Записки сумасшедшего. 10000 Будд

Он спросил: «Со мной будешь работать?»

Не зная, в чем состоит эта работа, я просто кивнула головой.

Он позвал своего секретаря, познакомил меня с ним и сказал мне: «Держи с ним связь».

Через пару минут я поднялась, чтобы уйти, прошла два или три шага и снова посмотрела на него. Он просто улыбался, и я вернулась и села к его ногам на ковер.

Он сказал: «Закрой глаза». И прислонил свою правую ногу к моему сердечному центру. Я почувствовала, как будто какая-то энергия начала перетекать из его ступни в мое тело. Мой ум стал пустым. Я слышала только звук своего дыхания. Казалось, что время остановилось. Прошло, наверное, всего лишь несколько минут, затем я услышала его голос: «Возвращайся. Медленно открывай глаза». Он мягко убрал свою ногу, и когда я открыла глаза, он сам сидел с закрытыми глазами. Я медленно встала и выскочила из комнаты с сердцем, полным радости, я чувствовала себя так, как будто бы нашла какую-то потерянную драгоценность.

После этого медитационного лагеря, когда я вернулась в Бомбей, я снова очутилась в толпе. Это сильное желание снова с ним встретиться не давало мне уснуть. Почти каждую ночь он был в моих снах, говорил со мной. Я начала каждый день писать ему письма, и каждый день ждала от него ответа. Я совершенно забыла, что письмо дойдет до него, по меньшей мере, через три дня, и даже если он ответит в тот же день, потребуется еще три дня, чтобы ответ дошел до меня. Иногда я даже злилась на него за то, что он сделал из меня такую дуру — я понятия не имею, как я могла держать себя в руках и продолжать работать в офисе.

Прошло несколько недель. Сегодня я выхожу из офиса в пять вечера, как вдруг вижу посыльного, который бежит за мной с письмом в руке, что весьма необычно. Обычно в офисе никого не волнуют личные письма. Я взяла у него письмо, — оно было от господина моего сердца. Я поцеловала его и открыла трясущимися руками.

Там было написано: «Дорогая Пушпа!» (мое имя до принятия саньясы). Шлю мою любовь. Я счастлив был получить твои письма. Такая жажда к Богу поможет, потому что только сила желания прокладывает к нему путь. Я приеду в Бомбей вечером семнадцатого, встречай в девять часов, либо я буду в Бомбее снова двадцать первого, тогда встречай в три часа дня. Где я остановлюсь, ты можешь узнать по этим четырем телефонам».

Я ликовала, читая это письмо. Сегодня было семнадцатое, и я решила ехать вечером его встречать. Я кинулась обратно в офис, чтобы позвонить. Читая письмо, я подумала: «Почему он написал четыре телефонных номера?» Но этот человек осознания знал лучше! Три номера не ответили, четвертый ответил, и женщина на другом конце провода сообщила мне время прибытия и дала адрес. Было уже пять часов десять минут. Осталось всего лишь четыре часа. И я снова буду с ним. Время тянулось очень медленно. Почти каждые пять или десять минут я глядела на часы, и бранила их за их медлительность. Это ожидание длилось целую вечность.

8.55 вечера. Как только я вошла в главный вход здания, машина, выезжающая из ворот, остановилась около меня. Я настолько была погружена в свои мысли, что даже не обратила на нее внимания. Вдруг я услышала голос Ошо, который позвал меня из машины. Он сидел на заднем сидении около окна.

Я ринулась к нему.

Он сказал: «Я вернусь примерно через полчаса — жди», — и спросил меня, знаю ли я, где он остановился. Я сказала: «Да, я знаю». Машина тронулась. Я простояла там еще несколько минут, глядя, как она исчезает вдали. Я глубоко вздохнула и вошла в здание — в нем было множество коридоров, и я не могла сообразить, куда дальше идти.

Я сразу поняла, почему он спросил меня, знаю ли я, где он остановился. Бессмысленно обойдя все коридоры, я разозлилась на себя, за то, что я была неискренна с моим Мастером, в полной бессознательности. Мне потребовалось двадцать минут, чтобы найти нужную дверь.

