послышался его хриплый вопль:

— Полли хочет выйти! Полли хочет выйти!

Мисс Матильда Хокерсниклер подскочила так, словно ее кто-то толкнул.

— О Господи! — воскликнула она. — Прости меня, моя крошка: я совсем забыла перенести тебя на твою жердочку.

Она осторожно открыла дверцу золоченой проволочной клетки и, запустив туда руку, сняла с шеста слегка потрепанного старого попугая и бережно извлекла его на волю.

— Полли хочет выйти, Полли хочет выйти! — снова проскрежетал попугай.

— Ах ты, глупая птица, — ответила ему мисс Матильда. — Да ты УЖЕ вышел! Сейчас я посажу тебя на жердочку.

С этими словами она посадила попугая на перекладину, закрепленную на полутораметровом шесте, основанием которому служило что-то вроде подноса или поддона для крошек. Осторожно обвив тонкой цепочкой лапку попугая, она затем проверила, полны ли чашки с водой и кормом, что стояли у основания шеста.

Попугай взъерошил свои перья, а затем положил голову под крыло, то воркуя, то громко чирикая.

— Ах, Полли, — сказала Мисс Матильда, — лучше бы ты почитал со мной эту книжку. Здесь все говорится о том, что мы представляем собой, когда нас здесь нет. Я хотела бы знать, во что этот автор и вправду верит, — сказала она, усаживаясь снова и с благопристойным тщанием оправляя свои юбки, чтобы под ними ни в коем случае не обнаружились колени.

Она снова взяла книгу с колен, но, не успев поднести ее к глазам, вдруг замерла в нерешительности и вновь отложила, потянувшись за длинной вязальной спицей. А затем, нежданно обнаружив удивительную для ее возраста гибкость, она с видимым наслаждением почесала себя вдоль спины между лопаток.

— Ах, — воскликнула она, — какое облегчение! Что-то мне мешает за корсажем. Волос туда попал, что ли? Почешука я еще — это так успокаивает.

И она с новой силой принялась чесать себя вязальной спицей, причем ее лицо так и светилось от удовольствия.

Не найдя мешавшего ей предмета у себя за спиной, но несколько уняв свой зуд, она отложила спицу и взялась за книгу.

— Смерть, — сказала она себе, а возможно беспечному попугаю, — если бы знать, что и ВПРАВДУ думает автор о том, что будет после смерти.

Она на мгновение остановилась и потянулась к дальнему краю ящика с аспидистрами, чтобы взять несколько засахаренных фруктов, которые там хранила. Затем опять со вздохом поднялась и подала одну фруктовую конфетку свирепо таращившемуся на нее попугаю. Стремительным движением птица схватила угощенье и зажала его в своем клюве.

Мисс Матильда, на этот раз держа в одной руке спицу, во рту — конфету, а левой рукой придерживая книгу, снова уселась и продолжила чтение.

Она останавливалась еще несколько раз:

— Почему это наш проповедник всегда говорит, что если человек не является добрым католиком — то есть добрым прихожанином, — то ему не достигнуть Царствия Небесного? Что, если духовник не прав и люди иной веры также отправляются к Небесам?

Она опять впала в молчание, и лишь иногда тихо бормотала, стараясь уяснить себе значение некоторых наиболее непонятных слов. «Хроники Акаши», «астральное путешествие», «Небесные поля».

Солнце катилось через крышу ее дома, а мисс Матильда все сидела и читала. Попугай спал, спрятав голову под крыло. Лишь изредка устраиваясь слегка поудобнее, эти двое проявляли признаки жизни. Но когда где-то вдалеке пробили часы на церковной башне, мисс Матильда вздрогнула и очнулась.

— Ах Ты Боже мой, Боже Ты мой! — вскричала она. — Я ведь собиралась попить чаю и отправиться в церковь, на собрание прихожанок.

Она быстро вскочила и аккуратно вложила резную закладку в книжку в бумажной обложке, которую затем спрятала под швейный столик.

Она пошла готовить свой запоздалый чай, и в это время, пожалуй, только попугай мог разобрать ее невнятный шепот:

— Да, хотела бы я знать, во что действительно верит этот автор… Хотелось бы мне с ним поговорить. Это было бы такое утешение!

А на далеком-далеком солнечном острове, который так и останется безымянным, хотя мог бы иметь какое-то название, поскольку все описанное здесь является правдой, в густой тени столетнего дерева томно раскинулся Цветной Джентльмен. Ленивым жестом он отложил недочитанную книгу и потянулся к сладкому плоду, что заманчиво свисал с ветки над его головой. Праздным движением он сорвал этот плод, проверил, нет ли в нем насекомых, и лишь затем опустил его в свой вместительный рот.

— М-м-да, — невнятно пробормотал он, пережевывая истекающий медовым соком плод. — М-м-да, что-то я не пойму, куда этот парень клонит. Хотел бы я знать, во что конкретно он верит.

Он опять растянулся на солнце и, расслабив спину, оперся о ствол дерева. Лениво он попытался поймать пролетавшую мимо муху и, промахнувшись, продолжил движение, опять пододвинув к себе книгу.

— Жизнь после смерти, астральное путешествие, память времен. — Цветной Джентльмен перелистал, не глядя, сразу несколько страниц.

Он хотел поскорей добраться до конца этой книги, не утруждая себя тем, чтобы вчитываться в каждое слово. Он выхватывал один абзац оттуда, фразу отсюда, а затем приступал к следующей странице.

— М-м-да, — повторил он, — хотелось бы мне знать, во что он на самом деле верит.

Но солнце припекало. Жужжание насекомых усыпляло. В конце концов, голова Цветного Джентльмена упала ему на грудь. Его смуглые пальцы медленно разжались, и книга в бумажной обложке выскользнула, опустившись на мягкий песок под его ладонью. Цветной Джентльмен все храпел и храпел, и ему были совершенно безразличны проблемы космического масштаба.

Проходивший мимо юнец глянул на спящего негра, а затем опустил взгляд на книгу. Снова взглянув на спящего, юнец подошел ближе и, почти не коснувшись его, поддел книгу цепкими пальцами ноги, а затем — согнув колено — переложил ее в руку. Прикрывая книгу своим телом так, чтобы потревоженный спящий не смог случайно заметить ее, он пошел прочь нарочито беспечной походкой.

Он удалился прочь, в небольшую рощу. Пройдя сквозь нее, он снова вошел в поток солнечного света, в пределы покрытого ярко-белым песком пляжа. Шум прибоя долетал до его слуха, но оставался незамеченным, поскольку то была его жизнь — шум волн, бившихся об окружавшие лагуну скалы, давным-давно был для него чем-то обыденным. Жужжание насекомых и стрекот цикад были постоянным фоном его жизни, и он не обращал на него никакого внимания.