Я нажала на кнопку, и та же женщина, с которой я говорила по телефону, открыла дверь, и, узнав меня, долго извинялась, что не до конца все объяснила. Она обняла меня и повела за руку в достаточно большую прихожую, где человек восемь-десять уже сидело на диванах, о чем-то переговариваясь. В комнате чувствовалась легкость; я единственная выглядела серьезной. Я почувствовала себя чужой в этой группе, сидя тихо в углу в ожидании моего Мастера.

Ровно через десять минут приехал Ошо, и мы все встали. Он улыбнулся и поздоровался со всеми сложенными вместе ладонями, в жесте «намасте», проходя в другую комнату. Сразу позвали меня. Снова тот же непонятный страх охватил меня, когда я вошла; я испугалась, как маленький мотылек, пролетая мимо пламени, которое может его сжечь. Но это магнетическое притяжение пламени намного сильнее, чем страх.

Я увидела его, сидящим на кровати в позе лотоса, пьющим какой-то сок. Я села напротив него немного поодаль, мои ноги свисали с кровати. Он, допил сок и поставил стакан на маленький столик рядом с кроватью, вытер рот маленьким белым платком, и, улыбнувшись мне, попросил сесть поближе.

Он положил свою правую руку мне на грудь, а левую на голову. Мой болтливый ум остановился на месте, а я пережила состояние совершенно мне незнакомое. Слезы покатились из моих глаз, и мое тело подалось к нему. Я зарыдала как маленький ребенок, положив голову к нему на колени.

Через несколько минут он убрал руки и попросил меня: «Медленно возвращайся». Я успокоилась, подняла голову и посмотрела ему в глаза. Они сияли, как две маленькие звездочки в огромном голубом небе. Я почувствовала, что меня оставил этот непонятный страх и боль моей отчужденности.

Он усмехнулся и сказал мне, чтобы я делала медитацию випассана каждое утро по одному часу, и что я могу прийти к нему в любое время, когда он будет в Бомбее. Я коснулась его ног и вышла из комнаты, чувствуя, что сегодня он принял меня в свои ученики.

Ошо уже давно ушел с должности профессора университета. Он путешествовал по всей Индии, проводя медитационные лагеря и публичные беседы на открытых площадках, где собиралось от пятнадцати до двадцати тысяч человек. Он зажигал людей. Он шел вперед бесстрашно, как лев, опрокидывая на своем пути все, что стало в Индии устоявшимся. Бомбей стал центром его работы, в то время как он продолжал жить в Джабалпуре. Много раз он ездил на поезде из Джабалпура в Бомбей и жил там в гостях у какого-нибудь друга, пока не доставал билет на самолет в нужный город. Таким же образом он добирался домой в Джабалпур. Друзьям в Бомбее посчастливилось больше всех, они видели его чаще.

В основном Ошо путешествовал один до того, как я его встретила. Встретив его, я уже никогда не хотела упустить малейшую возможность быть с ним, и он мне не отказывал. Это такое наслаждение — быть с ним и заботится о нем. То, как он действовал в различных ситуациях, сразу показывало его любовь и сострадание ко всему.

Он сидел в кресле, как будто кресло было живым существом, которому он боялся сделать больно, и когда он вставал, то на секунду оборачивался, глядя на кресло с благодарностью. Когда он ходил, то двигался так мягко, с такой благодарностью, как будто не хотел нанести вред земле под своими ступнями. Он ел с такой грацией и благодарностью во взгляде, когда смотрел на пищу. Что же говорить о растениях, животных, людях? Он всегда был против нанесения вреда растениям, кроме тех случаев, когда это было необходимо для их роста. Он даже отказался от бесед с друзьями в своем саду, так как в местах, где они сидели, оставалась мятая трава. Ошо также был против срывания цветов.

Помню, однажды он сказал: «Вы любите своих детей — вы же не отрываете им головы. Если вы действительно любите цветы, вы не можете их сорвать. Вы применяете насилие, срывая их — это разновидность преступления. Наслаждайтесь их красотой, любуйтесь ими, но незачем пытаться ими завладеть».

В другой раз он посмотрел в окно в сторону поля, — был вечер. Вдали какой-то человек кричал на корову и бил ее палкой. Ошо сказал: «Посмотри на этого глупца. Корова идет своей дорогой, а он над ней бессмысленно издевается». Я почувствовала силу его сострадания к корове. Глядя на него, я чувствовала его, как тяжелое облако, полное дождевой воды, проливающее свою любовь на всех, с кем оно соприкасается.